СУББОТНЕЕ ЧТИВО
Первая стипендия. Для каждого студента-первокурсника это словосочетание звучит почти так же многозначительно, как, скажем, первый портвейн, поцелуй, первая любовь… Стипендия для многих — первые честно заработанные деньги, за которые не нужно отчитываться перед родителями, которые можно потратить абсолютно на что угодно. Да и потеть за них «козерам» особо не пришлось: поступил — получай.
…В институте инженеров Гражданской авиации было много традиций, и красиво потратить первую степуху, вписаться в коллектив и приобщиться к великой когорте авиаторов было делом чести первокурсника. Тем более в Риге традиционных мест пропить стипендию хватало.
— А я парень ничего! Девчонкам могу нравиться!
Побрякал мелочью по карманам, посчитал. Рупь сорок есть! Так, рупь на вечер для представительства, а остальные можно проесть и кофе попить.
Сигареты еще остались. В скомканной белой пачке «Элиты» торчало шесть желтых фильтров. Я обвел взглядом нашу двенадцатиквадратную комнату с плакатами Брейк Фестиваля и самой простой обстановкой. Две панцирные кровати, между ними стол и напротив шкаф для одежды. Посередине комнаты лежал заляпанный, весь в пепле, но еще немного оранжевый синтетический ковер. Это единственное украшение интерьера, которое мы с Андрюхой купили вскладчину пару лет назад для придания уюта жилищу.
Впрочем, грубо называть наш дом жилищем. Это был на то время наш, хоть и временный, но дом. Там было уютно и интересно жить. Жизнь прекрасна и интересна, особенно когда ты молод, и она проходит в обществе интересных людей. А таких людей среди студентов было много. Разговор за ящиком пива приобретал особую духовность. Если учитывать, что у нас учились студенты со всего Советского Союза и дружественные нам иностранцы, то широта и важность обсуждаемых проблем была очень глобальной и разносторонней. Я почти в деталях знаю, как проехать по Кызылу, Якутску, где в Красноярске крутые бары и что не надо делать в Анголе и Мали.
На третьем курсе у меня вдруг возникла проблема с зачетом по теории авиационного двигателя. Все уже сдали, а я нет! Ну невзлюбил меня Заруцкий!
После четвертой попытки у меня уже не оставалось надежды быть допущенным до экзаменов и впереди светило отчисление с дальнейшими сборами в ряды вооруженных сил. В институте была военная кафедра, которая давала возможность стать офицером, не перенося стойко тягости и трудности армейской жизни. И мы это ценили!
А Заруцкий знал это и хотел, что бы я эти трудности преодолел. А я этого точно не хотел! Я хотел окончить институт и стать преподавателем с широкими лычками на погонах. А Заруцкий курил, смотрел на меня с прищуром и совсем не слушал, что я там бякаю про этот двигатель. Он-то точно знал, что он знает, то, что я не знаю!
Очередной раз спокойно закрывал мою зачетку и отправлял учить двигатель НК-8-2У, зная, что шансов у меня нет!
На нет и суда нет.
Не буду доводить до читателя прямую речь моих мыслей.
И вдруг слышу.
— Парни! — звучный знакомый голос, как кинжал в спину.
Такое обращение в обычной ситуации было сравнимо с полным концом карьеры студента ГА. Сигарета упала из рук. Не понятно за что, но всегда есть повод. Причины для отчисления были самые разные – длинные волосы, грязные ботинки, неуставная фуражка, грязный китель и прочие нюансы, не соответствующие образу советского авиатора.
Все эти несоответствия можно было насчитать и у нас. Был бы повод. Но еще была система, и был отбор кадров. Лучших из всех. Этим также занимался высший руководящий состав нашего института. Если ректор Владимиров ловил студента без фуражки, то лично объявлял выговор и лично готовил приказ об отчислении. В этом случае не было никаких апелляций.
О его появлении на улице Ломоносова сразу сигнализировали студенты, что многих спасло от отчисления. Меня он тоже однажды поймал около «Аэлиты», но все кончилось благополучно – я надел фуражку и отдал честь. Рукой. Ему. Этого было достаточно, чтобы остаться в строю авиаторов. Устный выговор от ректора навсегда лишил меня желания соблюдать форму одежды. И я ее по-прежнему не соблюдал. Молодежные течения были выше уставов.
Хороший был руководитель, жаль, что вскоре партократы убрали его с должности. Следующего не помню. А если вспомнить всю советскую систему обучения, которая безоговорочно была лучшей в мире, то можно обидеть тех, которые учатся сейчас. Надо знать главное: если учить все, то не выучишь ничего.
Отличники этим пользовались, когда учили все. В итоге только троечники сейчас работают в системе ГА.
Так вот, об этом окрике:
— Парни!
Мы с остановившемся дыханием оборачиваемся. Подходит к нам проректор Максименко. Он нас по ремонту в общаге запомнил на Ломоносова, 11. Ну, в смысле, что мы забили на этот ремонт и только один раз появились на отработках. Вот думаю, еще за курение в неположенном месте выговор вкатит или того хуже…
Окурки выбросили втихаря. А он сам закурил.
— Парни, выручайте! — и голос у него такой добрый, душевный и этим необычен.
— От занятий я вас освобождаю, едем со мной, по дороге объясню! Времени нет!
Мы садимся в черную Волгу на заднее сидение. Никак, пианино купил и тащить на пятый этаж надо! А то на кой мы ему еще так срочно понадобились! Оказалось, дело посерьезней. Едем мы сейчас на кладбище, и надо гроб нести к могиле! Знакомая его жены скоропостижно скончалась, а родственникам это делать нельзя. Вот мы и подвернулись.
С задачей мы справились хорошо — похоронили. Выпив на поминках и выйдя с нами покурить на улицу, Максименко, как Хоттабыч, спрашивает:
— Ну, что, парни! Есть проблемы с учебой?
Ну, я ему свою проблему и рассказал про Заруцкого. А Андрюха про свое. Его из общаги выгнали.
— Это не проблемы, парни! Ты иди, учи и завтра на зачет! А ты пиши заявление на имя коменданта!
Пожал нам руки, и мы поехали в общагу. На следующий день нашел я Заруцкого. Подхожу и мямлю, что, мол, таки выучил. Можно попробовать?
А этот гад усатый берет мою зачетку и с кислой мордой рисует там зачет. А Андрюхе тоже на заявлении написали — выделить ранее занимаемое место. И все стало как раньше. Ну, в смысле хорошо стало!
Это громадная студенческая столовая на пять залов и с буфетом внизу. Минимальный комплекс стоит пятьдесят копеек – дешево, но не для студента без стипендии. Именно сегодня я решил использовать свое положение или, не знаю, как лучше для данного случая сказать. Скорей, расположение к себе.
На раздаче блюд там работала Оксанка. Симпотная девица, со стреляющими глазками и хорошо очерченными выпуклостями. Мечта поэта! Эротическая проза! Если она об этом прочитает сейчас, то я ей передаю привет. Хотя вряд ли она это будет делать. Наверно, у нее своя и, надеюсь, счастливая судьба.
Но вернемся к изложению повести.
Тогда ей очень нравились студенты в синей форме авиаторов. И Ксюша страстно хотела получить себе одного из них, чтобы уехать с ним далеко-далеко в самый зачуханный аэропорт, подальше от этой вонючей столовки. То, что я ей нравился, сомнений не было. И это ей было пару раз доказано в профессорском зале и один раз у нее дома на Лубанчике, где она снимала комнату. Об этом рижском районе подробней расскажу ниже.
А что я думал в отношении этой дамы, то — чтобы не стать героем ее романа. В то время я придерживался принципа общения со слабым полом, который подсказал мне один бывалый студент: не больше трех раз с одной, а то развивается привычка, перерастающая в женитьбу. И это было как теорема. В принципе он был прав, как оказалось.
Но даже эти отношения с Оксаной не были лишними. Когда я проходил мимо нее с подносом, то в тарелку накладывалась тройная порция мяса, а жиденький студенческий суп превращался в гуляш. Стоявшие рядом студенты удивленно таращились на мои тарелки, а толстая крашенная в блондинку кассирша громко смеялась, выставляя напоказ золотые зубы. Она не стеснялась пошлых реплик, фыркая на меня и Оксанку, которая скромно опускала глаза в бездонную глубину кастрюли с борщом.
Поэтому этот вариант я использовал только в случае полного безденежья.
Но сегодня Оксаны не было. И мне пришлось довольствоваться рядовым меню, истратив из отложенного на представительство рубля пятьдесят копеек.
До большой перемены еще оставалось полчаса, и столовая была практически пустая. Я поставил поднос на столик, выложил на него тарелки, стараясь не разлить содержимое.
Убери посуду сам – лозунг тех времен! Я отнес поднос в подносохранилище с пятнами борща и вернулся за свой столик. Черпая ложкой ароматный розовый суп, слегка подернутый жирной пленкой, я краем глаза оглядывал зал столовой. В глубине зала увидел двух знакомых студенток. На выходе можно с ними покурить и кофе попить.
Время до лабораторной работы еще оставалось. Надо туда пойти отметиться, а потом…
По лестнице поднимаются две девчонки в новенькой форме с тщательно пришитой соплей на рукаве. Видно, что только получили синюю униформу. Не упускаю из вида, продолжая поднимать ко рту алюминиевую ложку. Они оглядывают зал и направляются ко мне. Я почувствовал, что они сделают это даже раньше, чем они увидели меня. Успел вытереть губы рукой, а ее — об казенные брюки.
Одна брюнетка, другая рыженькая. Нормальные такие девчонки. Увидев меня, подошли и сели за мой столик. Я тут же опустил ложку, перестал жевать хлеб и посмотрел на них. Хотелось выглядеть «джентльменом». Тем не менее, они очень нервничали и не могли начать разговор, даже покраснели. Всегда трудно начинать разговор.
— Вы — Слава!?
Я кивнул. Проклятая пища во рту. В этот момент ее даже некрасиво проглатывать. Видно, что девчонки подготовились и поэтому сразу приступили к деловому разговору.
— У нас первая стипендия, и нам посоветовали пропить ее с вами! — скороговоркой, чтоб не запнуться и не передумать произнесла брюнетка.
— Вот, возьмите! — и рыжая положила передо мной четыре красные бумажки – сорок рублей. — Наша первая стипендия! Так, говорят положено. На удачу!
Рука не поднималась взять такое богатство.
— У вас же есть интересные друзья? — утвердительно спросила брюнетка.
— Да! Я думаю, мы сможем интересно провести время и пообщаться, а также..
— Встречаемся в семь возле «Инвии».
— Буду всенепременно э… и обязательно..!
И дамочки испарились.
Как виденье.
Я спустился вниз и заказал чашку кофе.
Внимательно рассмотрел деньги. Настоящие! Значит, не шутка и не галлюцинация.
— Славка, привет! — Ко мне подошел мой одногруппник Игорь Мартемьянов.
— Ты идешь на лабу?
У него на лице были темные очки.
— Ты видел?
И Игорек приподнял свою ширму. Под глазами были синеющие с краснотой от свежести фингалы.
— Мы вчера в «Руссе» нормально оттянулись. Там на наших пацанов, какие-то лохи наехали. Мы им показали, что такое «аэрофлот». Отдохнули нормалек. Боюсь, как бы с лабы не отправили за такие фонари. Ты если пойдешь, то запиши все и списать дай!
— Хорошо, Игорь! Я пойду, хотя.… Да никуда я не пойду. У меня сегодня дело. А ты вечером свободен?
— Да какой свободен! Мне надо на новую квартиру переезжать, я наверно, жениться буду!
— А, ну давай тогда!
Это была целая церемония. Делегированная группа с виновником торжества отправлялась на Суворова (Меркеля) в магазин-подвал. Пиво стоило рубль литр. Оно было в дубовых бочках разной емкости от двадцати до двухсот литров. Темное, душистое и хмельное пиво. Залог за бочку составлял литр за рубль. Если брали пятьдесят литров, то пятьдесят рублей залога. Залог возвращался без всяких проблем при условии сдачи бочки в целости и сохранности.
Студенты ходили по подвалу, присматривались к бочкам, прикидывали емкость и количество приглашенных людей на мероприятие. Выбиралась бочка пива, на которой был написан литраж. Продавщица давала инструктаж по открытию: пробку нельзя было вбивать внутрь, а надо было вытаскивать наружу.
— Понятно?
Был случай, когда студенты привезли бочку с вбитой внутрь пробкой. А продавщица отказалась ее принимать и возвращать аванс. Она покатала ее и услышала перекатывающуюся пробку.
— Забирайте ее себе! Такая тара не принимается!
Пришлось ребятам применить авиационную смекалку и растолочь пробку палкой в порошок и вытряхнуть. Такие огромные деньги за залог необходимо было вернуть! Ведь он обычно занимался у сокурсников. Помните?
Все премудрости студенческой жизни передавались из поколения в поколение, и ошибки предыдущих поколений были учтены потомками. Так сказать, народное творчество.
Бочка грузилась в такси и четырьмя сопровождающими вносилась в комнату. Открытие бочки требовало необходимой сноровки и опыта. Вначале надо было выпустить газ и спустить пену. Если этого не сделать, то вместо кружек пиво будет на полу. И долго еще синтетические носки студентов будут липнуть к полу.
Обрисовываю ему ситуацию и в доказательство показываю деньги. Это был очень убедительный ход — и Виталик не возвращается на лекцию, по какой-то радионавигации.
Садимся на трамвай и отправляемся за водкой на «москачку». Времена были трудные, сухие. Водку достать было невозможно, да что — водку и пива не найдешь! В один день во всей стране возникла проблема, которая никому не была нужна. Не стало пива, водки и вина. Пить стали еще больше. Столько сколько смогли достать, а не сколько было надо.
13.50.Очередь из серых мужиков зашевелилась и начала выпрямляться. К железной решетке прильнули лицами человек десять. В руках зажатые и уже четко посчитанные деньги. Очередь напряглась. Самые нетерпеливые скребутся в железное окошко. Вскоре при открытии им этим окошком достанется по их лицам.
14.01. И тут начинается представление. Окошко открывается. Лица стоявших спереди мужиков плющатся под напором толпы о решетку.
Толпа рычит от напряжения.
Я вклиниваюсь в эту толпу и рвусь к окошку.
Виталик толкает меня в зад, придавая ускорение. Мы моложе и сильней этих спившихся аборигенов «москачки». Они знают нас и поэтому невольно отступают.
Отпихивая руки и спины в телогрейках, я уже зависаю над окошком и встречаюсь глазами с продавщицей.
И тут я понял, что она даст…
Ну, в смысле и водку с пивом тоже даст. Это для меня сейчас важней всего. Пихнув локтем какого-то хмыря, я диктую заказ: две водки и ящик пива.
Все это время улыбаюсь и смотрю ей в глаза. Она тоже смотрит и передает мне бутылки: а может, возьмешь три? Вместе разопьем?
— Нет! У меня только на две.
Толпа гудит громче ульев.
Виталик помогает мне принимать заказ и укладывает в сумки.
Мы садимся на трамвай и едим на Резнас 10- 2-а в общагу. Размещаемся у меня в комнате. Быстро наводим порядок — выкидываем пустые бутылки, прячем всякие вещи в шкаф. И вот все готово. Ждем гостей.
Даже куплено немного закуски – сырки, зельц, гуляш из столовой и плитка черного шоколада «Ригонда». Виталик приносит из своей комнаты магнитофон «Маяк» и бобины с записями. Магнитофон без крышки, и видно, как все в нем крутится. Вот это техника!
Я взял гитару и открыл окно. Гитара осталась в комнате с прошлых посиделок. Даже не знаю, чья она. Сейчас это не важно. Я играю очень плохо. А пою еще хуже. В настоящее время в караоке мне второй раз микрофон не дают. Но эта отвратительность тогда очень привлекательна, потому что у выпившего хорошо человека возникает ощущение, что он в андеграунде.
А Виталику нравится эта живая музыка. А мне — петь.
В комнату заскочил Андрюха с бутылкой пива. Допив ее одним глотком, он кинул пустую бутылку прямо в окно. Подумал, что оно открыто. Теперь у нас никогда не бывает жарко. И тараканов больше нет — ушли в теплые комнаты.
16.10. Сидим мы хорошо. Пиво пьем, в окно смотрим без стекла. Слышали про преломление света? А без стекла в окне любого человека за километр узнаешь. Но пока никого не видно.
Из коридора доносятся запахи готовящейся пищи. Вообще, на кухне у нас только иностранцы что-то варили и жарили, а остальные студенты готовили в комнатах на плитке или вообще ничего не готовили, а ели все сырое. Вечером всегда хочется есть. Можно даже съесть соседа. Шутка.
Земляки в комнате сидят, смеются, болтают на своем языке. Ждут угощения. Я курю в коридоре. Из кухни выходит Диабате и вид у него очень потерянный. Идет медленно и плавно, как пантера, в руке ложка и полотенце для горячей кастрюли.
— Слюшаай, ты не виттель моей кастрюля?
— Нет, Идрис, не видел.
Постоял несколько секунд.
— Блать! Списьдилии!
Дошло до него!
Я даже представил, как все было. Сидит группка студентов и давится в комнате водкой без закуски. А в коридоре витает запах африканской пищи. Ну и кто-то шустрый, не долго думая, зажав горячую кастрюлю рукавами свитера, снимает с плиты и бегом бежит к собутыльникам. И они, собравшись вокруг кастрюли, жадно тыкают вилками и черпают ложками горячую африканскую закуску. И со стороны ничем не отличаются от сородичей Идриса на его родине. Каннибалы просто какие-то!
Диабате их точно бы съел.
Кстати, сейчас он работает швейцаром в одном из рижских ресторанов. Если бы работал поваром, то кого-нибудь точно приготовил.
Весело так время идет. Цой тогда тоже был жив. Впрочем, и сейчас, даже для тех, кто тогда не родился. А мы с Виталиком с ним были лично знакомы, чем сейчас тоже гордимся. Стояли в туалете нашего клуба перед концертом и курили. Он свои сигареты курил и наш портвейн не стал пить. Сказал, что потом после концерта с Курехиным.
Давно это было, но помнится.
Хотя музыку его уже теперь не слушаем. как раньше. В прошлом все это. Хотя бывает…
А тогда…
«Мы вышли из дома…»
— Пиво больше не лезет! Давай водку откроем!
— А девчонок чем поить будем? — резонно замечаю я.
— А мы им оставим, а сами больше пить не будем… Нам нормально будет и так.
Дружно срываем бескозырку и нарезаем плавленые сырки.
— Ты бутылки пустые собери в сумку и музыку тише сделай. Вдруг проверка с деканата!
Антиалкогольный закон тех лет был строг. Студентов, замеченных в распитии спиртного, беспощадно отчисляли из института и исключали из комсомола как врагов народа. Для выявления этих преступлений, согласно партийным директивам проводились рейды по общежитиям во главе с деканом Кардонским Борисом Натановичем. Поэтому пустые бутылки в комнатах прятались в надежные места, а потом сдавались и покупались новые, полные, естественно.
Однажды Борис Натанович зашел с проверкой в наш коридор. Сопровождающие его преподаватели отстали этажом ниже. Его небольшой рост компенсировала большая фуражка с кокардой и крылышками. Щелкнул он выключателем для освещения пути, а лампы дневного света блымают, но не загораются. Идет он по коридору и прислушивается, где студенты гуляют. В коридоре темно, хотя лампы мигают.
Тут бежит Андрюха и с размаху ударяет по козырьку фуражки декана, надвигая ее на глаза.
— Привет, Костя!
Костя учился в нашей группе, и у него была очень большая голова. Размер 65, наверно. Головастый такой парень.
Наконец, лампы зажигаются. Андрюха оторопел от неожиданности, увидев декана, и говорит:
— Здасьти! — Тут же срывается с места и скрывается в коридоре.
Кардонский пока фуражку с глаз поднимал, не рассмотрел наглеца.
Повезло Андрюхе!
19.05. Подходят наши подруги. Я их не узнал, а как-то догадался, что это они. Девчонки тоже хорошо поддатые. Нас не стали ждать, молодцы. Знакомимся еще раз и поднимаемся в комнату ко мне. У них с собой шампанское. Открываем и пьем уже все вместе. Все обливаемся пеной. Липко как от бочкового пива.
Цой поет: Мы вышли из дома, когда во всех окнах…
Мы говорим, рассказываем о жизни, планах, учебе, порядках в «гафе». С рыженькой девушкой сижу я и глажу по ноге, обтянутой колготками.
— Ты откуда?
Не местная. С латышской культурой совсем не знакома. Приехала откуда-то с черного моря, Крым. На картинках видел, но не был. Разговор завязался. Все в моих руках и возможностях. Очень много узнал про Крым и о новой знакомой. Хотя только для приличия слушаю. Меня другое дело интересует.
Виталик сидит напротив с подругой ее, и тоже что-то ласково мурлычет на ухо. Все хорошо начинается – поцелуи в губы, маленькие упругие груди в ладонях. Все то, что мы хотели и они, надеюсь, тоже.
Я между делом красочно рассказываю о жизни студентов, общаге и другой ерунде, а она меня слушает — для нее это новая жизнь, в которую она попала после родительской опеки.
Виталик подмышкой держит старую «гафовскую» шинель, которую взял в моем шкафу. На ней нет погон и эполетов – это был обменный фонд, который когда-то позаимствовали в гардеробе. Если кто жил в Риге, то обязательно знает про «лубанчик». Это такой район, где много старых деревянных домов с множеством закоулков и дверей, и куда даже днем простой человек не рискнет зайти.
В детстве я очень боялся цыган. Когда я приезжал к бабушке в Краславу, то всегда стороной обходил их большие деревянные дома с резными наличниками и ставнями. Однажды, когда пацаном лет семи катался на велосипеде, ко мне подбежали несколько цыганских мальчишек. Один был постарше меня, а двое совсем малыши, но все дымили папиросами. Старший схватил мой велосипед за руль:
– Дай прокатиться, пацан! Не бойся, я только два круга сделаю и отдам. Держи!
Он сунул в руку рогатку с мощной резинкой.
— Можешь стрельнуть по котам!
Словно под гипнозом, я отдал свой любимый «Орленок» чернявому Яшке в красной рубахе на пять минут, как он мне говорил. Я прождал несколько часов, надеясь, что скоро появится Яшка и вернет мой велосипед. Из рогатки ни разу не выстрелил. Никто не приехал, и мне пришлось дома в слезах рассказать дедушке о том, что случилось.
Спустя полчаса на милицейском «газике» привезли мой велосипед и Яшку с отцом, которого звали Борька. Он был с густой бородой и такой же кучерявой шевелюрой в черном костюме и белой рубашке с галстуком. Борька дергал за уши Яшку и заставлял того извиниться передо мной. Мне даже стало его жалко, и я попытался вернуть тому рогатку. Но Борька сказал, что эта вещь не его сына и первый раз ее видит. Рогатку забрал милиционер и они вместе уехали. Не знаю, чем кончилась для Яшки его отца эта история, но вскоре увидел его вновь на улице, хотя он сделал вид, что меня не знает. Я тоже.
И вот мы на «лубанчике». Фонари горят только на улице, а во дворах темно как… Но мы с Виталиком там как рыбы в воде. Нас туда когда-то тоже водили старшие товарищи.
22-30. Стучим в деревянную дверь. Спустя минуту открывается засов, и на пороге в луче тусклой лампы зарисовывается чумазое лицо. Мальчишка лет десяти, который очень похож на Яшку, спрашивает: что надо? Но мы с Виталиком его знаем – это Гришка, который является связным. Если пришла милиция, то он сразу известит своих.
Гришка узнает нас с Виталиком: что хотели? Он пренебрежительно смотрит на шинель, которую мой друг сжимает под мышкой.
— Водки хотели! — в тон ему отвечает Витал.
— Один проходи, а остальные пусть здесь ждут, — категорически отрезает малыш. Эти цыгане с детства становятся взрослыми. И не поспоришь с ним, ведь за ним стоит весь цыганский табор во главе с бароном.
Мы ждем Виталика в темном грязном коридоре. Время тянется очень медленно, и вот где-то скрипнула дверь, мелькнул свет, в котором мы разглядели нашего товарища.
— Вот свиньи! — подытожил тот свои поход. — Только бутылку портвейна дали за пальто.
Мы знали, что «гафовские» шинели продавали по двадцать пять рублей, а тут дешевый шмурдяк, которому красная цена – трешка. Но тут, как говорится, отношения покруче рыночных – не нравится, ищи других покупателей.
23-45. Всей компанией мы решили продолжить экскурсию по институту. Помню, что направлялись к главному корпусу. Виталик очень долго не мог открыть пробку портвейна, и когда это ему удалось, то все пришли в восторг. Мы по очереди пили эту гадость из горла. Помню, что вахтер дядя Миша тоже пил, когда впускал нашу компанию в главный корпус.
Пытаюсь понять наше местоположение. Судя по всему, мы не в общаге.
— Боже, так это наша аудитория А-1!
Боюсь обнаружить свое местоположение, так как слышу, что кто-то вошел в аудиторию. На полу нахожу свой форменный пиджак и надеваю на голое тело. Что-то подсказывает, что нас обнаружили. Накидываю на себя и китель и взмываю над партами.
— Во, бла! Ты меня перепугал! — воскликнул наш командир курса Вова Цыганок.
Он всегда приходил первым в аудиторию, чтобы своим примером комсомольца отчитывать опоздавших и отстающих по успеваемости студентов.
Пригладив пятерней взлохмаченную шевелюру, обращаюсь к нему:
– Здравствуй, Вова!
Мы где-то на восьмом ряду, поэтому он четко не видит моего лица.
— Слава! Молодец, что пораньше пришел. Мне твоя помощь нужна для оформления журнааа-ла…
Это встает со скамейки рыженькая девушка, которая лежала рядом. Она совсем голая.
Вова делает несколько шагов навстречу, чтобы рассмотреть лучше, но идти дальше ему не позволяет комсомольская совесть.
На шум с другого конца аудитории поднимается голова Витала, который форменной рубашкой пытается замаскировать свою девушку. У Вовы глаза выворачиваются из орбит:
— Ну, вы пацаны даете, бла… Вы это, пока я вас действительно не увидел – бегом отсюда…
Девчонки кое-как за минуту оделись, и мы мимо еще дремлющего дяди Миши выбежали на улицу. Было совсем светло, и к главному корпусу спешили студенты и преподаватели, которые с изумлением смотрели на нашу компанию.
07-35. Чтобы не привлекать к себе внимания, мы перешли на другую сторону ул.Ломоносова и сели на скамейке парка.
Наши подруги совсем сконфузились и спешно приводили себя в порядок.
— Рубашку забыл в аудитории, — нарушил молчание Виталик.
— А я заколку.
— А я трусы и стаканы.
Подведя итог потерь и приведя себя в порядок, мы направились в студенческую столовую «Аэлита», чтобы выпить кофе.
— А у нас в комнате еще осталось пиво, водка и шампанское, — обрадовал нас своей находчивостью Виталик.
И тут наши пути разошлись. Девушки после этих слов спешно ретировались, а мы вернулись в общагу. Только мы успели войти в комнату и снять одежду, как дверь бесцеремонно открывается и в комнату входит мой сосед Коля Рябокон.
07-55. Он уже одет в синюю форму и готов пойти на занятия. Оглядывает нас и комнату многозначительным взглядом плечом подпирая косяк двери.
— М-да! На лекцию вы уже не пойдете!
— Слышь, Колян! Расскажи, что вчера было?
— Нальете, расскажу.
Виталик вскакивает с кровати и наливает ему до краев стакан водки.
Рябокон залпом выпивает.
Потом с удовольствием закуривает и начинает свой рассказ.
— Подруги вышли в туалет и что-то там обсуждали. А ты, Витал, вышел голым в коридор, посмотрел, что они ушли и кричишь: — А мы пока выпьем!
Все это он придумал, чтобы влиться в нашу компанию. Но мы ему были рады. Хорошо, что он не знал всех подробностей наших сегодняшних приключений.
Потом Коля снял форменный галстук, прошел в комнату и открыл бутылку пива.Теперь нас уже было трое, день только начинался, и все было хорошо.
Привет всем выпускникам ГВФ…
с сайта studikam.ru
