ЗА ЧТО КРЫМЧАНЕ ДОЛЖНЫ ПОСТАВИТЬ ПАМЯТНИК ПОЭТУ
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи, —
На головах царей божественная пена, —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер – всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море Черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью».
Цитируя знаменитое стихотворение Мандельштама (на фото), я сделал одну ошибку: написал «море Черное» с большой буквы «Ч». Написал специально: ведь поэт сочинил это стихотворение здесь, у нас в Крыму, в Коктебеле, у Черного моря.
Сегодня, 14 января, исполнилось 130 лет со дня рождения Осипа Эмильевича Мандельштама – одного из величайших русских поэтов, чья жизнь была тесно связана с Крымом. Будущий классик впервые побывал на полуострове еще совсем молодым, 24-летним литератором. Это было в 1915 году. Именно в тот первый приезд Мандельштам и сочинил в Коктебеле «Бессонницу».
С тех пор поэт возвращался на полуостров почти ежегодно. Его жена, Надежда Яковлевна, вспоминала: «Мандельштам всегда – всю свою жизнь – стремился на юг, на берега Черного моря… Средиземноморский бассейн, Крым, Кавказ были для Мандельштама историческим миром, книгой, «по которой учились первые люди».
Его Таврида – это древний античный край: Пантикапей, Феодосия, Херсонес, Керкинитида, Калос Лимен. Гомер, Овидий и другие. От Мандельштама нам остался своеобразный поэтический путеводитель по полуострову.
Вот Феодосия:
«Здесь девушки стареющие в челках
Обдумывают странные наряды
И адмиралы в твердых треуголках
Припоминают сон Шехерезады.
Прозрачна даль. Немного винограда.
И неизменно дует ветер свежий.
Недалеко до Смирны и Багдада,
Но трудно плыть, а звезды всюду те же».
Вот Алушта:
«Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, – идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни
Далеко в шалаше голоса – не поймешь, не ответишь».
Вот Меганом:
«Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон…»
А вот Старый Крым:
«Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле – такой же виноватый.
Овчарки на дворе,– на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Все так же хороша рассеянная даль –
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Апрельской глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнает лица,
А тени страшные – Украины, Кубани…
На войлочной земле голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца».
Это последнее крымское стихотворение написано во время голода 1933 года.
«Калитку действительно стерегли день и ночь – и собаки, и люди, чтобы бродяги не разбили саманную стенку дома и не вытащили последних запасов муки, — вспоминала Надежда Мандельштам. — Тогда ведь хозяева сами стали бы бродягами. Они бы пошли побираться, чтобы не погибнуть от отсутствия хлеба».
В следующем, 34-м, году Мандельштама арестуют, и «Холодная весна» будет фигурировать в следственном деле поэта.
Классику, кстати, к арестам было не привыкать. В 1919 году братья Осип и Александр Мандельштамы, спасаясь от ужасов Гражданской войны, приехали в белогвардейский Крым, однако и здесь тогда было несладко.
«Хуже всех было положение… О.Э. Мандельштама, менее всех приспособленного к реальной жизни и обносившегося и изголодавшегося до последней степени», — рассказывал 5 сентября 1920 года «Крымский вестник».
А сам поэт вспоминал в феодосийском очерке «Начальник порта»:
«Не принадлежа к уважаемым гражданам города, с наступлением ночи я стучался в разные двери в поисках ночлега. Норд-ост свирепствовал на игрушечных улицах».
Летом 1920 года Мандельштама арестовала врангелевская контрразведка. По свидетельству Ильи Эренбурга, который в то время проживал в Коктебеле, причиной послужило заявление какой-то женщины, будто Осип Эмильевич, служа у красных, пытал ее в Одессе.
Конечно, это было полной ерундой.
Когда поэта заперли в одиночку, он начал стучать в дверь, а на вопрос надзирателя, что ему нужно, ответил: «Вы должны меня выпустить — я не создан для тюрьмы…»
И еще спросил: «А что, у вас невинных иногда отпускают?»
Мандельштама отпустили благодаря ходатайству друзей – Ильи Эренбурга, Викентия Вересаева, Майи Кудашевой и Максимилиана Волошина, который обратился к начальнику врангелевской контрразведки со следующим заявлением:
«Политическим розыском на этих днях арестован поэт Мандельштам. Т. к. Вы по своему служебному положению вовсе не обязаны знать современную русскую поэзию, то считаю своим долгом осведомить вас, что Ос. Мандельштам является одним из самых крупных имен в последнем поколении русских поэтов и занимает вполне определенное и почтенное место в истории русской лирики.
Сообщаю Вам это, дабы предотвратить возможные всегда ошибки, которые для Вас же могут оказаться неприятными.
Мандельштам, как большинство поэтов, человек крайне нервный, поддающийся панике, а за его духовное здоровье перед культурной публикой в конце концов будете ответственны Вы.
Не мне, конечно, заступаться за О. Э. Мандельштама политически, тем более, что я даже не знаю, в чем его обвиняют. Но могу только сказать, что для всех, знающих Мандельштама, обвинение его в большевизме, в партийной работе — есть абсурд. Он человек легкомысленный, общительный и ни к какой работе не способный и никакими политическими убеждениями не страдающий».
В общем, из белогвардейских застенков поэта освободить удалось, а вот из советских – увы, нет. 2 августа 1938 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило Мандельштама к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере за контрреволюционную поэтическую деятельность:
«Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны».
8 сентября Мандельштам был отправлен этапом на Дальний Восток и скончался от сыпного тифа во Владивостоке 27 декабря того же 1938 года.
В 1998 году во Владивостоке установили памятник поэту. В 2007-м памятник классику появился в его любимом Санкт-Петербурге, а на следующий год – в Воронеже, где Мандельштам жил во время ссылки 1934-1937 годов.
Следующей в этом списке может стать Феодосия. Вот уже несколько лет энтузиасты вынашивают мысль установить в этом городе памятник поэту. Идея принадлежит инициативной группе в составе ректора Литературного института Алексея Варламова, писателя-депутата Государственной Думы Сергея Шаргунова, писателя Романа Сенчина, а также Мандельштамовской лаборатории РГГУ, журналам «Вопросы литературы» и «Юность».
Уже выполнена модель скульптуры. Автор памятника Михаил Картузов признался, что идею ему подсказали строки стихотворения:
«О, если бы поднять фонарь на длинной палке,
С собакой впереди идти под солью звёзд…»
Так, по-древнегречески «диогенисто», с фонарем на длинной палке, и встанет когда-нибудь поэт в Феодосии, у самого синего в мире Черного моря.
Фото с сайта Nacion.ru
