Так устроен мир, что старости боятся преимущественно женщины, потому что этот процесс неминуемо сказывается на их внешности. Смерти – и эта боязнь тоже исходит из логики жизни – более всего страшатся дети: им сложно представить мир без себя. И только больные и немощные призывают смерть, видя в ней избавление от тягот жизни. Хотя и здесь не все однозначно, потому что умирать никто не хочет. Не потому что не верят в иную, загробную жизнь, а потому что в этой многое держит: дети, внуки, надежда.
Правда, и старости, особенно в нынешнее время, себе тоже никто не желает. Было время, когда выход на пенсию казался путеводной звездой всей жизни. Вот выйду на пенсию, надеялись те, кому сегодня за семьдесят, – и хоть трава не расти: свободны, как птицы в дальнем полете, ни ранних побудок, ни власти начальства и денег хватает на жизнь. Некоторые из нынешних стариков успели даже порадоваться пенсионным развлечениям: поездить по стране в туристических поездах, побаловать детей дорогими подарками.
Сегодняшним сорока – пятидесятилетним выход на пенсию видится в страшном сне: на нее не прожить, на другую работу устроиться сложно, на помощь детей рассчитывать не приходится: в стране все слишком непредсказуемо, призрачно, нестабильно и мимолетно даже сытое благополучие. На «надежный» довесок к пенсии в виде работы могут рассчитывать разве что учителя и врачи: молодые не торопятся на мало оплачиваемую, нервную работу.
Те, кому повезло сегодня работать в солидно стабильных банках и фирмах, на незыблемо устойчивых к кризисам предприятиях и государственных структурах, затылком ощущают, как дышат им в спину молодые кадры, бдящие за каждым годом, неминуемо приближающим старших коллег к пенсионному возрасту. Молодых понять можно: им нужно делать не только карьеру, но и содержать семью, поэтому они уверены, коль подошел возраст – низкий вам поклон и пожалуйте с вещами на выход.
Им трудно представить, что двадцать и даже тридцать лет впитываются жизнью так быстро, как дождевая река в летний зной, и старость неминуемо ждет их куда раньше, чем они сами почувствуют ее приход. Сегодня они по счастью не задумываются об этом. И это хорошо: как только начинаешь думать и предвидеть, понимаешь, что страшнее и безысходнее старости в действительности нет ничего. И дело не в том, что от нее, как от любви, не придумано лекарства, а в зыбком ее течении, которое может оборваться в любой момент слабым здоровьем, нервными срывами, волнениями за детей и внуков или, напротив, длиться десятилетиями в инвалидном кресле, доме-интернате.
Нынешнее поколение стариков при всех выпавших на их долю бедах и напастях, войне, голоде и страданиях – поколение крепкое: среди них и восьмидесятилетние не редкость. Но счастливы ли они своим долгим веком? Мало кто из них ответит на этот вопрос утвердительно. Большинство скажут, что на их век ни молодости настоящей не выпало, ни старости спокойной. По молодым годам война безжалостным колесом проехала, вдавив в них навечно болезни, ранения, потери, голод. Всю жизнь работали не покладая рук: строили то новую жизнь государству, то счастливое детство юному поколению, то осваивали целину, то тянули БАМ, то тридцать лет ожидали очереди на квартиру. Было, конечно, и моральное удовлетворение всеми своими достижениями, что очень ценились в их время: награды, почетные грамоты, звания, премиальные конверты, автомобили вне очереди. Это, как полагали тогда, и была незыблемая и непоколебимая база их грядущей старости.
Жизнь распорядилась иначе. Из денег, что всю жизнь копились на «черный» день, а редкими оптимистами – на радости пенсионной жизни, ночными стояниями в очередях удалось вырвать у государства два раза по пятьдесят самостийно демократических гривен и в обморочных припадках еще тысячу, которые растаяли, как снег на солнце.
Заболеть не смеют – этак вся семья по миру пойдет, отдавая всё с трудом заработанное на лечение деда с бабой. Не станешь же на заношенный спортивный костюм прикалывать все ордена и медали, чтобы видели доктора, какой заслуженный пациент попал к ним на лечение и имели материальное снисхождение к его пенсионному нищенству. Буквально в тему. Соседи всем семейством собирают по знакомым и родственникам шесть тысяч долларов бабушке на операцию в киевской клинике. Когда начали сбор, выходило тридцать тысяч гривен, сейчас почти в полтора раза дороже, пока наберут нужную сумму, продать придется не только дачу и автомобиль. Бабушка уже ни на что не надеется, а родня положилась на волю случая.
Донашивают купленные лет тридцать назад пальто с норкой, ремонтируют разъезжающиеся сапоги, надвязывают севшие от долгой носки шерстяные кофтенки, хвалятся обновками из сэконд-хэнда и отданной детьми одежонкой не по возрасту. Такая бедная, но опрятная старость.
Фантазируют на кухне, как заправские кулинарные боги: изобретают кашу из топора, которая сдобренная крупкой, сегодня – горячее блюдо, а назавтра подается как хлеб. С аппетитом приходится теперь есть то, на что вчера глаза не глядели. Запах колбаски вкушают, что стоит сегодня, как пара сапог вчера, стоя у магазинных витрин: за несъедобную надо выложить больше двадцати гривен.
Какой экономист научит их скрюченные артритом пальцы рассчитывать шестьсот гривен на месяц, чтобы прокормиться, одеться, заплатить за квартиру и внучат хоть дешевыми леденцами, гривен этак за тринадцать – такова сегодня цена дешевизны, побаловать? Кто тот умный дядя с сытым брюшком, приведенный к кормушке власти брошенным в урну бюллетенем добросовестного избирателя-пенсионера и назначивший ему за такую поддержку нищенское государево существование?
И впрямь героические старики живут рядом с нами. Пока побежденные ими состарившиеся солдаты фашистской Германии сдувают пушистую пену с баварского пива, путешествуют по миру и шлют в пылу покаяния победителям благотворительные подачки, наши и в семьдесят, а кто покрепче – и в восемьдесят, тяжело опираясь на палку, плетутся к своим дачкам, чтоб до сердечных колик повкалывать там для прокорма, или к морскому бережку, чтобы выудить пару рыбешек.
Как не позавидовать такому пенсионному безделью? Но, наверное, до глубины души удивятся нынешние старики, узнав, что им и вправду завидуют. И кто бы вы думали? Их собственные дети, стоящие на пороге пенсии! Знаете чему? Льготам! Скидкам при коммунальных расчетах, подачкам ко Дню Победы. Ни возмущаться, ни удивляться этому не стоит. Просто они понимают, что из тех же шестисот гривен их будущей пенсии им собственно на жизнь останутся уж вовсе три копейки. И если даже государство будет из месяца в месяц добавлять им к этим жалким шестистам гривнам по десять процентов, на что в кризисный период рассчитывать наивно, то цены станут расти на двадцать, а коммунальные платежи на все пятьдесят. Так стоит ли удивляться, что нынешние сорока – пятидесятилетние готовы законсервироваться в своем теперешнем рабочем веке, потому что нет ничего оскорбительнее и унизительнее нищей и убогой старости, когда приходится молить о конце жизни, как о ниспослании благодати.
с сайта kozma.ru
