65-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Олег МАРКЕЛОВ
13 апреля Симферополь отметит очередную годовщину освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Годы оккупации стали, пожалуй, самой мрачной страницей в истории города. Преступления, совершенные оккупантами на нашей земле, выходят за рамки человеческого понимания. Сегодня мы расскажем об одном из таких преступлений, жертвами которого стали сотни не просто невинных, но еще и больных людей. Речь идет об уничтожении в марте 1942 года сотен пациентов психиатрической больницы в Симферополе. Однако количество жертв могло быть гораздо большим, если бы не мужество человека, который остался верным своему долгу — врачебному и человеческому — до конца. Этот человек — профессор Наум Балабан.
На протяжении многих лет имя доктора Балабана было практически забыто. Да и сегодня о нем напоминает разве что скромная мемориальная доска, установленная в 2003 году на территории Республиканской психиатрической больницы. Почти всем, что нам сегодня известно об этом удивительном человеке, мы обязаны не работе профессиональных историков, а энтузиазму жителя Симферополя Бориса Берлина, который в течение ряда лет работал в архивах, собирая информацию буквально по крупицам.
— Профессор Балабан пользовался огромным уважением крымчан и непререкаемым научным авторитетом, — рассказывает Борис Берлин. — В двадцатые годы, будучи начальником лечебно-санитарного отдела Ревкома Крыма, он многое сделал для борьбы с голодом, эпидемиями тифа и холеры, свирепствовавшими на полуострове. Используя свои международные связи, Балабан добился поставок продовольствия и лекарств от американских благотворительных организаций и вакцин из Парижского института Пастера, организовал проведение массовой вакцинации. В результате к лету 1923 года эпидемия утихла.
В 1922 году Балабан возглавил психиатрическую больницу в Симферополе. Сейчас ее называют в народе «Розочкой», а до войны — «Балабановкой». На конвертах писем, которые Науму Исидоровичу присылали со всех концов Крыма, вместо адреса больницы красовалась короткая и красноречивая надпись: Симферополь, профессору Балабану.
Об этом человеке ходили легенды: он знал каждого больного по имени-отчеству и совершенно непостижимым образом мог расположить к себе даже самых «неконтактных» пациентов. О результатах работы Наума Исидоровича свидетельствуют цифры: вскоре после его прихода в больницу смертность снизилась с почти 60 до 5 — 6 процентов (!).
— Есть основания полагать, что среди пациентов профессора была тогда еще никому неизвестная актриса Фаина Раневская, работавшая с 1918 по 1923 год в Симферопольском театре, — продолжает Берлин. — Раневская вспоминала, что от ужасных картин, увиденных на улицах Симферополя, где валялись трупы людей, умерших от голода и болезней, она заболела — боялась выходить из дома и не могла работать. Ей пришлось прибегнуть к помощи доктора — а лучшим специалистом в Симферополе в то время был доктор Балабан.
Наум Балабан стал основоположником революционных по тем временам методов лечения шизофрении и алкоголизма (кстати, известный доктор Довженко, автор одноименной методики, был учеником крымского профессора). Кстати, медицинский институт и медицинский техникум появились в Симферополе тоже во многом благодаря усилиям профессора Балабана.
В мае 1941 года президиум Верховного Совета РСФСР присвоил Балабану звание заслуженного врача РСФСР. Но получить почетный знак он не успел — началась война.
Наум Балабан был назначен начальником военного отделения психиатрической больницы в звании военврача первого ранга (что соответствовало званию полковника).
Душегубка
Профессор не эвакуировался из Симферополя, а остался в больнице. Хотя, будучи евреем, он не мог не понимать, какая участь его ожидает. Очевидно, знал он и о том, что ждет его пациентов, которые, с точки зрения идеологии Третьего рейха, являлись «ущербным человеческим материалом» и подлежали уничтожению.
— Как следует из немецких документов оккупационного периода, Балабан ежемесячно выписывал из больницы до 700 больных, — рассказывает Борис Берлин. — Часто родственники не хотели забирать пациентов домой, но он убеждал их это сделать. Иногда и врачи были против, но Наум Исидорович все равно настаивал на своем. Например, в архиве психбольницы я обнаружил расписку: мать больного мальчика пишет, что забирает сына по настоянию профессора Балабана, хотя врачи против. Больным, которых профессор выписывал накануне немецкого наступления, он выдавал эвакуационные билеты — ведь без этих документов покинуть Крым было невозможно.
Во время массовых расправ с еврейским населением в декабре 1941 года Балабана не тронули. По мнению Берлина, профессору какое-то время даже удавалось прятать евреев в больнице под другими именами. Во всяком случае, в историях болезни, датированных сорок первым годом, Борис обнаружил несколько чистых бланков паспортов со всеми печатями.
В феврале 1942-го начались расправы с больными: сначала немцы увезли и расстреляли пациентов-евреев. А 7 марта 1942 года на территорию больницы, оцепленную эсэсовцами, въехали машины-душегубки. Медперсонал изолировали в отдельном помещении.
«Больных вталкивали в машину, лежачих несли санитары, — писала в своих воспоминаниях старшая медсестра Надежда Стевен. — Больные не знали, куда из везут, а персонал уже стал догадываться… Потом одна больная встала на колени и просила, чтобы ее не убивали…»
По свидетельству очевидцев, некоторое время из душегубки доносились крики и стук, потом все стихло… Из 450 больных было уничтожено 447. Троим чудом удалось избежать смерти.
Наум Балабан пережил своих пациентов всего на несколько дней. Его забрали в гестапо 12 марта вместе с женой, Елизаветой Нелидовой, принадлежавшей к старинному русскому дворянскому роду. Обстоятельства их смерти до сих пор точно не выяснены.
— В первом сообщении, опубликованном в 1942 году в газете Госкомитета обороны «Красный флот» говорилось, что профессор Балабан был расстрелян «за сочувствие партизанам», — рассказывает Борис Берлин. — Потом появилась версия, что он погиб вместе с больными. Медсестра Надежда Стевен, понимавшая немецкий язык, утверждала, что слышала во время допроса, как немцы говорили, что Балабан и его супруга приняли яд в машине по дороге в гестапо.
Берлин считает, что самая первая версия имеет под собой веские основания. Во всяком случае, в госархиве АРК ему удалось найти докладную записку ректора об эвакуации этого учебного учреждения. Из записки следует, что по распоряжению крымского правительства на временно оккупированной территории оставлены профессора Потапов, Круглов, Бельский и Балабан. Профессор Потапов был расстрелян немцами вместе с членами группы «Сокол» 9 апреля 1944 года. Профессор Круглов смог доказать свое участие в подпольном движении только в 1958 году. Наум Балабан уже никогда и ничего доказать не сможет…
— Еще один факт: в архиве я нашел расписку завхоза психбольницы, датированную 2 ноября 1942 года, — продолжает Берлин. — В это время Симферополь уже был занят немцами. Согласно расписке, завхоз принял автоматы, бушлаты, обмундирование. Кроме того, на территории больницы под видом сторожа был оставлен руководитель подпольной организации Железнодорожного района Симферополя
Место, где похоронен Наум Балабан, точно неизвестно. Скорее всего, в одной из братских могил на воинском кладбище по улице Русской в Симферополе. До светлого дня освобождения города он не дожил. Ну а тем, кто дожил, и в страшном сне не могло присниться, что всего через несколько десятилетий на нашей земле будут петь панегирики фашистам и их пособникам.
Однако на самом деле союз с дьяволом нельзя оправдать ничем — ни борьбой за независимость, ни «интересами нации». Потому что любой такой союз — это смерть. Духовная. Физическая. Политическая.
Наум Исидорович Балабан родился в 1889 году в Павлограде Екатеринославской губернии в семье купца первой гильдии. В 1909 году поступил на медицинский факультет Мюнхенского университета. Закончил учебу в Швейцарии, где учился у известного психиатра Эмиля Крепелина. Служил врачом в действующей армии во время Первой мировой, затем в Красной армии. Погиб в Симферополе в 1942 году.
Известно 23 научных труда профессора Балабана. Среди них — исследование, посвященное воздействию на психику крымчан Ялтинского землетрясения 1927 года, которое было опубликовано в Германии и никогда не переводилось на русский язык, а также монография «Патология личности Льва Толстого».
