ИЛИ ЗАПИСКИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ФОТОГРАФА
Андрей КАНИЩЕВ
Воспоминания об известных личностях — благодарное дело. Тот чихнул, этот протянул платок — уже очерк. Тот поблагодарил и вернул платок этому — новелла. Не вернул — детектив. Вернул, но не так свернутый — завязка любовного романа…
Но есть просто жизнь — она вкусна сама по себе. Особенно в полете. Я еще напишу про то, как Владимир Владимирович преподал урок дзю-до Леониду Даниловичу; про то, как Виталию Кличко пришлось из-за шторма кататься на кайте не по океанским волнам, а по песчаным барханам Гран-Канарио; про то, как генсек НАТО нелегально пересек границу Российской Федерации и благополучно вернулся обратно и про многое другое.
А сейчас, на закуску, небольшой эпизод, в котором нет ну никакой политики!
Утро обещало жаркий день. Солнце поднялось наполовину своей высоты и казалось ласковым — но это пока не наступил полдень. Знаете, что такое июльская жара в степном Крыму? Это когда высовываешь руку из окна едущей со скоростью сто километров казенной «Волги», в которой никогда не было кондиционера, то есть сидишь уже практически в парной на колесах — и тут же отдергиваешь. Ощущение такое, будто сунул руку в тазик с кипятком для запарки веников. Значит, на улице сорок пять градусов, если не больше.
бескрайнего моря, поставленная Господом…
На краю выстриженного под ноль пшеничного поля стояли самолеты — АН-2 и два Як-52, если не ошибаюсь — учебный двухместный самолетик со спаренным управлением. Рядом около лесополосы стояла палатка, раскладной стол и такие же складные алюминиевые стулья под натянутым тентом. Летчики же лежали в тени кукурузника. Я подошел и спросил, кто тут катает журналистов. Старший приподнялся, выслушал меня и махнул рукой в направлении пансионата — оказывается, летчик пошел в магазинчик за сигаретами и мы разминулись. Минут через двадцать появился невысокий парень лет тридцати, под мышкой он держал буханку хлеба и отщипывал от нее по кусочку, жуя на ходу.
— Сергей! — протянул он руку, выслушав указания старшего. Мы направились к крайнему Яку.
— Летали? — поинтересовался Сергей, не сбавляя шаг. И тут же сам себе ответил:
— Понятно.
Сергей залез на крыло и сложился пополам, доставая что-то из кабины. Это оказался парашют. Спрыгнув с ним в руке, пилот присел на корточки и стал возиться с парашютной амуницией, поглядывая исподлобья на мои 192 сантиметра. Очевидно, предыдущий обладатель этой упряжи был пониже. Подогнав шлеи и застегнув на мне все пряжки, Сергей в двух словах обрисовал, как надо дергать за кольцо и пригласил занимать места. Я забрался на крыло, волоча за собой кофр с аппаратурой и стал залезать в кабину. Парашют свисал небольшим курдюком как раз в районе ягодиц. Оказывается, парашют в виде ранца на спине — изыск для щеголей-парашютистов. Настоящие летчики на парашюте сидят — и действительно, негоже боевому летчику горбиться в лобовой атаке. Да и в пике входить надо с гордо откинутой головой, так благороднее. А как сохранить офицерскую осанку, если в спину упирается мешок?
Мы к своей подлетаем земле.. 
Итак, усевшись в заднее кресло, и, гордо выпрямившись, я, как матерый ас Люфтваффе, стал рассматривать приборную доску. При этом незаметно изучал конструктивные особенности парашюта частью тела, которой на парашюте сидел. Мельком заметил пристальный взгляд Сергея. Стоя на крыле рядом с кабиной, он внимательно смотрел мне в лоб, иногда переводя взгляд за мою голову. Лицо у него стало сосредоточенное. Сергей явно что-то обдумывал. Потом протянул руку за спинку моего кресла, я услышал лязг и почувствовал, как в мой затылок в районе второго позвонка что-то довольно больно уперлось. Это был фонарь — сдвигающаяся крыша кабины.
Я не знаю, какого роста был сам конструктор Яковлев, но высоких людей он явно недолюбливал. И не оставил им в воздушном бою ни одного шанса. Причем судьба летчика-акселерата была предрешена уже на земле — естественный отбор, как выяснилось, проводится при упаковке в самолет. Который, кстати, учебный. То есть, сталинские соколы проходили селекцию практически в первый полетный день, еще в училище. Не удивительно, что впоследствии весь мир умилялся неброскому облику Гагарина — эта неброскость была откалибрована фонарем учебного самолета, тогда это был, кажется, Як-18.
Я сгорбился, опустил плечи и прижал подбородок к груди. В такой позе фонарь уже не сносил мне голову. Он всего лишь срезал верхушку черепной коробки. Примерно так аборигены Соломоновых островов отсекают тесаком макушку спелого кокоса, чтобы утолить жажду свежим кокосовым молоком. Попросить отрегулировать кресло я не решился — вдруг для этого понадобиться разбирать самолет? И тут же пожалел о своей мягкотелости…
Сергей на секунду задумался и решительно приказал:
— Снимай парашют!
На мой сдавленный возглас:
— А как же?! — искренне удивился:
— А зачем он тебе? Ты что, прыгать с ним собрался?
На такую постановку вопроса ответить мне было нечего… В самом деле, я пришел летать или прыгать?
Из самолета вышел я сам…
Я освободился от парашюта, Сергей отнес его в палатку, и, опять забравшись на крыло, стал меня инструктировать. Натренированным к этому времени взглядом я отметил, что сам командир при этом был с парашютом, который сидел на нем как новенькая портупея на адъютанте начальника Императорского генерального штаба. Что наталкивало на несколько безумную мысль о том, что вот он-то и собирается прыгать. Тяга к логическому мышлению всегда доставляла мне лишние огорчения…
— Во-первых, ничего не трогать!
Я понимающе кивнул, предано глядя на Сергея снизу вверх — отобрав парашют командир не только уменьшил мои габариты, но и сразу заставил меня ощутить себя солдатиком-первогодком.
— Во-вторых — вот кнопка переговорного устройства, — и мой шеф-пилот показал на большую коричневую кнопку на боковой стенке кабины чуть повыше левого колена. Она чем-то напоминала кнопку настольного колокольчика для вызова дворецкого из старорежимного фильма.
сложно в одиночку снимать многолюдные мероприятия.
Здесь сыну 15 лет, но уже в 12 он снимал репортажи
для «Теленедели» и в полете он лучше меня управлялся
с камерой — по-крайней мере, ему не пришло в голову отстегнуться.
— Захочешь что сказать — нажми и держи, говорить можно только с нажатой кнопкой, слушать — с отпущенной, — с этими словами Сергей надел мне на голову кожаный летный шлем, такой я до этого видел только в фильмах про вторую мировую войну. В шлеме оказались вмонтированы наушники и приделанный к наушнику на маленькой гарнитуре микрофон, который оказался как раз напротив рта. Стараясь не запутаться в кабеле, идущем от шлема куда-то внутрь кабины, я застегнул ремешок под подбородком. Сергей тем временем пристегнул меня к креслу, вдев мои руки в два вертикальных ремня и защелкнув пряжку, соединяющую их на животе, затем с лязгом задвинул фонарь. Я попытался дотянуться до кофра, который поставил на пол, прижав пятками к креслу. С некоторым трудом мне это удалось и я достал камеру. Решив начать с длиннофокусника, я поменял штатный зум на объектив 75-300 и тут в наушниках раздалось шипение и не очень хорошо разбираемый сквозь какие-то шумы голос Сергея произнес:
— Готов?
Я вспомнил инструктаж, нажал кнопку переговорного устройства, которая поддалась почему-то довольно туго и кратко, по-летчицки, ответил:
— Готов!
Раздался грохот двигателя.
Через пару минут двигатель прибавил обороты, самолет мелко задрожал и степь побежала назад. Самолет стал подпрыгивать на кочках, потом земля стала отдаляться, но подпрыгивание не прекратилось. Эту странность я отметил, правда, краешком сознания, так как крутил головой, стараясь что-то увидеть из-за высокого борта самолета. Задача усложнялась тем, что сильно потеряв в росте по причине отсутствия парашюта, я сидел в центре кабины и не мог ни привстать, ни придвинуться к борту, будучи плотно пристегнут ремнями к креслу. Впереди раскинулась отличная панорама спинки кресла первого пилота, я даже видел макушку его кожаного шлема, по бокам — молочно-голубая муть июльского неба, назад я повернуться не мог опять же по причине плотной привязки к креслу. Ощущение туриста в хорошо подогнанном рюкзаке. Что мне оставалось делать? Естественно, сбросить рюкзак! И, нащупав рукой на животе пряжку привязных ремней, я ее расстегнул…
Илья Лагутенко на сцене «Улета». Последняя песня
ночного концерта «Мумий Тролля» на берегу моря.
Прижавшись носом к фонарю я увидел невзрачную панораму выгоревшей на солнце степи. С другой стороны простиралось блекло-голубое море, почти под брюхом Яка ползла полоска песчаного пляжа и цепочка пансионатов с чахлыми кустиками между двух-трехэтажными корпусами. Мы летели на восток вдоль берега моря.
Я нажал кнопку переговорного устройства и прокричал:
— А с моря зайти можно?
— Хорошо! — прокричал в ответ Сергей и самолет повернул влево.
Теперь мы летели на север, в сторону открытого моря. Вдруг я увидел слева полоску песка, уходящую в море параллельно нашему курсу.
— Это Бакальская коса? — опять проорал я в микрофон, но, не услышав ответа, сообразил, что не нажал кнопку.
— Ага! — прозвучало в ответ на повторно заданный вопрос.
— А до конца косы сможем пролететь? — загорелся я.
— Что, косу нужно снять? — подсказал мне Сергей причину.
— Конечно! Для газеты! — добавил я, не уточнив, для какой — снимал-то я для организаторов фестиваля «Улет-2001», этакого маленького КаZантипа Раздольненского района. Да и полетел, в основном, чтобы отснять с воздуха базу отдыха «Рубин» и смонтированную на пляже навороченную сцену — там вечером должен был играть «Мумий Тролль».
потому мне и хочется показать его вам.
Никакой постановки, панкующий трубач
действительно играет поздней ночью у последнего костра
для нескольких зрителей. Я не помню, что он играл,
да и какое это имеет значение — такая музыка запоминается
не ушами и не головой, а лишь сердцем…
— Ладно, только туда и назад, нам еще показательные полеты для вашего сабантуя устраивать, а горючки в обрез!
И мы полетели вдоль косы. Это была, как я уже говорил, полоса песка, шириной как оказалось, больше километра, уходящая в море на север. По восточному ее побережью тянулась цепочка пансионатов. Километров через восемь полоса резко сузилась до ширины метров в двадцать-тридцать. Сверху масштаб определить было сложно, я ориентировался по редким машинам туристов, которые не побоялись завязнуть в мокром песке на этом краю Ойкумены. И вдруг…
Узенький перешеек протяженностью в полкилометра внезапно завернулся спиралью в огромную точку — совершенно круглый полуостров диаметром метров в четыреста! Песчаный круг этот возвышался едва ли на метр над морем, закручивался по часовой стрелке и был покрыт озерцами морской воды. Ощущение спирали создавали как раз эти озерца — они раскинулись полукруглыми штрихами по окружности точки. Такие следы оставляет после себя, должно быть, огромный смерч-торнадо. Сам песок был изрисован следами автомобильных колес тех же отчаянных автотуристов, 3-4 машины которых точками виднелись на песке. Эти следы еще больше усиливали ощущение спирали — машины-то ездили по кругу, других путей тут не было.
Огромная запятая посреди бескрайнего моря, поставленная Господом.
Самолет стал плавно огибать оконечность Бакальской косы, пора было снимать. Сквозь мутноватый плекс фонаря ничего путного получиться не могло, да и объектив не высунешь за борт и я поинтересовался:
— Серега, можно колпак отодвинуть?
— Можно! — услышал я в наушниках и потянул ручку над головой назад. Неожиданно и резко в глаза ударил цвет! Именно цвет — оказывается, старый фонарь просто обесцвечивал окружающий мир. Море фонтанировало глубочайшим темно-синим цветом, песок косы был пепельно-желтым, небо, правда, так и оставалось блеклым, но редкие барашки на волнах были безупречно белоснежными.
Я облокотился на борт, свесив камеру, и стал снимать. Зум приходилось вращать с трудом, так как потоком воздуха кольцо зума довольно сильно прижимало к объективу — с этим я столкнулся впервые. Нажав кнопку переговорного устройства, попросил Сергея чуть накренить самолет влево, потому что мне сильно мешало крыло, закрывавшее половину пейзажа. Сергей воспринял просьбу как-то уж очень серьезно и практически положил машину на бок, или на крыло, как говорят заправские мастера пилотажа. Обзор открылся великолепный, но снимать стало несколько неудобно — пришлось схватиться за борта руками, чтобы не вылететь из кабины. Камера висела на шее, но тянула при этом не вниз, как обычно, а вбок. Надо ли говорить, что застегнуть привязные ремни, так неосмотрительно расстегнутые, я уже не мог?
И тут в шлемофоне раздалось шипение, и командир будничным голосом проинформировал, что специально для фотокорреспондента мы сейчас сделаем «бочку»…
Для тех, кого никогда не расстреливали перед строем по приговору военного трибунала, объясняю: «Бочка — фигура высшего пилотажа, поворот летательного аппарата вокруг продольной оси на 360° и более без изменения направления движения. Выполняется бочка при скорости 300 км/час.» (Википедия). То есть самолет летит, вращаясь вокруг оси, заодно летчик избавляется от всякого мусора, который вываливается сам из открытой по такому случаю кабины…
Мгновенно промелькнуло в памяти совершенно счастливое лицо телеоператора Макса, который вчера вечером летел низко-низко над пляжем в этой самой кабине с отодвинутым фонарем. Самолетик раз за разом вращался вокруг оси, радостный Макс непрерывно снимал и отчаянно кричал что-то боевое в момент, когда оказывался вниз головой.
— Не надо бочку! — заорал я, не дожидаясь, пока, подобно Максу, окажусь между самолетом и землей, точнее, водой. Макс-то в отличие от меня был пристегнут! Но Сергей явно меня не слышал, кнопку нажать мне было нечем, руки прикипели к бортам. А самолет между тем стал плавно переворачиваться…
«И невысоко ведь, метров 200 всего!» промелькнула обидная мысль, сразу же вторая, горькая: «И парашют, как назло, не взял…», но сетовать на судьбу времени не было. Я весь раскорячился, как мог, и левым коленом все-таки ухитрился прижать кнопку переговорного устройства, благо ее сделали большой (может, как раз для таких случаев?).
— Сережа, не нужна бочка, я уже все отснял! — как можно спокойнее попросил я.
— Ну не нужна, так не нужна! — покорно согласился Серега, и самолет мягко вернулся в горизонтальное положение.
Из самолета вылез я сам. Странно, но даже не тошнило! И только потом мне рассказали, что шел я по полю как-то уж очень широко расставляя ноги, как будто верхом проскакал миль сорок на неоседланной лошади. И левым коленом совершал какие-то странные эволюции. Наверное, проверял кнопку переговорного устройства…
Вот прочитаны три главы из довольно объемного эпоса. Эти отрывки едва могут даже претендовать на то, чтобы называться вступлением. Но надеюсь, что кто-то улыбнулся, а кому-то захотелось прочитать еще несколько глав этой на самом деле немного печальной книги.
Искренне ваш — Андрей Канищев.
[color=red]См. также:[/color]
[url=http://old.kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=3935] Обратная сторона листа-2
ИЛИ ЗАПИСКИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ФОТОГРАФА [/url]
[url=http://old.kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=3846] Обратная сторона листа,
или ЗАПИСКИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ФОТОГРАФА [/url]
