(записки бывшего следователя)
Примерно через год после последней встречи с Ольгой, направляясь в обеденный перерыв на городской рынок, неожиданно возле стеклопункта по сдаче пустой тары встретил в громадной очереди её и Николая. Мужика я хорошо знал, потому что проводил в отношении его расследование за совершённую карманную кражу, что нас в какой-то степени сблизило. Когда он бывал на свободе, при встрече мы дружески здоровались и расспрашивали друг друга о житье-бытье.
Ольга и Николай держали в руках сетки-авоськи, набитые пустыми бутылками. Оба были скромно одеты и имели затрапезный вид. Больше походили на бомжей, пытавшихся наигранным бравым поведением казаться добропорядочными успешными людьми. Но их выдавали опухшие от пьянок лица с характерной синевой.
Я поздоровался с Николаем за руку, а Ольгу легонько прижал к себе, отчего жалобно зазвенели бутылки в её сетке. Коротко выругавшись, она, полностью не открывая рта, в котором отсутствовало несколько передних зубов, пыталась улыбнуться и пошутить: «Что же ты, мент любимый, проводишь эксперименты над живым человеком? От радости, что ты меня придавил, чуть не выронила бутылки. Разбились бы — заставила тебя покупать спиртное, чтобы я могла со своим пришибленным мужем похмелиться. Кстати, не составишь нам компанию? Правда, на закуску денег не хватит».
Поняв это как намёк странной супружеской пары, я дал деньги на еду, отказавшись участвовать в распитии, сославшись на то, что мне надо было ещё работать. «Ну, и слава Богу, — сказала Ольга. — Когда один чудак уже под столом, больше достанется тем, кто за столом».
Так как очередь сдающих тару продвигалась медленно, я успел узнать, что Николай был влюблён в Ольгу с седьмого класса. Только она на него не обращала внимания. Когда однажды, набравшись храбрости, пригласил её в кино, она порекомендовала ему лучше под носом вытереть сопли, чем приставать к девушке, за которой убиваются десятиклассники. Если будет приставать, её парень баскетболист, вместо мяча забросит его самого в корзину. С тех пор Николай обходил Ольгу стороной.
А сейчас каждый из них, оставшись в одиночестве, решил объединить судьбы, чтобы в случае болезни было кому ухаживать, а, главное, похоронить.
Когда подошла их очередь, стараясь не выдать голосом, что я расстроился от нашей встречи. Уходя, чувствовал, как кто-то пристально смотрит мне в затылок. Но я ни разу не оглянулся.
***
…Это произошло в начале тёплой осени. Так как я был очень занят по работе, то встречу с друзьями назначили на позднее время. Поэтому, когда с женой подходили к ресторану, через громадные окна видели вовсю веселящуюся публику.
Первыми к стойке гардеробной подошли наши друзья, Роман и Юля. Мы с женой ожидали, когда они освободят нам место. Как только мы сняли пальто и положили на стойку, я услышал хлопнувшую дверь туалета, расположенного ближе к входной двери ресторана. Сначала раздались за спиной шаги, а затем появилась пьяная Ольга, направляясь мимо нас в конец стойки.
Старую путану ноги явно плохо слушались. Гардеробщица не злобно, но настойчиво стала гнать Ольгу домой. Та ответила крепкими словцами. И тут она увидела меня, отчего ёкнуло сердце от предчувствия неприятности. Так и случилось. Сильно ударив в ладоши, как обычно при споре ударяют пьяные мужики, Ольга громко спросила, называя меня ласково по имени: «Это что ты за б… привёл в кабак?»
Побледневшая жена стала усиленно тянуть меня за рукав в зал. Я сразу врубился, что взбесило Ольгу. До этого случая она меня не видела ни с одной женщиной, но знала, что у меня есть жена и растёт дочка. Стараясь не разозлиться, не вскипеть, я, мягко освободившись от рук жены, уцепившейся за меня, спокойно проговорил: «Дорогая Олечка, ты глубоко ошибаешься. Если бы я захотел пойти в ресторан с б…, то я пошёл бы с тобой. Но так как у меня есть жена, то я пришёл с ней».
И тут неожиданно Ольга бухнулась на колени и, протягивая к жене руки с неухоженными ногтями, заголосила на весь ресторан, в котором, как назло, в этот момент перестала греметь музыка: «Девушка, милая, простите меня, дуру старую. По пьянке взыграла ревность, вспомнив детские годы, когда была влюблена в будущего вашего мужа. А он отверг мою любовь. Сейчас, я точно знаю, что он очень любит вас. Чтобы я была уверена, что вы простили мою грубость, возьмите, пожалуйста, два мотка мохеровой дефицитной дорогой шерсти, которыми со мной рассчитался один придурок мариман».
Ольга тут же полезла за пазуху старенького поношенного пальто, откуда достала два моточка разных цветов пряжи и, поднявшись с колен, стала их насильно вкладывать в руки жены. Та от растерянности не знала, что делать. Мой ментовский мозг усиленно думал, как красиво выйти из положения, созданного пьяной женщиной, от которой можно было от обиды ждать любой выходки.
Достав деньги, я протянул их Ольге, забрав у неё два моточка. «Если ты меня по-настоящему уважаешь и хочешь остаться моим другом, возьми деньги. Мы с женой будем тебе очень благодарны за то, что нам удалось достать дефицитный мохер, который она давно мечтала приобрести, но никак не удавалось это сделать», — попытался я вразумить разгорячившуюся Ольгу.
Взяв у меня деньги, Ольга не стала их прятать, направляясь к выходу из ресторана. Подойдя к двери, она подняла над головой купюры и разорвала на мелкие кусочки, которые, как маленькие бабочки, кружась и трепыхаясь, падали на пол. Часть из них упала на старенькое осеннее, не по росту, туго обтягивающее живот, пальтишко Ольги. С улицы донеслось её пьяное пение, слезливо выводившей: «ромашки спрятались, поникли лютики».
Когда мы с женой вошли в зал ресторана, нас встретили обеспокоенные нашим долгим отсутствием Роман и Юля. Жена, положив на свободный стул мохер, не то с сарказмом, не то в шутку сказала, что у меня несколько странные знакомые женщины. Я коротко объяснил, что мы с Ольгой знаем друг друга со школьной скамьи. У нас по-разному сложилась жизнь. Я стал работником милиции, а она — проституткой. Со временем из-за возраста, перестав пользоваться успехом у мужчин, спилась. Поэтому у неё такое своеобразное поведение.
Наши друзья, проявив корректность, не расспрашивали, откуда у нас появился мохер. Когда мы покидали ресторан, в раздевалке подошёл официант с чёрной «бабочкой» на идеально белой рубашке и протянул забытые нами два моточка цветной пряжи. Мы уверенно сказали, что произошла какая-то ошибка, так как ничего в ресторане не оставляли, и мохер нам не принадлежит. Пожав плечами, официант нас покинул, весело подбрасывая и ловя, как цирковой жонглёр, два злосчастных клубка мохера.
***
Был поздний зимний вечер с утихшим ветром. Сквозь промёрзшие и слегка обледеневшие стёкла единственного в кабинете окна хорошо проглядывались ко всему безразличные яркие звёзды. Большинство сотрудников ушли домой. Я собирался последовать их примеру. Уже представлял себя сидящим в тёплой кухне, поглощавшим ужин, приготовленный женой, и слушая её очередной рассказ, как трудно стало добираться по ледяным тротуарам в рыбный научный институт, где она работала микробиологом.
Потом читали бы вслух, в какой уже раз, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Я часто, чтобы снять умственное напряжение от расследуемых дел и немного развеселить душу, обращался к этой красиво смешной, умно написанной книге, где каждое предложение имело глубоко скрытый смысл. Но в тот вечер моим мечтам не удалось сбыться.
Когда уже собрался покинуть кабинет, услышал раздававшиеся в пустом коридоре шаги, остановившиеся возле дверей, а затем робкий в них стук костяшками пальцев. За дверью стоял выпивший Николай. Он давно был небрит. Из-за опухших век с трудом удалось рассмотреть его опустошённые печалью глаза. Не поздоровавшись, неожиданно объявил: «Сегодня девять дней, как я похоронил Олечку». Видимо, от того, что у меня открылся рот, он повторил: «Да-да. Больше нет моей Олечки. Замёрзла на улице». Я сильно встряхнул его за плечи и попросил толком рассказать о её смерти.
***
В тот день Ольга без него на рынке с такими же горемыками употребляла спиртные напитки. Как позже ему пояснили собутыльники, Ольга, будучи сильно выпивши, ушла домой, пояснив, что её ждёт сожитель и, видимо, очень переживает. Они не стали её удерживать. Пошедший на розыски Ольги Николай нашёл её лежащей на земле, прижавшейся к каменному забору рынка. Она умерла от переохлаждения.
Когда Николай закончил свой печальный рассказ, из-за пазухи своей старой фуфайки достал фотографию и протянул мне. Это была фотография, которую когда-то подарил Ольге я. На мой вопрос, как к нему попала эта фотография, Николай рассказал, что после смерти Ольги стал приводить в порядок постель. Под старым грубым чехлом, надетым на видавший виды матрац, обнаружил плотный целлофановый пакет с этой фотографией и маленьким блокнотиком со стихами.
Вначале они были написаны круглым чётким детским почерком о признании в безответной любви к какому-то пацану-школьнику. Потом пошли стихи, кое-как написанные неразборчивым почерком, где слова, непонятно о чём говорящие, были перенесены на бумагу вкривь и вкось. По-пьянке блокнотом он как-то разжёг печку в своём разваливающимся домике, оставшимся от матери.
Я взял Николая за руку, коротко сказав: «Пошли!» Мы зашли в бар, находящийся в нескольких метрах от моей работы. Мне хотелось поскорее выпить и потому я выбрал ближайший бар. Когда мы изрядно выпили, помянув добрым словом Ольгу, Николай, пытаясь внимательно смотреть мне в глаза, сказал, что она однажды, после очередной дозы спиртного, спросила: «Как ты думаешь, когда я умру, придёт на мои похороны мент, который тебя когда-то отправил за решётку?»
Хотя Николай никогда не поднимал на Ольгу голос, здесь не сдержался и, грубо её обругав, заявил, что она старая идиотка, мечтающая о том, что приличный человек да к тому же мент придёт провожать в последний путь нищую падшую бабу, давно потерявшей облик человека. «Ну, и дурак!», — сказал я и опрокинул очередную рюмку коньяка. А потом выдохнув ароматный запах коньяка, закончил своё возмущение: «Надо было сообщить мне о смерти Ольги обязательно. Мы же учились в одной школе и много лет знали друг друга. Иногда наши дороги дружески пересекались».
Видя, что Николая хорошо развезло от выпитого, я помог ему подняться, и мы вышли из бара. Я решил проводить его к дому, который был расположен в самом конце улицы 23 мая, у подножию горы Митридат. По дороге Николай, повиснув на мне, с трудом перебирая ногами, стал бормотать, что он не переживёт смерть Ольги, так как потерял последнюю опору в своей непутёвой жизни. От своих жалобных слов он стал, подвывая, горько плакать.
Я не пытался его успокоить, надеясь, что слёзы облегчат душу. Возле своего дома Николай вдруг спросил, знаю ли я любимую песню Ольги, которую она всегда пела, когда выпьет. И не ожидая моего ответа, искажая мелодию, запел: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов». Я её подхватил, предполагая, о чём думала Ольга, когда пела эту песню. Своим пением мы подняли всех собак, живших в округе. Они разноголосым лаем дружно поддерживали пение двух изрядно выпивших ночных прохожих. Расстались с Николаем, крепко пожав друг другу руки, и пожелав долгой жизни.
***
Через неделю я заступил на суточное дежурство в составе следственно-оперативной группы. Вообще, по графику должен был дежурить другой следователь. Но он попросил меня поменяться сменами, так как хотел отметить семейный праздник. За целый день наша группа только один раз выезжала на разбойное нападение на квартиру капитана заграничного плавания. Расслабившись после длительного осмотра места происшествия, я в кабинете вместе с другом экспертом-криминалистом Анатолием пили ароматный горячий кофе, заедая ванильными сладкими сухариками.
Около восьми вечера оперативный дежурный позвонил и сказал, что надо выехать на осмотр трупа мужчины, обнаруженного его соседом. Труп мог быть криминальным. Когда оперативная машина подвезла следственно-оперативную группу к нужному дому, мне показалось, что я уже был возле него. Нас встретил мужчина, сказавший, что долго терпел жуткий вой собаки соседа-алкоголика. Когда терпение лопнуло, он решил пойти к соседу, чтобы тот успокоил свою взбесившуюся собаку.
Несмотря на стужу, дверь в квартиру была нараспашку. От дыхания шёл пар. У кровати на коленях с петлёй на шее стоял хозяин собаки, которая сидела рядом с ним и беспрерывно выла, задрав морду к почерневшему от копоти потолку.
Пока мы выслушивали сбивчивый рассказ мужчины, на своей машине подъехал судебно-медицинский эксперт.
Повесившийся мужчина стоял на коленях спиной к входной двери. На шее была туго затянута петля, а её конец привязан к высокой спинке старинной кровати. Подойдя ближе к трупу, я в несчастном узнал Николая с искажённым гримасой лицом. В кулаке левой руки он зажимал какой-то листок. Когда эксперт разжал кулак, из него выпала небольшая любительская фотография. С неё смотрела одетая в школьную форму, смеющаяся, с чёртиками в глазах, белобрысая симпатяга девочка Оля…
На старинном фото из открытых источников —
в пункте стеклотары
