О чем можно говорить мне, отдавшему авиации почти половину сознательной жизни, с человеком по фамилии Самолётов? И ладно бы только фамилия, так ведь этот Самолётов тоже дышит и живет этой авиацией, да еще и космонавтикой! Фильмы снимает, от которых — захлест личных воспоминаний о прошлом своем. Поэтому и разговор наш получился исключительно самолетным, ну и еще немного про космос.
Но последнее — уже после того, как я диктофон выключил и мы начали друг другу рассказывать то, чем интересна была наша жизнь среди самолетов и их создателей, их испытателей. Рассказывали взахлеб. И тот, кто понимает, что такое настоящая авиация, тот поймет и нас.
Но интервью было задумано по иному плану и вот оно — уж какое получилось. Впрочем, какое получилось, судить читателю.
В биографии Алексея Самолётова красной чертой проходит работа военным журналистом. И это не какая-то там аналитика, касающаяся развития Вооруженных Сил, а это работа с камерой в горячих точках, каких, начиная с конца 80-х прошлого века, было более чем достаточно. А потом сугубо мирная работа в Роскосмосе.
— Что, с войной покончили? — задаю я вопрос Алексею.
— Покончил и возврата не предполагаю. Да я ведь и начинал свой трудовой путь не как военный корреспондент. В 89-м попал в крупную аварию, многое в моей жизни тогда изменилось. Я ушел из театра и пришел на телевидение, что было довольно спонтанным решением. Вообще-то я вырос в творческой среде. Меня окружали друзья родителей режиссеры, операторы, актеры, ученики Михаила Рома. Речь мне ставила в театральном училище ученица самого Мейерхольда. И вот когда я учился на втором курсе театрального училища, мне предложили попробовать себя на радио, поскольку уже был определенный опыт артистического участия в различных конкурсах, эпизодических ролях.
Есть такое понятие — ложится голос на пленку или не ложится. И далеко не у каждого может ложиться, даже если этот голос голосов. Это как природа одарила — или нет. И масса актеров не подходила для этого. Из всего набора новосибирских актеров было не более четырех, которые удовлетворяли этому условию. А я сел в студию и абсолютно попал в этот диапазон. И тут я стал самым богатым человеком на курсе: в дополнение к моей стипендии в 37 рублей я стал на радио получать до 18 рублей и в результате имел даже такую возможность, как приехать в училище на такси.
Дома была большая библиотека, я много читал, а в результате хотелось и самому писать, и я писал. Дом был всегда открыт, гости были интересные. Меня окружало добро.
А попал в военную журналистику не потому, что было желание заявить о себе. К тому времени уже гремело в Карабахе, события в Грузии, а в Таджикистане началась гражданская война. И когда я уже после ГКЧП работал на российском телевидении в качестве внештатного корреспондента, нужно было ехать в Таджикистан, и я поехал, воспользовавшись связями с военными Сибирского военного округа; без этих связей попасть в район боевых действия было невозможно.
Мне такую возможность предоставили, я взял оператора, и мы оказались там. Но на третий день я вынужден был оператора отправить назад, поскольку от увиденного там он был в шоке. С камерой работал я сам. И вы знаете, в качестве журналиста мог оказывать влияние на ситуацию!
Ведь самое страшное в гражданской войне — это отсутствие общения между противоборствующими сторонами. И вот в роли коммуникативного канала я выступал, и у меня получалось.
Вспоминается такой эпизод, когда Саодат Сафаров говорит мне, что утром будет расстреливать людей, и предлагает мне это снять на камеру, а я говорю, что давай не сегодня, у меня аккумуляторы в камере сели. Ну хорошо, говорит, я тогда пока расстреливать не буду. Но когда скажешь, я специально для тебя расстреляю.
совершенно безумный разговор, но тот день моего отказа от съемки я записал себе в актив спасение людей. И все эти девять лет работы военным корреспондентом я был всегда нацелен на то, что бы что-то изменить, заставить людей задуматься о том, что происходит. И вот это общение, на которое я выходил независимо от того, кто к какому лагерю принадлежит, давало мне мощный позитивный заряд.
Когда я делал специальный репортаж о наркотиках, транспортируемых из-за границы, я приехал в Таджикистан и обратился к министру обороны Таджикистана Герою Советского Союза Александру Чубарову, отношения с которым были уже выстроены — он был военным советником в Афганистане. Я объяснил ему, что делаю специальный репортаж о маршрутах транспортировки наркотиков и попросил его рассказать мне всё, что он знает об этом. С его помощью меня пустили во все гарнизоны, разложили передо мной все карты с маршрутами транспортировки, способы и т.д. На основе всего этого материала я сделал специальный репортаж, а через неделю местные пограничники взяли 467 кг героина на том маршруте, который был показан в сюжете. А еще через неделю меня расстреливали в Москве.
Мы с Ирадой (жена Алексея, ведущая программы «Воскресное время» Ирада Зейналова) остановились на перекрестке Можайского шоссе и улицы Рябиновой, окна у машины были открыты. Рядом с нами остановился автомобиль. Я увидел ствол пистолета, реакция уже была отработана, нажал на тормоза. Выстрел, пуля прошла мимо — как на другой стороне никого не убило, не знаю; тут же, несмотря на красный свет светофора, срываюсь с места и в ближайший двор, там отсиживаюсь. Потом оставляю свою машину, беру машину жены, еду к себе на съемную квартиру в Химки по шоссе, и меня начинают сбрасывать на обочину, чудом выскакиваю из канавы и останавливаюсь. Подъезжает сзади мужчина, спрашиваю: что это было? Да тебя же убивали, отвечает. Я тут же развернулся и поехал на Лубянку в Пограничную службу к ее начальнику, доложил все, что было. Мне приставили охрану на два месяца. Потом мне сообщили, что нашли этих людей и теперь я могу ходить спокойно. Вот, бывало и такое…
— Говорят, что такая жизнь затягивает…
— Правильно говорят, адреналин свое дело делает
— А все же оставили это дело. Что, Ирада заставила?
— Нет, Ирада как раз продолжила всю эту историю. Она моталась по горячим точкам, так же как и я. Потом была Палестина, Израиль…
В Ираду тоже попал этот вирус, и она занималась этой работой. Но поскольку два сумасшедших на один дом многовато, то кому-то одному надо остановиться, и первым сделал это я.
— Два сумасшедших в одной семье — это действительно много. И как вы общаетесь с женой вне работы?
— Мы не общаемся о работе, для нас дома это закрытая тема.
— Вы работаете сейчас над фильмом о ракетном гении Владимире Челомее, жизнь которого тесно связана с Украиной. Понятно, что без съемок на Украине не обошлось. Как складывалась работа в этой неспокойной стране?
— Раньше, когда мы вели съемки, все было прекрасно. А сейчас просто такой необходимости нет. Да и обстановка такая… чего людям голову морочить, когда и без нас проблем хватает.
— Как восприняли лично вы возвращение Крыма в Россию?
— Да я его, Крым, от России никогда и не отделял. Но понимаю политический подтекст вашего вопроса. Со мной на эту тему трудно разговаривать. Я на Земном Шаре не был только в 30 странах. Для меня границы — понятие условное. Я другими категориями мыслю. Не разделяю людей по границам. Главное — найти язык общения. Если я плохо например знаю какой-то язык, я его буду изучать, чтобы общаться независимо от того, где я общаюсь.
Для каждого человека есть свой порог. Для человека, живущего в глубинке, и поездка в Москву — событие, а для меня, который в течение полутора часов готов вылететь в любую точку планеты…
Вечером ставлю машину на сервис, а ночью землетрясение в Колумбии, мне звонят из пресс-службы МЧС: вылет из Раменского через час. Гружусь в ИЛ-76 вместе с техникой, дозаправляемся на Канарских островах, мне звонят с сервиса: машину когда заберете? Я отвечаю, что вот сейчас на Канарах, потом Бразилия, потом Колумбия, поэтому — только через неделю. То есть, когда ты привык перемещаться по планете и когда есть определенная задача, это привычный образ жизни. И границы — чисто условны.
— А как вы оценивает «пассажи» Макаревича, Басилашвили, Ахеджаковой и им подобных по поводу событий на Украине, возвращению Крыма?
— Никак! Делай, что должно, и каждый должен заниматься своим делом. Не надо срываться и бежать и устраивать бунт пустых кастрюль. Лучше посмотрите, что у вас есть дома для этой кастрюли и сварите ребенку суп…
— А о Крыме не собираетесь делать фильм, если иметь в виду, сколько здесь всего связано с освоением космоса?
— Я-то, может быть, и с удовольствием. Но сразу возникает вопрос: где деньги, Зин? Вот мы сейчас делаем фильм о 25-летии компании «Волга- Днепр». И нам поставили условие: строжайшая экономия. И это при том, что компания состоятельная. Любой фильм стоит больших затрат. И на свою казенную зарплату я фильм о космическом Крыме, конечно же, снять не смогу.
— К Аксенову надо идти с предложением…
— Ну это отдельная песня… и, опять же, кто купит этот фильм? Если у меня есть конкретный заказчик, вот, например, Первый канал заказал фильм про испытателей парашютов — мы делаем этот фильм и к новому телевизионному сезону он будет готов.
— И если я сегодня сужу о состоянии нашей авиации лишь по фильмам и публикациям, а эта тема в последнее время стал более закрытой, то вы-то на острие этой темы. Сегодня можно говорить, что самолеты четвертого поколения уже на вооружении ВВС?
— Почти можно, но надо уже думать и о пятом, и эта работа идет полным ходом. Но она очень сильно зависит от материалов. Недавно я на эту тему общался с генеральным директором Всероссийского института авиационных материалов Сергеем Николаевичем Кабуловым. И недавно у нас в авиации произошло очень важное событие. В Казани открыли завод по производству углепластика. Это уже серийное производство. О чем долго говорили – свершилось. В какую сторону двинется двигателестроение — тоже идет большая исследовательская и изыскательская работа.
Когда я делал фильм о самолетах пятого поколения, мы уперлись в стену: да, мы можем летать выше, да, мы можем летать быстрее, но мы не можем летать по-другому. Все равно опорой служит воздушная масса. И пока мы не найдем новые принципы с физической точки зрения, мы так и останемся на крыле, стабилизаторе, киле и углеводородном топливе. Нужно искать новые виды энергии в авиации.
— Сегодня вы в Крыму, завтра – Москва, потом…
— Мир наш маленький, и чем дольше я живу и общаюсь с людьми в разных странах, на разных языках, тем больше это понимаю. Вот, вспоминаю такое: 94-год, я уезжаю на стажировку в Америку на месяц, перед отлетом сидим у меня дома с приятелем-журналистом Стасом Кучером и его женой Наташей. Я привез из командировки ведро щурят, купили водки, пьем, общаемся. Говорю, что завтра улетаю; Стас говорит, что тоже скоро в Америку полетит по заданию редакции, ну я, как бы шутя, говорю, что в Вашингтоне и встретимся.
У меня заканчивается американская стажировка, перед отлетом в Москву в Вашингтоне иду в цветочный магазин купить Ираде розы и тут… у магазина нос к носу сталкиваюсь со Стасом. Я же говорил, что встретимся в Вашингтоне…
Мир тесен…
Фотоссайта format-a3.ru
