(записки бывшего следователя)
Я на последнем курсе Одесской специальной школы милиции. Занятия длятся, исключая один месяц каникул, целый год, с самого раннего утра и до глубокой ночи. Радовались, когда нам, молодым здоровым парням, удавалось вырваться на танцы в парк Шевченко. А что могло в 60-е годы заменить упоительные танцы? Тогда лучше танцев ничего не было, ибо отсутствовали какие-либо другие развлечения. Здесь была возможность во время танца познакомиться с девушкой.
На майдане — так называли танцплощадку — собиралась молодёжь со всего города. Её постоянно посещали разные парни — работяги, студенты, курсанты многочисленных военных училищ и многие отдыхающие. Танцплощадка всегда была забита до отказа. Все мирно уживались друг с другом, но бывали и потасовки. Как они быстро начинались, так быстро и заканчивались.
Старшине милиции, прикреплённому к танцплощадке для поддержания порядка, всегда оказывали помощь курсанты школы милиции.
***
В очередной раз я со своими однокашниками нахожусь на танцах. Мы знаем многих местных ребят, а они знают нас, курсантов милиции, выделяющихся военно-спортивной выправкой. Музыка звучит без перерыва, едва успеваешь менять партнёрш.
Зазвучало моё любимое танго «Татьяна» в исполнении белоэмигранта Петра Лещенко. И тут я увидел её. Она одиноко стояла возле забора, окружавшего танцплощадку. Было видно, что она здесь впервые, и потому неуютно себя чувствует. Я принял её за десятиклассницу. Девушка была невысокого роста с точёной фигурой, подчёркиваемой летним платьем в лёгких цветных тонах. Я давно не видел девушку такой красоты и чистоты, которые исходили от неё с головы до ног. Она была похожа на миниатюрную статуэтку, вырезанную искусным мастером из неземного материала, и вдохнувшему в неё жизнь.
Во мне всё замерло. Непослушными ногами я пошёл к девушке, боясь её отказа станцевать со мной. Но она сразу, без какого-либо жеманства, согласилась танцевать. Казалось, она давно ждала моего приглашения. Мы танцевали весь вечер. Я боялся, что кто-нибудь её у меня уведёт. Поэтому от девушки не отходил ни на шаг. Она не противилась этому, наоборот, просила не покидать её. После танцев проводил до такси. Ехать вместе с ней не разрешила.
По дороге к такси прекрасная незнакомка сказала, что много лет не бывала на многолюдной танцплощадке, так как танцует исключительно в узком кругу. Сегодня неожиданно посетила голову блажь посмотреть, как веселятся сверстники. Желание закончилось тем, что познакомилась со мной, чему очень рада. Откровенно призналась, что я понравился — как интересный собеседник. Девушке сообщил, что на танцах бываю по воскресеньям, и мне было бы приятно с ней встретиться.
***
В следующее воскресенье на танцах девушка появилась снова. Мы с ней провели весь вечер. Она пригласила меня в честь знакомства в бар, здесь же, в парке Шевченко. Сама за всё заплатила, щедро отблагодарив официанта, категорически отказавшись брать от меня деньги. Я убеждал её, что курсанты школы милиции живут на всём готовом и получают приличную стипендию, намного превышающую стипендию любого военного Одесского училища.
Лариса, так звали мою новую знакомую, сказала, что, поскольку она пригласила меня на ужин, то должна была его и оплатить. К тому же она зарабатывает в несколько раз больше моей стипендии. На мои настойчивые вопросы ответила, что работает медсестрой, в основном в ночные смены. За каждый выход на работу получает приличные деньги, которые позволяют ей быть независимой. Живёт отдельно от хорошо обеспеченных родителей.
Я хотел встречаться с Ларисой каждый вечер. Но этого не получалось из-за её ночных смен. По договору, в назначенное время я должен был выходить на крыльцо школы для встречи с ней. Она приходила к школе и ждала меня на тротуаре через дорогу. Из-за учёбы я не всегда мог выйти вовремя. Лариса упорно ждала меня до тех пор, пока я ни появлялся на крыльце «альма-матер».
Мы шли с ней в парк. На танцы ходить перестали — стало неинтересно. Мы нашли укромный уголок, заросший кустами сирени. Кто-то посреди кустов поставил старую, потрескавшуюся от времени скамью. Мы подолгу сидели, прижавшись друг к другу, часто не произнося ни слова. Нам от такой близости было безумно хорошо. За нас говорила медленно плывущая над головой луна, время от времени ныряющая в причудливые облака; за нас говорили шорохи кустов, склонившихся над нами; за нас говорил мир безмолвия, в который мы погружались.
Лариса очень любила слушать, как я читаю стихи Есенина, которых знал много. Есенин мой любимый поэт. Каждый вечер Лариса просила читать ей стихи. Я осторожно брал в свои руки маленькие ладошки Ларисы и читал полушепотом, напевно стихи великого поэта, пытаясь передать всю их силу и красоту.
За всё время мы ни разу не поцеловались. Меня это нисколько не огорчало. Разве можно, увидев святую, мчаться к ней с поцелуями? Главное, девушка была рядом со мной, и я дышал с нею одним воздухом. То были мгновения, которые входят в душу человека, и часто в ней остаются до конца жизни. Проходят годы, а воспоминания о тех минутах заставляют учащённо биться сердце, отчего на душе становится светлей, так как понимаешь, что это было именно с тобой в далёком, прекрасном прошлом.
***
В один из вечеров Ларисе надо было пораньше расстаться со мной. Мы выходили из парка по центральной аллее. Я был в форме курсанта милиции, которая никогда не шокировала Ларису. Как-то на вопрос по этому поводу Лариса сказала, что я глупенький мальчик, который не понимает, что она идёт не с формой, а с человеком, который ей небезразличен. Так мы шли, счастливо прижавшись друг к другу.
Вдруг Лариса остановилась, внимательно посмотрела на меня своими зелёными глазами и медленно спросила: мог ли я пронести её на руках по аллее? Она не успела закончить вопрос, а я уже торжественно держал её на руках, пронося мимо проходящих и сидящих на скамейках отдыхающих. Я гордился, что мне позволено было это сделать. Лариса легко и нежно обняла меня за шею, прижавшись крепко щекой к груди.
В конце аллеи я снял её с рук. Напротив, на скамейке, сидела пожилая пара. Одесситы есть одесситы. Я услышал, как женщина громко спросила сидящего рядом седого мужчину: «Абраша, можешь мине сказать за всё про это, что сейчас видишь, пока, слава Богу, ещё не ослеп?» «Я вижу, зачем меня спрашивать? Они же любят друг друга. Дай Бог им семейного счастья и кучу, кого они хотят, девочек и побольше мальчиков». С радостной улыбкой добрым старикам сказал, что мы ещё не женаты.
Я не спал всю ночь. Вспоминал аллею, пожилую еврейскую пару и их слова, которые мы с Ларисой стеснялись сказать друг другу.
***
На другой день я пошёл с ребятами на танцплощадку. Во мне всё пело от предстоящей встречи с полюбившейся девушкой, от которой веяло необыкновенной чистотой. Неожиданно подошёл старшина милиции и сказал, что меня в оперативном пункте парка ждёт сотрудник уголовного розыска. По дороге, не чувствуя за собой никакой вины, ломал голову, зачем я понадобился оперативнику.
А тот меня встретил неласково, грозно спросив, кого вчерашним вечером в форме работника милиции таскал на руках по аллеям парка. С гневом и гордостью ответил, что нёс на руках свою любимую девушку, являющейся моей невестой. В ответ раздался безжалостный хохот. Прервав смех, опер, чеканя фразы, по слогам произнес, что я нёс на руках, будучи в милицейской форме, самую дорогую в Одессе валютную путану. В качестве доказательства я могу в любом райотделе милиции пролистать специальный альбом и увидеть фотографию своей «ненаглядной».
Я думал, что ослышался, или речь идёт не обо мне, а о другом человеке. «Это не обо мне, это не обо мне», — стучало в висках. Разговор был коротким. Опером было поставлено жёсткое условие: я должен немедленно расстаться с девицей лёгкого поведения. В противном случае, буду исключён из комсомола и пулей вылечу из школы милиции.
Уныло поплёлся в казарму. Всё тщательно проанализировав, пришёл к выводу, что опер не врал. Только теперь до меня дошло, почему Лариса работала лишь по ночам, почему у неё было много денег, почему у неё были дорогие наряды и почему она ни разу не пригласила меня домой. Я так и не смог узнать, где она живёт.
Вспомнились и другие мелкие детали, которые подтвердили слова опера. Вариантов у меня не было. Стать работником милиции было моей мечтой, которая вот-вот должна была сбыться. Через несколько месяцев должен был сдавать государственные экзамены.
***
Больше я не выходил на крыльцо нашей школы. Но через окно видел стоящую на тротуаре в любую погоду Ларису, безуспешно подолгу ждавшую меня. Однажды решился и подошёл к ней. «Я всё поняла, — спокойным голосом сказала Лариса. — Тебе запретили встречаться со мной и, видимо, правильно сделали. У нас, к сожалению, не было будущего. Но я очень хотела в последний раз увидеть тебя. Если можно, разреши тебя поцеловать».
Я молча смотрел на неё с душевной болью, потом не отпускавшей меня несколько дней. «Спасибо тебе за то, что ты научил меня полюбить Есенина, — продолжала Лариса. — Теперь я постоянно читаю его славные стихи, пронизанные любовью к женщинам и животным. Почему ты никогда не читал маленькое его последнее стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди?»
Она замолчала, губы её печально искривились. Лариса повернулась и медленно побрела в сторону Дерибасовской. По тому, как у неё была втянута голова в дрожащие плечи, было понятно, что Лариса плакала и не хотела, чтобы это видели прохожие.
***
Больше никогда Ларису не видел — ни в тот последний год моей учёбы в школе, ни в другие годы, когда я в отпуск приезжал с женой-одесситкой в её родной город. Целыми днями и до поздней ночи блуждал по улицам Одессы в надежде увидеть мою любовь молодости. Всё было тщетно. Наплывала щемящая тоска. Я очень хотел попросить у Ларисы прощения и по-мужски крепко поцеловать. Не получилось.
Первое время после расставания с Ларисой мои друзья спрашивали, куда подевалась моя прекрасная леди. В шутку отвечал, что она улетела домой в Чикаго. А ребята мою шутку воспринимали всерьёз и говорили, что такой красавице надо сниматься в Голливуде, а не прозябать в Одессе. Я молчал. Знал, что Лариса — одесская ночная бабочка.
Много позже, повзрослев, имея жизненный опыт, по роду своей работы встречаясь с путаными, я понял, что Лариса как любая женщина хотела чистой и светлой любви, где не нужно было торговать своим телом, получая за это деньги. Ей хотелось по-настоящему любить и быть любимой, не оценивая любовь деньгами.
«Всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит», — Лев Николаевич Толстой.
Фото из открытых источников
Одесса, парк Победы
