«Врачи сами себя прокормят»

КАК СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ВРАЧАМ ПЛАТИЛИ НЕ ТОЛЬКО БОЛЬНЫЕ?

Врачи – элита интеллигенции. Конкурировать с ними по занимаемому в обществе положению способны разве что юристы, востребованность которых резко возросла при нашем государственном бардаке. И все же к врачам особое отношение: они имеют дело с самым ценным для каждого из нас – здоровьем, как бы наплевательски мы к нему ни относились. Мы просто не представляем себе, как это можно не отблагодарить врача, хотя образовывать родного дурня школьным наукам за зарплату бюджетника считаем обязанностью учителя. «Знаешь, так было раньше, — возражает мне знакомый со студенческой юности врач. – Когда я после института пришел работать в заводскую медсанчасть, меня буквально баловали вниманием. Я мог запросто зайти в любой из цехов, где мне с поклоном делали все, что попрошу, а уж заправить бесплатно машину бензином считалось в порядке вещей. Сейчас такого нет».

Зато возникли другие виды благодарности, авторство которых принадлежит самим врачам. Сетевой маркетинг в распространении биологически активных добавок, теневое представительство определенных фармацевтических производителей, лоббирование конкретной аптечной сети, доля прибыли при «поставке» пациентов для проведения оздоровительных процедур. Остроумцы ухитрились изложить это кратко, но емко: раньше лекарства помогали только больным, теперь – и врачам тоже. «Не от хорошей жизни идешь на все эти ухищрения. Никто лучше нас самих не понимает сомнительную этику такого поведения. Но государство не оставило иного выхода участковым терапевтам и педиатрам, а уж тем более «узким» специалистам, чья зарплата еще ниже нашей, — в сердцах говорит врач-терапевт высшей категории, который в стремлении заработать на нормальную жизнь семье занимается всем, что с разной долей профессиональной этичности допустимо в профессии. – Как дал первый советский нарком здравоохранения Семашко общественную «установку» на то, что «врачи сами себя прокормят», так и ведется с той поры».

Теневые отношения в медицине в порядке вещей. Причем мы настолько свыклись с ними, что грудью встаем на их защиту, входя при этом не столько в свое положение, сколько в положение врача. При поступлении в стационар уже, не кочевряжась, вносим принудительно добровольный взнос в полторы-две сотни гривен, оплачиваем официально стоимость лечения или операции в больничной кассе и безропотно соглашаемся с суммой, назначаемой врачом «сверх лимита». «Три недели пролежала в областной больнице, — рассказывает Надежда Ивановна. – Полостная операция обошлась в тысячу гривен, а две с половиной тысячи разошлись по карманам врачей, медсестер и санитарок. По двести долларов взяли с меня хирург и лечащий врач, сто гривен заплатила сестричке за проведенную возле моей постели после операции ночь, остальное по мелочи: поменять белье, купить что-нибудь в магазине, лишний раз подойти. Меня это не удивляет: я сама двадцать пять отработала медицинской сестрой и понимаю, что на наши зарплаты не прожить. Вот дочь моя, восемь лет работающая в государственной клинике Тель-Авива, таких отношений между врачом и пациентом категорически не приемлет. По ее словам, в Израиле подношения врачу считаются оскорбительными и унизительными. Наверное, так и должно быть, но для такой гордости должно быть основание: достойный заработок».

Надо сделать так, чтобы врачам платили не только больные, – убеждают власть умные люди, но понимания всё никак не находят. Тем временем в отечественной медицине успела сложиться своя система координат. Поступить в медицинский институт по-прежнему престижно, трудно и дорого. Работать же «на земле» в рядовых врачебных должностях некому. В какую поликлинику ни зайди – пустующие графы в расписании приемов. Не хватает «узких» специалистов, а с участковыми терапевтами и педиатрами просто крах.

В поликлинике керченского территориального медицинского объединения № 3 не хватает четырех участковых терапевтов, но пациентов это мало волнует: у них болит. Нашли выход из положения в так называемом ургентировании. Раз в неделю вместо поликлинического приема один из врачей выезжает по вызовам пациентов чужого участка. Транспортом обеспечивают, но с бензином туго. Бухгалтерии медучреждений лишены права закупки бензина на благотворительные взносы больных, и врач не столько думает о диагнозах и назначениях, сколько старается потактичнее изложить пациентам просьбу «дать на бензин», а фактически оплатить вызов. Некоторые входят в положение, но отказы пациентов не редкость – тогда врач покупает бензин за свои деньги.

Надо ли говорить, что после этого начинаются поиски «компенсации» за счет более состоятельных и понимающих больных. «Узкие» специалисты шустрят на глазах пациентов и руководства безо всякого стеснения: за двадцатку «нарисуют» нужный диагноз, за стольник направят в стационар для подтверждения болезни, дающей право на инвалидность, за триста долларов помогут ее оформить. И тогда уже хохма сатирика Михаила Задорнова по поводу того, что «наши врачи мечтают, чтобы нищие никогда не болели, а богатые никогда не выздоравливали» становится чистой правдой.

Молодых врачей в поликлиниках практически не встретить. Они в основном рвутся к «хлебным» специальностям хирургов, гинекологов, венерологов и стоматологов. По участкам бегают заслуженные пенсионерки; в кабинете инфекционных заболеваний того же ТМО № 3 работает врач, разменявшая девятый десяток, на которую руководство буквально молится; в лор-кабинете ведет прием доктор, лечащая уже бог знает какое поколение жителей района; на терапевтическом приеме самым «юным» не сегодня-завтра светит пенсия.

Чтобы пройти обследование у эндокринолога, надо ехать через весь город в центральную поликлинику: своего после ухода на пенсию специалиста нет. Запись на прием к офтальмологу поликлиники ТМО № 1 равносильна подвигу, потому что единственный в своем роде специалист обслуживает огромный район и имеет славу отличного профессионала, к которому едут со всего города.

«У нас в поликлинике несколько молодых врачей, из которых один, отличный, кстати, невропатолог, в резерве на заведование; кардиолог, очень вдумчивый и профессионально совершенствующийся специалист, которую содержит состоятельный муж, считающий ее работу женской забавой, и гинеколог из династии врачей, — рассказывает врач керченского ТМО-3. – Зарплата у нас такая, что если позволяет здоровье, все остаются после пенсии на своих местах – по деньгам это выходит как полторы ставки. Благо, молодежь в спину большинству из нас не дышит, а мы уже отработали на свое профессиональное имя, и теперь можем бравировать тем, что пациенты нас знают и иногда даже ценят настолько, что вызывают частным образом».

Ценят хороших врачей доплатой процентов в двадцать-тридцать зарплаты, что выкраивается руководством из благотворительных взносов. «Естественный отбор» врачей для поощрения ведут, сами того не ведая, пациенты. Руководству лечебных учреждений достаточно пару раз пройтись коридорами поликлиники, чтобы оценить нагрузку врачей. Одному впору запасаться семечками и кроссвордами, чтобы три-четыре часа на приеме не сводило скулы от скуки, а другой после тридцати чужих диагнозов и назначений сам нуждается в осмотре коллеги. Лучшей профессиональной науки для молодых врачей не придумать: видя это, они понимают, что быть хорошим специалистом, может быть, престижно, но уж очень обременительно. Поэтому ловят момент и, чуток поднаторев в профессии и выучив английский, уезжают в дальнее зарубежье или принимают предложения зарубежных компаний работать представителями фирм.

Профессионально сложившиеся врачи им здесь не конкуренты: возрастной ценз в тридцать пять лет гарантирует недавним выпускникам медицинских вузов бесспорное преимущество. Ежемесячная тысяча долларов, служебный автомобиль, социальный пакет и бонусы не идут ни в какое сравнение с зарплатой начинающего врача, которому как минимум десять лет еще предстоит работать на свое профессиональное имя и лет семь – для получения первой категории. Конечно, через несколько лет они теряют свою квалификацию и по большому счету перестают быть врачами.

Но в медицине сложилась такая практика, что если врач имеет высшую категорию в узкой специализации, то в участковой терапии, на «скорой» или в любой иной врачебной ипостаси ему все равно придется начинать с нуля: без категории и с зарплаты молодого специалиста. Может быть, это и защита интересов больного, но «закрыть» вакантное место врача другим специалистом не получится: кто согласится после пятнадцати лет стажа и заработанной категории начинать всё по новой.

«Меня зовут на «скорую», где я лет двадцать пять назад работал, но что я, мальчик, чтобы в пятьдесят четыре идти на зарплату интерна… Прежняя категория по экстренной медицине мне не восстанавливается, нагрузка сумасшедшая. В мою бытность у нас было три врачебных бригады, теперь одна на район. Бегать с полной выкладкой по этажам, тащить носилки, мгновенно диагностировать, принимать экстренные решения и еще выезжать на фельдшерские вызовы уже не для меня. Я как-то на досуге размышлял над предложением и с ужасом вспомнил, что большинство моих коллег-мужчин по «скорой» не дожили до пенсии, умерли в 58-59 лет, — делится соображениями бывший военврач Александр Константинович. – Молодые прагматичнее подходят к нашей профессии, хотя, честно сказать, лечиться у них опасаюсь: мало профессиональны. Не помню, у кого из ваших коллег прочитал «Заезжал на журфак МГУ. Что нового? Студентки ходят в шубах из чернобурки», так готов повторить в точности для медина. В 90-х проходил специализацию в родном Крымском мединституте, где студенты из корпуса в корпус переезжали на иномарках, старосты раздавали зачетки с комментариями «получи пятерку за полтинник». Один из таких был у меня на практике, так медсестра отменяла почти все его назначения, а теперь он в Киеве работает врачом-косметологом. Знаете, что самое жуткое в сегодняшней медицине? Нас с вами лечить будет некому. Сейчас молодым покупаются папиками врачебные дипломы, а идти в медицину потом некому. Сегодня в городских и районных поликлиниках пашут пенсионеры, но когда их ресурс истощится, а болеть всё равно не перестанут, наступит коллапс».

«Я не оправдываю молодых коллег, но вполне понимаю. Кто такой участковый врач? Идеалист. Спецодежды не дают – свою вынашивает буквально за сезон. Проезд не оплачивают – тащится пешком. Больных море и в положение каждого надо войти: знать, что, как и чем лечить, потому что зарплаты и пенсии у людей копеечные, а цены на лекарства заоблачные. Писанины, как у романиста, и масса показателей, по которым судят о работе лечучреждения в целом, — говорит судовой врач, добровольно списавший себя в море. — В наше время давали государственное жилье, строили кооперативы. Квартирный вопрос лишил медицину кадрового пополнения напрочь: ни служебного жилья для молодых специалистов, ни семейных общежитий. Выпускники мединов едут работать или в крупные города, где есть статусные клиники и перспективы хороших заработков, или к мамам под крыло. Получать тысячу гривен, которых не хватит себе на прокорм и съем жилья даже в провинции, и еще гореть на работе?! Да за кого государство держит врачей?»

Аркадий Райкин, безмерно уважавший медиков и особо ценивший в них способность сострадать больному, считал, что «чувство ответственности предполагается в каждом, кто когда-либо давал клятву Гиппократа».

Хорошо бы и власти давать подобную клятву, чтобы чувствовать ответственность за людей, гарантирующих здоровье народа.