(о книге «Рыбное место» в частности и о поэтике Евгении Барановой в целом)
Метафоры поэта Евгении Барановой наводят не просто на интересные мысли, но на познание таких уголков жизни, в которые без её стихов, читатель, возможно, и не заглянул бы. Правда, смотря какой читатель (увы, далеко не всем интересно бродить по лабиринтам строк, отыскивая в них сокровища и артефакты).
Вот такой, например, у меня был личный артефактик:
- Мы жили тихо, как сверчки,
- как нерпа в недрах межсезонья.
- Нас не преследовал манчкин,
- и не выдумывал Светоний.
Для меня «манчкин» – это только порода кошек на коротких лапках. Но достаточно представить себе картинку, как тебя «преследует» такой вот умильный котик, как становится ясно, что здесь – значение другое. Гуглим, находим: «Манчкинство – стремление стать лучшим в некоторой области, любыми методами. В частности, расходуется все доступное время, применяются всевозможные способы и трюки лишь для того чтобы быть «круче» остальных. Манчки́н – человек, в каждый конкретный момент времени стремящийся стать потенциально более разрушительным для мира (чаще всего, игрового, ролевого мира)». Да, полезно иногда играть в компьютерные игры и вообще играть (не делаешь этого – буквально отрезаешь от себя огромный кусок мира, который другого, вот как меня, мог бы и не удивить). Погружение в игровую реальность приносит поэту некие наработки для реальности истинной. Да вот хоть такие метафоры. Ведь в этом тексте-то речь идёт не о компьютерной игре. О жизни. О том, что таких персонажей и в жизни хватает. И они преследуют нас. Или выформливаются иногда в нас самих. Даже порой без нашего желания и понимания.
Хотя… вся наша жизнь игра. А жизнь поэта, его вращение по литературным орбитам – ещё та игроигра. Так и хочется сказать: «ролевая в ролевой», то есть дважды и трижды умноженная на саму себя игра, которая именно от этой тугой закрученности, от этого «узла предела» – и сбрасывает с себя «игристую», «игрунчатую» шелуху и становится истиной. Истинной сутью человека. У Евгении Барановой стихов об этом немало. По сути, об этом вся книга. Поэтому, думаю, цитаты приводить не обязательно. Хотя стоит задуматься о том, почему словом «манчкин» именуется не только разрушительный персонаж, но и милый котик тоже. Как это сочетается в восприятии людей. Вряд ли кто-то вот так, как я, захочет привязаться именно к этому слову, но в этом контрасте значений его – суть поэта. Может быть, Евгении, а может быть, не только её, но других поэтесс, принадлежащих к типу личности, способной написать: «Творчество не для всяких. Творчество – для мужчин». И не для абы каких мужчин, а «Байроном, Блоком, Beatles, Наполеоном – только не тенью…»
Давно уже хожу вокруг рифм в стихах Евгении Барановой с лёгким непониманием: зачем поэту такой силы могут вот понадобиться рифмы неточные. В её юношеских манифестах постимажинизма это позиционировалось как одна из особенностей направления, типичный приём. Но позиционировать можно всякое, а самому-то поэту это зачем? В некоторых местах ну просто на автомате подставляются рифмы точные. И даже смысл как будто не меняется. Однако… Да не совсем. Он меняется по ощущениям. Ведь что такое рифма? Это рычаг, крюк, который зацепляет и притягивает в текст некий сектор пространства. Меняешь рифму – пространство втягиваешь уже другое. Оно может быть и почти совпадающим, но именно что почти. Легко на самом деле менять рифмы у слабых поэтов. От ощущения пустоты в их стихах невольно хочется наполнить их хоть каким-то – собственным – пространством.
Здесь этого не нужно. Здесь всё переполнено настолько, что любой читающий это ощутит буквально физически. И, вот как ни странно, именно неточная рифма, обращающая на себя особенное внимание в контексте иной раз формально гладкого текста, – и притягивает в него особо крупную «галактику». Иной раз очень солнечную и сверкающую. Иной раз – «черную дыру». Впрочем, вряд ли кого удивит контрастность светотьмы у поэта. Здесь другое удивляет: плотность текста – до степени «плоти». Его можно взять в руки. Пощупать. Ударить – ощутить ответный удар! Это не «возвышенное нэчто», – это живая жизнь. Которая то идёт напролом, то защищается. А на самом деле она танцует. Между деревьев с гладкими стволами и высокими кронами. Танцует, на мгновение обвив ствол руками и тут же отпустив-оттолкнув. И так по очереди с каждым. Не оставляя себя никому. Неточная рифма – как символ «незацепимости».
Особенно чувствуется это в стихотворении «Алтын». Напиши автор в конце «прямой» – это была бы претензия на вхождение в эту «среду», в которой она «пушистый маленький четверг». «Простой» (в формате откровенно неточной рифмы) даёт понять, что, в общем-то, самому «четвергу» оная «среда» не очень-то нужна. Ну, разве что потанцевать немного в ней для поднятия тонуса половецкие пляски. Сюда же, хотя в иной пагадигме, но в общей сути:
- мне осторожно я игла
- при недостатке вен.
Можно не комментировать. Особенно если:
- от нео отчуждая лит
- в палеолит ныряем то есть
Ещё интересные моменты формы, над которыми задумываешься, читая стихи Евгении. Может, это редакторская привычка, другой бы и не заметил. Но здесь постоянно сталкиваешься с выбором: «Это у неё ошибка – или так надо?».
- Я – Эми Грант,
- I am Мегрэ.
- Я детектива персонаж –
- размиллионенный, пустой, и все улики – налицо.
Наречие «налицо» в данном фразеологизме пишется слитно. В книге именно так. Но здесь здесь важно именно «лицо», на котором отражены «улики» описываемой в стихотворении «эмиграции». Не в кавычках на самом деле, самой настоящей. Кавычки тут только для цитирования.
- Покинуть дом – матросом корабля,
- уткнувшегося мордой в побережье.
- Или вот ещё (о другом уже):
- И что – не берут с огнем Перекоп?
- не бьются о сталь в Париже?
- Кровавым копьем молодой готтентот
- не протыкает книжек?
Причем здесь готтентот? Уж не гугенот ли имеется ввиду (они протыкали католические библии и буллы, правда, не копьями). Ан нет. Без образа кровавого копья, и дикаря, и книжек не выстраивается здесь пространство. И не получается трансметафора куда более глубокая, чем отсылка к некоему историческому событию.
Ну, а тут совсем просто. (Или совсем сложно):
- Пора, мой друг, пора – отпущены фелюги,
- расставлены кресты и вечности в обрез.
В последней строке перед «и» запятую надо ставить. А не хочется. Потому что «кресты и вечности» расставлены. В какой такой «обрез», пусть думает читатель. Или не думает, а просто ставит нужный знак (как некую «галочку» собственного мнения). Однако когда поэт так сочетает слова, вольно ли, невольно – это поэт, иной раз не знающий об этом сам. Странно, да… Человек вполне себе «поэт», давно и прочно позиционирующий себя таковым. Но иногда возникает ощущение, что он сам не знает, каков он поэт. И в чём, собственно, «простота» вышеозначенного «алтына».
«Рыбное место» – книга сильная и будет читаться. Будет она и ярко презентоваться. Ярко гореть – это именно то, что полагается делать «рукописям», для чего они и пишутся. Они горят. Но не сгорают.
