Утро, снег хрустит, ещё темно. Фигуры в пальто и шапках перемещаются от фонаря к фонарю. Хруст снега под их ногами сливается в прощальную песню стеклянной ёлочной игрушки, на которую случайно наступили, наступили раз ещё раз и ещё много-много раз.
Анатолий вышел за калитку и остановился. Людские фигуры проплывали мимо него. Они плыли все в одну сторону двумя ручьями. Эти два ручья текли до поворота улицы, а там расходились в разные стороны. Вернее, один уходил направо, а второй тёк прямо и упирался в проходную Курганского машиностроительного завода номер тринадцать, небольшое одноэтажное здание проходной находилось рядом с транспортными воротами. Здание в два окна с одной дверью, в которую она и всасывала людской ручей.
Другой ручей, ушедший направо, сначала смешивался с людьми, вышедшими из автобуса, превращался в более крупный поток. Эта небольшая река сталкивалась со встречным потоком, они смешивались между собой и поворачивали, наводняя широкую аллею перед центральной проходной завода «Курганприбор», бывший 603-й. Новое здание проходной с четырьмя высокими, широкими стеклянными дверями не успевали проглатывать этот людской поток.
Анатолий перешёл через дорогу и влился в людской ручей, текущий к проходной «Курганприбора». Снег скрипел под его ногами. Дорога свернула направо, оставив позади улицу, названную в честь революционного деятеля, убитого обрезком трубы за то, что нёс красный флаг.
Анатолий шёл вдоль голых, опиленных под трёхметровые пеньки деревьев и думал: «Вот бы классно оказаться в лете. Не просто в лете, а в летней субботе, чтобы солнце из всех щелей, жара, и никуда не спешить. Гулять в душной тени этих деревьев, пиная ногами мозаику солнечных зайчиков, подымая пыль, чтобы один, только один, комар летел рядом и жужжал на ухо о чём-то своём комарином».
Но не комар — холодный ветер шмонает в рукавах осеннего пальто и лезет за пазуху, вместо солнца – темень, и одинокая звезда, что весит над домами. «Интересно, что это за звезда? –думал Анатолий. – Смешно, я же когда-то мечтал стать астрономом и построить телескоп, но как-то не случилось, но всё ещё где-то лежат завёрнутые в газету линзы».
Анатолий чуть замедлил шаг у пепелища бывшей библиотеки имени советского классика. Нет, библиотека не сгорела, её перевезли в другое здание, а это помещение пустовало, пока однажды кто-то его не поджег. От тяжёлых мыслей плечи Анатолия опускались, и его фигура начинала напоминать знак вопроса, шаркающего ногами в сторону безнадёги.
Вдруг Анатолий встрепенулся, поднял голову, расправил плечи и зашагал ровным уверенным шагом. Анатолий вспомнил слова друга Александра. Александр, словно сошедший с плаката времён третьего рейха, истинный ариец, голубые глаза, светлые вьющиеся волосы, волевой подбородок, прямой нос, спортсмен. В порочащих связях замечен.
Однажды его спросили: «Что ты, Саша, сидишь так, будто кол проглотил?», на что он ответил: «А вы что стоите, как будто вам в зад коромысло забили?». Анатолий принял эти слова близко к сердцу и решил: лучше кол проглотить, чем коромысло в… С тех пор он следил, чтобы спина была прямая, а голова высоко поднята.
Первые две недели часто вставал у стенки, проверяя и запоминая положение. Было трудно: плечи всё падали вперёд и вниз, увлекая за собой голову. Но постепенно организм начал привыкать и получать удовольствие — оказалось, что стоять, ходить и сидеть с прямой спиной очень удобно, и мало того, с прямой спиной и поднятой головой очень неудобно грустить и унывать.
***
Анекдот. Идёт по лесу Подляна и видит: на поляне стоит палатка. Подляна подошла к палатке и выдернула два колышка. Палатка стоит. Подляна выдернула ещё два колышка. Палатка стоит. Оббежала Подляна вокруг палатки, все колышки выдернула. Палатка стоит. Удивилась Подляна и заглянула в палатку, а там… А там сидит «Всё Пофиг».
***
«Всё Пофиг» стало для Анатолия с некоторых пор девизом на щите. Однажды, проснувшись, Анатолий понял, что всё, что с ним случилось за последние полгода, все злоключения — это, конечно, неприятно, мягко говоря. Но изменить это уже нельзя и сожалеть о случившемся, заламывать руки, лить слёзы и сидеть в уголке с кислой миной — это не про него. И поэтому будь, что будет, «Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не делал». Так что Анатолий вступил в партию «пофигистов».
«Не поехал я в Ленинград, да пофиг. Не сегодня так завтра, не завтра, то когда-нибудь. Пофиг! – думал Анатолий. — Осудили ни за что. Нечего было подставляться. Пофиг! Умерла бабушка, баба Катя. Так все умирают. Пофиг! Нет, её не хватает».
Память понеслась вприпрыжку, как солнечный зайчик, чьим зеркальцем руководит озорной мальчишка. Этот зайчик прыгает и скачет, выхватывая из глубин, из тени картинки, образы; все они залиты светом, от каждой веет теплом.
Можно протянуть руку, подставить ладонь — и вот солнечный зайчик сидит на ладони, и ты ощущаешь его вес, такой незначительный, как будто это лист сусального золота, плоский, гладкий, переливается всеми оттенками солнца. Вдруг — хруст костяшек, ладонь сжимается в кулак и сминает лист в маленький невзрачный комочек, в котором уже трудно признать золото. Да пофиг, спина прямая, подбородок выше и…
***
С этими мыслями Анатолий вошел в производственный корпус, где находился его цех. Производственный корпус, большой живой организм, который засыпает вечером, когда все уходят домой. Но засыпает не сразу, потому что то там, то сям кто-то что-то доделывает, брякает, скоблит, жужжит. Но постепенно все ходят, выключая за собой свет, и остаётся основное освещение: большие лампы под потолком.
Приходит охранник-«вохровец», обходит всё кругом, выпроваживает последних непонятно почему задержавшихся людей. Как правило, это начальники цехов, производств. Закрывает за ними ворота и двери, щёлкает большим рубильником освещения — и цеха погружаются во тьму. Корпус засыпает, но спит как-то тревожно, вздыхает во сне, кашляет. Тихо что-то шипит, поскрипывает.
Вдруг грохот: ни с того ни с сего падает молоток с верстака. Не просто падает на бетонный пол, а старается упасть на какую-нибудь звонкую железяку. Что ему не лежалось, куда собрался? Но проходит ночь. Щёлк рубильника эхом разносится по пустому помещению. Под потолком начинают загораться большие лампы, медленно разгораются, слышно их гудение, стараются, пыжатся и вот от них растекается белый яркий свет. Но одна не смогла, мигает сигнализирует: «Электрик, электрик, обрати на меня внимание, я устала, замени меня».
Анатолий шёл по центральному проходу. Это, скорее, не проход, а проезд, где запросто проедет грузовой автомобиль. Справа и слева от прохода стояли разные станки: токарные, фрезерные, сверлильные, шлифовальные, стояли верстаки. По правую руку от Анатолия был инструментальный цех, где изготавливали штампы и другую оснастку для производства. Слева — штамповочный цех, где и работал Анатолий электриком.
Он шёл по этому проходу, а вокруг него оживали цеха, там и тут у станков виднелись люди, над станками зажигался свет. До начала смены оставалось минут двадцать, но уже начинало что-то гудеть, стучать, хлопать, раздавались голоса рабочих, которые весело приветствовали друг друга. Одни перекрикивались, стоя у своих станков, другие уже сидели за столом в курилке, варили чай, играли в домино, «забивали козла».
Эти, казалось, никогда не уходили с завода. Анатолий приходил утром, они играют, шёл на обед, они играют, вечером шёл с работы, они колотили со всей силы по столу костяшками домино.
Анатолий переоделся в рабочую одежду и ровно в восемь пришёл на своё рабочее место. Рабочее место, служба энергетика, занимала большую комнату, заставленную вдоль стен полками, на которых хранились в рабочем беспорядке электродвигатели. Большие, маленькие, средние, они стояли на полках под самый потолок, на полу, на верстаке, где их разбирали, если было можно, ремонтировали, меняли подшипники. Если не могли отремонтировать сами, отправляли на перемотку.
Между двигателями там и тут были навалены выключатели, включатели, реле и катушки, в общем, всякий электрический хлам. В центре помещения стоял железный стол с текстолитовой крышкой, на которой была расчерчена шахматная доска, по бокам две деревянные скамьи.
Во главе стола стояло старое мягкое кресло. Как это кресло попало сюда, никто не знал, оно никак не вписывалось в казённый интерьер. На этом кресле восседал энергетик, когда приходил из своего кабинета проверить своих подчинённых и дать распоряжения. Но с недавних пор его облюбовал Анатолий, у него даже по этому поводу произошёл конфликт с энергетиком.
Дело было так: конец смены, Анатолий пришёл из цеха, закончив все дела, и сидел в кресле, закинув ногу на ногу, о чем-то беседуя с коллегами. Ах да, в службе энергетика, помимо него, работали ещё три человека, цех же большой. Обычные мужики, работяги, нет, не просто работяги, а рабочая интеллигенция, «электрик-это вам не пальцем в носу ковырять!»
Сидят, в общем, интеллигентные люди, ждут окончания смены, чтобы пойти домой, даже уже приняли душ и переоделись. И тут приходит энергетик. Зашёл. Встал, обвёл всех мутным глазом, от самого резиной несёт. Энергетик, дядька среднего роста, седовласый, симпатичный, в школе, наверное, все девчонки по нему вздыхали, да и в институте тоже. Но насколько было разительно нутро к облику…
Под тонкой оболочкой, тронутой кракелюром от употребления «Бориса Федоровича» — «Борис Фёдорович», клей БФ, который после небольшого колдовства превращался в отвратительнейшее пойло. Его заливали водой, добавляли соль, брали палку и размешивали этот коктейль, в процессе чего резина прилипала к палке, а буро-зелёную жидкость, которую можно было классифицировать как химическое оружие, употребляли вовнутрь.
Так вот, под этой оболочкой было насквозь прогнившее нутро, булькающее и хлюпающее, воняющее резиной, мелкая, подлая, трусливая натура, которую он даже не скрывал, да и при всём желании не мог скрыть. Вот этот строитель коммунизма и стоял перед Анатолием, полный решимости покарать кого-нибудь за свою никчёмную жизнь.
Коллеги Анатолия, электрики со стажем, для этого не подходили, они жили с ним в одном районе в соседних домах-бараках, могли ему, если что, и тёмную устроить и светлую. Мужики его не уважали, просто терпели, он об этом знал и старался без дела к ним не лезть, и по делу тоже: все и без него знали свои обязанности и исполняли их. Поэтому он решил, что Анатолий — хорошая кандидатура на роль мальчика для битья. Год исправительно-трудовых работ, которые Анатолий отбывал на заводе в службе энергетика, мог обернуться в год колонии по любой жалобе с работы в милицию.
Притом не важно, сколько ты уже отбыл, хоть в последний месяц, хоть в последнюю неделю была подана официальная жалоба, результат один: год тюрьмы. Энергетик решил, что это очень хороший повод хоть кого-то погнобить, тем более, есть желание, а повод, да разве это не повод? Вот стоит этот вершитель судеб, вперив в Анатолия мутный глаз, и говорит:
— Ну, чё сидим? Подскочил — и пчелкой убежал в АБК (административно бытовой корпус) розетку менять!
Достаёт из кармана новенькую розетку и бросает её на стол. Анатолий не меняя позы, с улыбкой на лице отвечает:
— Никак не можно, барин, конец смены. Увы!
***
С этой розеткой случилось так. Утром к ним в службу пришла женщина из бухгалтерии и попросила заменить у них в помещении эту злосчастную розетку, у них она совсем рассыпалась. А как она не рассыплется: в неё была подключена самопальная электроплитка. Эта плитка потребляла электричества столько — ну целый вагон она потребляла. Но не суть, мужики говорят:
— Хорошо.
Женщина уходит. Все собираются разойтись по своим делам, и тут Анатолий совершает ошибку. Он говорит:
— Мужики, а как же с розеткой?
На что ему отвечают:
— А вот ты и сходи, замени, раз уж спросил. Заодно, может, себе там подружку найдёшь, там девчонки молодые, не старше пятидесяти! Ха-ха-ха.
— Да и не моложе, – подытожил Анатолий. – Розетку где взять?
— У Василича в складе. Если он их домой все не вытаскал. Василич — Сидорчук Емельян Васильевич, энергетик.
— Хорош, – сказал Анатолий и пошёл к энергетику.
Пришёл, объяснил ситуацию. Василич:
— Ладно. Схожу на склад, принесу.
Через три часа Анатолий встретил энергетика в цеху:
— Где розетка?
— Какая розетка? — удивился тот.
Анатолий вновь объяснил ему ситуацию, напомнив, что он обещал принести её со склада.
— Хорошо, – вновь сказал энергетик. – Я как раз иду на склад, возьму розетку.
— Может, я с вами схожу? — предложил Анатолий.
— Нет-нет, я сам, – ответил энергетик и поспешил прочь.
Эта сцена повторилась за день ещё раза два. В конце смены, сидя в кресле, Анатолий обсуждал эту ситуацию с коллегами, и они ему объяснили это так:
— Понимаешь, у него на складе припрятана бочка БээФа, поэтому он туда никого не пускает. Сам, видимо, дерябнет этого пойла, а вещь жесточайшая, мозги выносит на раз, вот он и забывает, зачем приходил. Но ты не переживай, у него жена работает в бухгалтерии, она ему и напомнит, так напомнит, что мама не горюй.
Видимо, напомнила — так напомнила, как крапивой по голой заднице. Женщина она по жизни была хорошая, добрая и ласковая, но жизнь с этим… С этим человеком превратила её в сущую фурию, правда, только по отношению к нему. Она жила с ним только потому, что он стоял в очереди на квартиру. Был в этой очереди первый. Вот такая ситуация с розеткой.
***
— Ты что, не понял меня? Быстро пошёл, – чуть не завизжал энергетик.
— Ты чё, Василич? — изумились мужики.
— А чё! — отвечает он. — Мне чё, с ним цацкаться? Я захочу, он у меня через неделю уже будет на зоне отдыхать. Да я в любое время бумажку куда надо отправлю, и всё. Шпана подзаборная, сидит тут нога на ногу.
Анатолий молча встал, сжав кулаки, двинулся к энергетику… Вмешались мужики, и всё обошлось без кровопролития.
На следующий день Анатолия вызвал к себе начальник цеха Пётр Соломонович, все его звали Семёныч.
Кузмин Пётр Соломонович, урождённый Левин Пётр Соломонович, сменил фамилию после того, как его родителей, отца Левина Соломона Адамовича и мать, в девичестве Катц, Ольгу Викторовну, посадили по делу врачей на десять лет. Пётр Соломонович сменил фамилию и вуз, ушёл с медицинского и перевёлся на инженерное отделение в провинциальный институт, после окончания которого с отличием обзавёлся семьёй и остался жить в этом городе.
На нём, конечно, тяжким грузом лежало то, что он сменил фамилию, предал родителей. Но однажды пришло письмо, в котором говорилось, что его родители освобождены по окончании срока и проживают в таком-то населённом пункте. Он быстро собрался, уехал и вернулся обратно с родителями, уже очень старыми людьми. Но при встрече у них произошёл разговор. Пётр Соломонович пал на колени и просил у них прощения, на что Соломон Адамович сказал: «Петенька, может, ты изменил дедам, сменив фамилию, но не предал отца. Я бы на твоём месте и отчество поменял».
***
И вот Пётр Соломонович говорит Анатолию:
— Пиши объяснительную.
— О чём? — недоумевает Анатолий.
— О конфликте, что произошёл между тобой и Сидорчуком.
— С кем у меня конфликт? — не понял Анатолий.
— С Василичем.
— А, так никакого конфликта у меня с ним не было.
— Не было, говоришь? А он на тебя заявление написал. Что скажешь?
— Ничего не скажу. — ответил Анатолий. – Я пойду?
Пётр Соломонович-Семёныч кивнул головой, Анатолий ушёл. Но в обед начальник пришёл в помещение службы энергетика. Весь коллектив был на месте, Пётр Семёныч обратился к Анатолию:
— Я по поводу вчерашнего конфликта.
— Так ничего не было, я уже говорил.
— Это понятно. Но я слышал, Василич, Сидорчук, был пьян, – он осмотрел присутствующих. – Что ты мне на это скажешь? — обратился он вновь к Анатолию.
— А что я могу на это сказать? Вы лучше спросите того, от кого вы это слышали.
Все переглянулись.
— Ну ладно, – сказал Пётр Соломонович и вышел.
Но с того дня Сидорчук-Василич даже не смотрел в сторону Анатолия. Говорят, между Петром Соломоновичем и Сидорчуком произошёл разговор за закрытыми дверями, после которого Сидорчук вышел бледный и потный.
***
«Внимание Маугли по-прежнему привлекали камешки; он даже не замечал, что волки один за другим подходили и осматривали его. Наконец, все спустились к убитому быку; на Скале Совета остались только Акела, Багира, Балу, волки, усыновители Маугли, а в темноте всё ещё раздавалось ворчание Шер Хана, который сердился, что ему не отдали мальчика».
Джозеф Редьярд Киплинг
Рисунок из открытых источников
