Крымское Эхо
Главное Интервью

Дата, которой лучше бы не было

Дата, которой лучше бы не было

Жизнь человека, история в целом складывается из прожитых дней. Увы, в этом списке пролетевших временных отрезков есть такие, о которых вспоминать не хочется. Но их нельзя не вспоминать: чаще всего они становятся точкой отсчета цепи каких-то событий, которые глобально влияют и на конкретные судьбы людей, и на судьбы государств, и даже всего мира.

Таким событием стал, например, Великий Октябрь, встряхнувший в 1917 году без всякого преувеличения весь мир. Август 1991 года был «землетрясением» вроде поменьше — но кто знает, что скажут следующие поколения спустя не 30, как сейчас, а поболе лет? «Афтершоки» еще идут, волны от потрясения еще в пути…

30 лет — это тот отрезок времени, который вполне поддается осмыслению людьми, которые своими глазами видели, как творилась история. Сами в ней принимали участие. Барахтались в пепле, выброшенном вулканом. И все это время пытались понять: что это было? Спасение или провал? мы все еще пытаемся выплыть или нашли твердую почву под ногами? каким бы был наш сегодняшний день, если бы…

Александр Форманчук (на фото) тогда, тридцать лет назад, занимал очень важную должность в рескоме КПУ — был не просто секретарем, а секретарем по идеологии. То есть находился в числе тех, кто мог, во-первых, хорошо понимать, что происходит и к чему дело идет, и во-вторых, мог хоть как-то повлиять на решения хотя бы местных органов власти, среди которых реском партии несомненно играл первую скрипку, несмотря на изменения в Конституции.

Сейчас он действующий председатель Общественной палаты Республики Крым и пишет мемуары. На днях прошла презентация его третьего тома «Крымская власть: от Багрова до Аксёнова». И сегодня мы беседуем с ним о том «черном августе» 1991 года.

Величайшая геополитическая катастрофа

— Александр Андреевич, так что это было: попытка спасти Советский Союз, американское вмешательство, заговор элит?..

— За эти тридцать лет я окончательно утвердился в мысли о том, что это был не заговор элит или вмешательства американцев, хотя они с нами вели очень жесткую борьбу, которую мы называли борьбой двух систем. Я вырос на идеях строительства коммунизма, с комсомольских лет искренне верил… В детстве мечтал о том, как было бы хорошо дожить до столетия революции, Великого Октября: в моем представлении, на всем земном шаре тогда не будет отдельных государств, будет все красное — мировая революция победит, воцарятся социализм и коммунизм, потому что это будущее всего человечества.

А в 2017 году мы жили в мире, в котором уже около трех десятилетий как СССР не стало.

Будучи сторонником нашего государства — его коммунистической чистоты — в свои студенческие годы я уже понимал, что этой «чистоты коммунизма» нет, и виноваты в этом партийные вожди. Хрущев… Мы в институте пели такую песню:

А наш Никита, хоть росточком был с аршин,
Но дел веселеньких немало совершил.
При нем пахали целину,
При нем летали на Луну,
При нем достигли мы сияющих вершин.
А в октябре его маненечко того,
Тогда всю правду мы узнали про него:
Что кукурузу насадил,
Что он Насера наградил
Что он с три <…> накрутил
И что чесалось что-то где-то у него…

Такую песню пели тогда студенты истфака, и пели искренне, там было про всех — и про Николашку-царя, и про Сталина. Я попал в поле зрения КГБ не как антисоветчик, а наоборот, как защитник чистоты советского строя, поскольку увидел, что наши вожди не могут его сохранить. Это был юношеский порыв; не было там никакого антисоветизма, но нам его инкриминировали, и потому меня вычистили с комсомольской работы, закрыли все дороги…

Да, я понимал, что СССР к горбачевской перестройке выдохся, чувствовал, что у него уже нет внутренних ресурсов для развития, что нужны другие идеи, другие люди… Когда пришел к власти Горбачев, я на него понадеялся, пару лет был даже в него влюблен, пока мне Николай Васильевич Багров не начал осторожно показывать, что он просто болтун. Потом, уже 1988 году, когда меня реабилитировали и когда я пришел на работу в обком партии, Горбачеву я был благодарен за две вещи: он отменил анонимки, а их на меня в ЦК КПСС лежали пять (раньше их разбирали автоматически), и еще за то, что при Горбачеве я получил политическую реабилитацию за свою романтическую юность.

В компартию я пришел, чтобы спасать умирающий Советский Союз. Я не хотел его распада, потому что понимал, что при всех его внутренних издержках, потерях ресурса развития его распад будет, как сказал Путин, «величайшей геополитической катастрофой». Оно так и есть. Многие наши беды сегодня оттого, что этот ГКЧП, как в гинекологии говорят — поздний выкидыш. Поздний — потому что уже ничего нельзя было спасти.

И они это быстро сами сообразили: тот же Язов как честный человек уже через два дня дал приказ о выводе войск из Москвы, потому что он понял, что могут быть большие жертвы. Все эти люди были искренними, честными, даже этот пьяница Павлов — но это уже было вырождение советской системы. И это была сознательная политика Горбачева — убрать партию. Убрав шестую статью Конституции о правящей роли КПСС, он демонтировал ее идеологические основы, а других подпорок не нашел, и государство подошло к своему распаду. Так был совершен государственный переворот.

Расплата за 1917 год

— С революцией 1917 года было понятнее, хотя из-за бугра нам твердили, что это был переворот, насильственный захват власти. А по поводу 1991 года у нас в обществе до сих пор нет консенсуса, хотя 30 лет прошло… Мы еще не поняли, что же с нами тогда случилось?

— А мы никогда и не поймем: у нас всегда будут сторонники Советского Союза — и его искренние противники, которые его ненавидели как тогда, так и сегодня. Как тот же Чубайс, который говорил, что приватизацией он вгоняет гвоздь в крышку гроба коммунизма, который «мы должны были убить». Они же не думали о другом! Потом уже Александр Зиновьев, известный советский ученый-диссидент, сказал гениальную фразу: «Целились в коммунизм, а попали в Россию».

Я уже тогда — больше, конечно, на интуитивном уровне — понимал, к чему может привести такой бездарный распад Советского Союза. В 1991 году спасти его было уже невозможно. Тогда Горбачев лихорадочно пытался импровизировать, готовя союзный договор, который уже не могли подписать шесть союзных республик: они в референдуме 17 марта не участвовали. А остальные тоже очень сомневались, я писал об этом в своей первой книжке.

У меня в санатории «Южный» в том памятном году состоялась беседа с Примаковым, Шахназаровым и Нишановым. Они меня спросили: подпишет ли Леонид Кравчук новый союзный договор? Я честно ответил: нет! А у них уже был спор на эту тему, и Шахназаров как советник Горбачева, как я понял, верил в эту идею, а Примаков уже не верил. Союз уже поздно было спасать, нужно было искать формулу развода, наиболее безболезненную, чтобы все республики, желающие обрести суверенитет, подписали бы условия выхода из ССР, возвратили или компенсировали союзную собственность типа атомных станций; надо было бы тщательно прописать военные дела и многие другие вещи. И растянуть этот период, скажем, лет на десять-пятнадцать.

А если бы этот вариант года на три-четыре раньше предложили, глядишь, и Прибалтика бы подписала все условия. Но после расстрела в 1989 году Вильнюсского телецентра уже можно было ставить на них крест. Я это тогда понимал. И мне было горько осознавать, что я ничем не могу помочь, повлиять, что в моем окружении по-разному это воспринимают, что я не могу честно обо всем сказать…

Мы сегодня расхлебываем этот бездарный распад, импровизацию Горбачева, импровизацию ГКЧПистов, импровизацию Ельцина, который ненавидел Горбачева и хотел утвердить свою личную власть — ему по барабану был Советский Союз. Коммунисты России, которые создали свою компартию за два года до распада Союза — зачем это надо было делать? Партия несет свою долю ответственности за распад Советского Союза. И все коммунисты. И я в том числе.

Ответственности с себя не снимаю — только я этого искренне не хотел. Да, многие вещи я не понимал, во многом заблуждался, где-то я передоверился, но уж получилось, как получилось. Считаю, что по большому счету это цена за 1917 год: по форме это был захват власти, но по последствиям это все-таки была революция, социальная революция.

Ленин верил, что можно создать бесклассовое государство без национализма, без религии, что непременно подтолкнет весь мир к мировой революции. И за это люди отдавали свою жизнь. Они искренне, фанатично в это верили, не останавливаясь перед тем, чтобы поднять руку на брата. Вот к чему это привело. Но это не значит, что мы теперь должны это возненавидеть сотни миллионов людей, которые пошли за такой идеей.

Крымчане пришли в Россию как государство-цивилизацию

Наш народ легко поднять, поставив перед ним большую, возможно, даже недосягаемую цель. Нас как нацию нельзя увлечь целью квартира-машина-дача, в лучшем случае мы это воспринимаем как инструмент, средство для достижения цели. Нам сразу становится скучно, неинтересно. Что мы за эти 30 лет о себе поняли? Мы хорошо знаем, что такое Украина — мы долго в ней прожили. А что такое Россия?

— Хороший вопрос…

— Революцию 1917 года мы изучали по книгам и фильмам — 1991 год прошелся уже по судьбам ныне живущих людей, мы многое поняли на личном опыте. И тут наступает 2014-й — уход Крыма с Украины стал следствием этих первых двух выученных уроков?

— В мире вещей человек невольно превращается в вешалку. Да, мы сегодня живем в условиях потребительского общества. Но это с нами случилось уже после распада СССР. Случилось так, что люди в это свято поверили. Тогда у нас не хватало продуктов питания, экономика рушилась на глазах, простейшие вещи невозможно было купить. И вдруг открываются рынки — и к нам потоком идет куча дешевых товаров, продуктов. Потом мы, конечно, разобрались, что за красивыми этикетками было много фальсификата…

Очень важный вопрос, в какое государство мы возвратились. Недоброжелатели часто утверждают, что крымчане ушли в Россию потому, что считали, что там жизнь лучше, чем на Украине. Так вот, в России по многим параметрам не лучше, я говорю об этом совершенно ответственно. Только Украина сегодня реализовалась, и мы это сегодня четко понимаем, как проект Антироссия — нетрудно догадаться, что бы нас ждало с нашей крымской идентичностью: мы всегда были больше русскими. Всегда говорю: я этнический украинец, но политически русский человек.

Уход Крыма в Россию — это цивилизационное возвращение. Во всем остальном мы вернулись в Россию, которая во многом была похожа на Украину. У нее такая же уродливая олигархическая модель развития, которая, на мой взгляд, исчерпала все свои возможности. По крайней мере, в этом главном она сегодня несостоятельна…

— А разве измененная в прошлом году Конституция не открыла нам дверь для сущностных серьезных преобразований?

— Открыла! Она нам даже открыла возможность осознать, что же нам надо делать, чтобы сохранить Россию как государство-цивилизацию. И мы вообще-то не сможем жить на уровне западного потребления, никогда, я в этом глубоко убежден. А вот бедность мы обязаны преодолеть. Я считаю, что в условиях нынешней олигархической модели Россия бедность преодолеть не может. А Китай смог. Он решил проблему.

— Чего нам не хватает? Основа для этого — Конституция у нас уже есть; умные люди тоже, ресурсы имеются…

— Нам не хватает смелости признать, что мы в 90-х годах совершили преступление — все: Ельцин, Чубайс… Горбачев открыл эти шлюзы. Приватизация, которую мы провели, привела к разграблению того, что создано поколениями советских людей. И грабят до сих пор: сегодня самый большой бич государства — это его коррупция.

Сергей Аксёнов жалуется: ему приходится часто менять кадры: он их подбирает, а они, во-первых, не вытягивают на уровень его требований, потому что он не щадит себя, работая без выходных семь лет подряд, а, во-вторых, государственная служба в России непрестижна. На Украине государственная служба более престижна, чем в России! Я с удивлением об этом узнал после 2014 года. Госслужащий сегодня уходит на пенсию — и получает 17-20 тысяч пенсии: зачем тогда ему корячиться 25 лет?

— С пенсионной системой давно пора уже что-то делать…

— И пенсия остальных несправедлива! О чем я и говорю: мы обязаны, на мой взгляд, в ближайшие годы это все изменить, Конституция нам это позволяет. Я понимаю Владимира Путина, он выдающийся государственный деятель, и нам очень повезло, что у нас такой президент. По крайней мере в области международной политики он сумел возродить Россию как мирового стратегического игрока, и сегодня с нами вынуждены все считаться. Но это преимущество, которое мы имеем, требует опоры на динамически развивающуюся экономику. А её у нас нет.

— Собственно, сейчас Россия, как мне кажется, делает достаточно определенный поворот на внутренние проблемы. Или это мне кажется?

— Думаю, Путин это пытается делать, но он натыкается на мощное сопротивление бюрократического аппарата. Вот почему я и говорю о глубокой реформе госслужбы. Сегодня амбициозный молодой человек, желающий жить на уровне современных потребностей, во власть не пойдет. Или пойдет, чтобы воровать. И примеров тому в Крыму достаточно — тот же Виталий Нахлупин, очень грамотный управленец.

— Олег Казурин…

— И где они сейчас? На чем они погорели? На собственной жадности. Понимаете? А жадность — это порок, который рождается и умирает по своим законам.

Исторически нам очень помог случай, этот «внезапный» государственный переворот на Украине: он нам дал возможность вернуться в Россию в свое цивилизационное пространство, сохранив свое, крымское…

Крымский консенсус затушили

— Мы все ждали — собственно, и Путин об этом говорил, — что «крымская волна» сможет как-то объединить Россию. Прошло более семи лет — можем ли мы говорить, что Крым стал тем камешком, от которого пошли волны?

— Нет! И мне это очень обидно. У меня возникает ощущение, что мы живем в России полулегально. Мы, которые принесли в Россию в 2014/15 годах так называемый крымский консенсус, когда лозунг «Крым наш!» объединил минимум 80 процентов населения России, а сегодня… Я как-то ехал в Москве с таксистом лет сорока, он говорит: «Ну и как, вам там не стыдно?» «За что?!» «За то, что вы теперь у нас нахлебники!». И мы с ним зацепились… А потом он мне сказал, когда мы познакомились поближе: «Вы не обижайтесь, у нас везде об этом говорят, это не моя мысль»…

— Это типичная обывательская мысль, которую легко заложить в голову, поскольку она якобы касается кошелька каждого… Когда такие «таксисты» прилетают в новенький аэропорт и едут к морю по ровной дороге, далеко не все из них понимают, что деньги, выделенные «на Крым», пошли ровно на отдыхающих.

— А теперь я ставлю вопрос: Сбер построил у нас на берегу самую дорогую гостиницу, и понятно, кто там отдыхает — почему же ты со своим банком на полуостров не входишь? Потому что боишься санкций. Потому что все твои сбербанковские успехи построены на международных контактах. Поэтому ты, либерал, боишься их потерять. У нас не работает даже государственная корпорация «Почта России»…

— Эта мысль про «нахлебников» внедряется «Эхом Москвы» и другими всякими СМИ-иноагентами.

— Нет, Наташа, дело даже не в этом. Я как председатель Общественной палаты знаю эту проблему: когда у нас выигрывают различные гранты наши общественные организации, для того, чтобы открыть счет, по которому они будут получать средства, им приходиться ехать в Краснодарский край: мы под санкциями! А есть еще более мерзкая проблема: у нас есть Крымский федеральный университет, и я вижу, как мы за семь лет его не развили в настоящий университет, который был бы престижен для молодежи. Многие боятся сюда поступать, боясь перспектив трудоустройства и т.д. Есть и другие серьезные проблемы, которые заставляют говорить о том, что часть России сознательно не интегрировала Крым в свое сознание…

— Как это можно исправить? От кого это зависит?

— Это результат потребительского отношения. Это указами не исправишь. Или решениями правительства. Можно только идти через какие-то реформы государственного устройства, итогов приватизации 1990-х годов. Понимаю, что нельзя становиться на путь национализации: это война, это распад государства. И я понимаю Путина: в самом начале своего президентства он взял на себя обязательство этого не делать, и он следует своему обещанию. Но это не значит, что мы эту тему не должны трогать, что это табу, потому что у нас 90 процентов богатств принадлежит 10 процентам населения.

И это неправильно. И у нас самая большая несправедливость — это колоссальный разрыв между богатыми и бедными. У нас есть проблема нищеты, проблема бедности.

Нужна стратегия противостояния современной Украине

— Вы хотите сказать, что Россия сильно уязвима, и те, кто пытается воздействовать на Россию руками Украины, вполне имеют шанс выиграть?

— Да!

— Например, с помощью той же «Крымской платформы»?..

— Выиграть не выиграют — но и не проиграют.

— Нервы потреплют…

— Зеленский как президент государства Украины как Антироссии нашел правильный ход с этой «платформой». Это мы должны искать и находить правильное противоядие.

— А это возможно?

— Это не одноразовая акция. Вот Георгий Мурадов (вице-премьер Совмина Крыма — ред.) предложил вариант обращения к Эрдогану по поводу Крыма и «Крымской платформы» и мы, в том числе и я как председатель ОП, поддержали его, это хороший шаг, но это локальный, одиночный шаг. Нужна стратегия противостояния современной Украине. А мы до сих пор часто пользуемся заклинаниями: «мы два братских народа/мы единый народ; это лишь горстка националистов пришла к власти, рано или поздно они уйдут…

Уже большая часть украинского общества инфицирована Антироссией!

— Естественно. И с каждым новым поколением они будут более враждебны нам.

— И это страшнее и страшнее! Поэтому мне кажется, что наступило время пересмотра наших традиционных подходов. На международной арене, я хочу еще раз подчеркнуть, я не вижу больших прорех, а если и есть, то они больше тактические, чем стратегические: в стратегическом плане Владимир Владимирович очень правильную позицию занимает. А вот во внутренней политике, которая неразрывно связана с внешней, мы начинаем вступать все больше и больше в диссонанс с нашими заявочными целями.

Здесь нам надо, на мой взгляд, не бояться и признать то, что уже не работает, то, уже отжило. И, конечно, отказаться от всего этого отжившего. Я еще раз хочу подчеркнуть: олигархическая модель российского государства, на мой взгляд, утратила все ресурсы развития… по крайней мере, быстрого развития. А нам нужно сегодня быстро развиваться, нам нужен рывок. Путин сколько национальных проектов выдвинул? А Майские указы — 2012, где они, они исполнены? Тогда мы еще не были в России, а сегодня видим, что тормозится все! Вроде все правильно заявлено, президент трясет их иногда, и ресурсы под это есть — а работа не идет!

Или возьмите Прямые линии президента и Аксёнова. Один к одному: куча проблем, которые и президент, и глава республики решает вручную. А разве это их работа? Эти проблемы никогда усилиями президента не решить. А где чиновники на местах? Где системная работа? Ее не будет до тех пор, пока мы не поймем и не откажемся от некоторых постулатов, которые для развития государства уже утратили свою историческую перспективу. А их немало.

Лежит это все в 1991 году, а многое — еще в 1917-м. Да, мы пытались перелицевать, создать нового человека, вырастить, сформировать — не получилось. Но это не значит, что мы должны в это плевать, не признавать и делать ошибки дальше. Не признавая одно, мы не создаем другого.

Том третий, не последний

— Последний вопрос. К своему 75-летию вы сами себе сделали подарок: вышла третья книга ваших мемуаров, где вы честно и вполне к себе беспощадно препарируете это прошедшее тридцатилетие. Пожалуй, для Крыма эти годы были наиболее насыщенными в его истории. Говорят, что автор с каждой своей новой книгой становится умнее и мудрее: сама книга учит. Чему вас научил ваш третий том?

— Он вместил в себя события с конца 90-х до 2002 года. Грач, Куницын… там много чего было. Ваше наблюдение правильное: от каждого тома я все глубже проникаю в суть того, что пишу. И я научился ответственности за каждое свое написанное слово. Раз пять прочел написанное, и самое мучительное было то, что пришлось отказаться от некоторых фраз, фактов — нельзя, как говорил Иван Плющ, «впихнуть невпихуемое». Я должен был найти квинтэссенцию прожитой эпохе.

— И в чем она выражается?

— На материале этих годов я понял, как важно быть ответственным во власти, потому что власть не может быть бесконечно безответственной. Она, к сожалению, в 90-е годы была именно такой и по инерции еще продолжала сохраняться в то время, когда уже пришел неглупый Куницын, амбициозный Грач; война Куницына с Грачом на взаимное уничтожение была настолько глупой и бессмысленной по своему историческому моменту, что за это было просто стыдно. Когда я это писал, мне было стыдно за некоторые моменты, за то, что я тогда не указал и одному, и другому.

— По-моему, они оба были виноваты в этом раздрае, в который они втянули по сути весь Крым.

— Абсолютно! Я доказываю это, приводя факты, цитаты. Чего вы добились этими оскорблениями друг друга? Потом в премьеры пришел Горбатов, это было вообще недоразумение… А потом спикером стал Борис Дейч, который со своей еврейской мудростью пытался стабилизировать ситуацию, искал свои ходы, и многое ему удалось, он сумел потушить тот пожар.… Я еще раз убедился в том, насколько наша крымская история богатая, интересная и поучительная. Только вот жаль, что на чужих ошибках редко кто учится.

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 4.7 / 5. Людей оценило: 12

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

«Дуга нестабильности» вокруг России. Чем может обернуться «Большая игра»?

От Мюнхена до Мюнхена: Западу явно невесело

Николай КУЗЬМИН

Так сколько человек сегодня живет в Севастополе?

Юлия ПОТОЦКАЯ

Оставить комментарий