Посвящается Дугласу Адамсу
МИНИАТЮРА
Темно и холодно, холодно и темно. Кромешная мгла и холод. Жуть. Он лежит в темноте, огромный, чёрный, как сама мгла — чёрная спина, чёрная голова, маленькие чёрные глаза на огромной чёрной голове и огромная пасть, такая огромная, что, когда он её открывает, кажется, может проглотить весь мир.
Большое чёрное чудовище лежит в темноте и холоде на дне глубокой ямы, под толщей воды. Лежит и смотрит вверх — может, спит с открытыми глазами, а может, думает о чём-то большом. Наверное, решает какие-то глобальные вопросы мироздания. Может, пытается найти смысл жизни или рассчитывает траекторию движения Вселенной и скорость, с которой она будет смыта в унитаз.
Нет, наверное, ищет ответы на вопросы: «Есть ли Бог?», «Кто он такой, этот Бог?» и «Что он себе позволяет, этот Бог?». А быть может, в его огромной голове только одна-единственная мысль: «Как я хочу закрыть глаза и ничего не видеть в этой непроглядной темноте!». Лежит и вздыхает, иногда шевелит хвостом, вокруг него поднимается облако ила и песка, которое уносит вода.
В этом облаке рисуются картины его жизни, долгой, бесконечной. Он помнит всё, включая то время, когда был икринкой, раньше не помнил, а теперь помнит, даже помнит, как была икринкой его мать, мать, которую не знает. А может, знает. Помнит, как был ещё совсем юным мальком, и в куче таких же мальков он резвился у самой поверхности воды.
Помнил, как рос и становился крупней, сверстников вокруг становилось всё меньше, они сторонились друг друга, старались плавать глубже, реже видели солнце и вовсе стали избегать его, если и показывались у поверхности воды, то только ночью.
Он помнил, как в первый раз стал отцом, помнил и второй, и третий раз, и восьмой, и так далее. Помнил, как съел себе подобного, но мелкого, думая: «А что? Не крутись перед носом, будь умней. Как Я!»
И тут же сам попался на крючок.
Невидимая леска рванула и потащила вверх из глубины. Он бился, сопротивлялся, но леска тянула и тянула. Он сдался. Глотнул воздуха и повис на крючке, как большая мокрая половая тряпка. Солнце слепило глаза, обжигало кожу, изнутри жёг воздух, который он глотал, открывая и открывая рот. Вокруг него кричали ловцы, хватали его руками, трясли, смеялись.
Он собрал остатки сил и крутанулся в цепких руках, выскользнул, плюхнулся в воду, секунду-другую приходил в себя. Руки пытались ухватить его в воде, но он ударил хвостом, обдав преследователей брызгами, и ушёл на дно.
После этого случая крючки и блёсны часто мелькали в этих водах — он же нашёл себе яму и лёг в неё, иногда шевеля хвостом, поднимал облако ила и песка, и вода уносила это облако, яма становилась всё глубже и глубже.
Сверху в неё сыпалось все, что нужно для жизни, жизнь стала спокойной и размеренной. Он лежит в этой яме, плотно прижавшись животом ко дну, иногда шевелит хвостом, яма растет, и вместе с ней растёт он сам.
P.S.
Иногда, глубокой безлунной летней ночью, он покидает свою яму, поднимается большой бесшумной тенью к поверхности воды, делает большой плюх, заглатывает воздух огромным ртом и опускается обратно в свою яму.
Ложится на дно, ждет, когда облако ила и песка унесёт поток. Проглоченный воздух катается внутри, обжигает, он открывает рот, выпускает большой пузырь, который устремляется вверх. На какой-то миг время замедляется, и пузырь медленно плывёт, переваливается, слегка меняя форму, его догоняют мелкие пузырьки.
Он завороженно смотрит им вслед, мечтая о чём-то…
Фото из открытых источников
