Мы с женой после бракосочетания сначала снимали малюсенькую комнатушку в старом домишке дореволюционного строения, принадлежащем незнакомой бабушке, на улице Айвазовского. Затем стали жить на улице Петра Алексеева у бывших хороших знакомых моей недавно умершей мамы.
И в первом, и во втором случае коммунальных удобств никаких не было. И тут мне, как молодому специалисту, дали самую большую комнату в трёхкомнатной квартире по Первому Ново-Карантинному переулку.
В самой маленькой комнате проживала старушка, которая на общей кухне вечерами до глубокой ночи жарила семечки, а затем их целый день продавала стаканами возле продовольственного магазина на улице Гагарина. В другой комнате проживала, как и мы с женой, молодая пара, у которых был годовалый сынишка, ровесник нашей дочери. Так что на кухне кроме трёх керогазов всегда стояло два детских горшка. На тесноту после чужих квартир мы совершенно не обращали внимание. Были бесконечно рады, что имеем собственную комнату. С соседями за несколько лет совместного проживания не только ни разу не было никаких скандалов, но даже мелких ссор, дрязг и обид.
Неожиданно научный институт, в котором работала жена, выделил нам отдельную однокомнатную квартиру на первом этаже в пятиэтажке, расположенной на улице Правой Приморской. Радости от такой квартирной роскоши не было границ. Мы себя чувствовали на седьмом небе от счастья. Так, наверное, себя чувствуют короли, когда переезжают в новый шикарный дворец. В квартире были все коммунальные удобства. Правда, тогда в Керчи не имели никакого представления о природном газе для бытового использования. Поэтому еду готовили на керогазе, хотя на кухне была небольшая кирпичная печка для топки её углём и дровами. Но, пожалуй, никто из жителей дома этими печками не пользовался Воду нагревали для купания в громадном «титане», который стоял рядом с ванной. Здесь же был установлен унитаз. В общем, мы наконец узнали, что такое жить в раю.
Через несколько дней после получения квартиры жену направили в командировку в Киев. Оттуда она привезла необыкновенно дефицитную вещь — люстру. Чего стоила ей покупка люстры и сколько часов простояла в гигантской очереди, это тема для отдельного разговора. Люстра представляла собой обыкновенную неправильной формы большую тарелку из матово-зеленоватого стекла, снаружи которой были нанесены коричневые полоски разной формы и длины. Тарелка прикручивалась к металлическому стержню, от которого отходило три рожка для электрических лампочек. Когда вечером вместо уныло и сиротливо горевшей до этого одинокой лампочки вспыхнула зеленоватым светом люстра-тарелка, мы поняли, что живём не просто в раю, а в одном из его дворцов. Теперь можно было приглашать гостей для того, чтобы по-настоящему отметить новоселье.
Разнообразной закуской, заготовленной в громадных ёмкостях, была заставлена вся кухня. Оттуда её частями переносили на стол в нашей новой комнате. С моей стороны на великое семейное торжество были приглашены с жёнами начальник УВД и мой друг эксперт-криминалист Анатолий. Было ещё несколько моих самых близких родственников. В основном были сотрудники технологической лаборатории научного института, с которыми работала жена и поддерживала дружеские отношения. Конечно, было тесновато. Но, как говорят: в тесноте, да не в обиде. Стол ломился от закусок, разложенных в многочисленных судочках, вазочках, тарелках и тарелочках.
Смешанные запахи от разнообразных блюд создавали общий аппетитный аромат. Анатолий сидел за столом напротив меня. Как только гости расселись, мужчины взялись открывать шампанское. Взяли по бутылке и мы с Анатолием. Он предложил рукой сдерживать освобождённые от проволоки пробки до счёта три, чтобы одновременно «выстрелить». Я захотел, чтобы пробка из моей бутылки вылетела с особым шиком. Поэтому я сначала немного потряс бутылку, и только потом зажал её коленями, еле сдерживая бодающую мою ладонь пробку.
Не успел Анатолий сказать «три», как какая-то сила отбросила мою ладонь в сторону, отчего пробка со звучным хлопком выскочила из горлышка бутылки, а следом всё её содержимое, которое в виде пузырящейся белой пены стало обильно поливать всех сидящих за столом. Но самым страшным было то, что сразу же за хлопком раздался звук разбиваемого стекла, осколки которого дружно сверху посыпались на закуску. После утихшего шампанского шипения наступила гробовая тишина. Вместо красавицы-люстры на гостей с горечью смотрели ничем не прикрытые снизу три электрические лампочки. Вся люстра-тарелка в виде осколков разной величины разместилась на долго приготовлявшейся закуске. Но тут кто-то нашёлся, и торжественно заявил, что тарелка разбилась на счастье. Все зааплодировали. Сначала поменяли всю закуску, привели в порядок облитую шампанским одежду, а потом сели за стол, чтобы начать веселье.
Когда хорошо выпили и ещё лучше закусили, начальник попросил меня позвонить по телефону и спросить у оперативного дежурного управления милиции об обстановке в городе. Было воскресенье, когда в управе кроме следственно-оперативной группы и дежурного наряда никого, как правило, не бывает. Начальник, где бы ни был, всегда переживает и думает о том, как идут дела в его отсутствие. Когда я положил трубку, то первыми вопрос о том, что сказал дежурный, мне с интересом задали гости, которые никогда в милиции не работали и не имели к её работе никакого отношения.
Просто сработало обыкновенное человеческое любопытство в надежде услышать что-нибудь душещипательное. Я, будучи в хорошем подпитии, не долго думая брякнул, что ничего пока страшного не произошло, кроме того, что с Горьковского моста с громадной высоты прямо на проходящие под ним железнодорожные пути свалился пассажирский автобус, битком набитый пассажирами. Начальник по моему поведению и голосу понял, что я просто таким дурацким способом разыгрываю гостей. Поэтому у него на лице не дрогнул ни один мускул. Он спокойно продолжал работать челюстями.
Зато гости от ужаса взревели в один голос, требуя от меня сказать, сколько погибших и сколько покалеченных. Я сразу же всех успокоил, заявив, что автобус упал очень удачно, прямо на колёса. Поэтому не оказалось даже раненных. Автобус самостоятельно выбрался на дорогу и продолжил своё движение по маршруту. Гости быстро успокоились, стали шутить и смеяться. Тут же поступило предложение выпить за удачное падение автобуса. Никто не остался в стороне от такого тоста. Заливисто зазвенели бокалы и рюмки, наполненные очередной порцией спиртного. Веселье продолжалось до самого утра.
Через два дня по служебным делам я автобусом ехал в тогдашний Ленинский РОВД. Когда автобус въехал на Горьковский мост, пассажиры дружно закрутили головами и припали к окнам, внимательно посматривая на видневшиеся далеко внизу железнодорожные пути. Из оханий и аханей пассажиров я понял, что в прошедшее воскресенье с моста свалился автобус, что погибло очень много пассажиров, что у многих поотрывало руки, ноги и головы, что до сих пор морг забит неопознанными трупами. Я никак не мог понять, как получилось, что из всех пассажиров в автобусе я, работник милиции, к большому стыду только один ничего не знал о таком страшном происшествии.
Как только я зашёл в РОВД, в дежурной части сразу же внимательно изучил оперативную сводку за прошедшее воскресенье. Действительно, кроме разных преступлений было зафиксировано два ДТП, но они не имели никакого отношения к упавшему с моста автобусу. Я, как бы между прочим, спросил у дежурного наряда, слышали ли они что-нибудь о разбившимся пассажирском автобусе. «А как же!» -хором ответили они, — «какой-то придурок запустил дурацкую дезу, и такие же придурки ей поверили. Надо таким распускателям нелепых слухов бить морды без суда и следствия!» Менты продолжали рассуждать, кто и как расправился бы со сплетником, попадись в руки им такой больной на голову чудак, а я осторожно, чтобы спорящие не догадались, кто стал виновником глупой шутки, тихо удалился из дежурки. Прав римский поэт Вергилий Марон Публий, сказавший, что «молва растёт по мере своего распространения»…
