Второе краевое правительство: опыт крымской государственности в годы Гражданской войны

В отношении Второго Крымского краевого правительства (ноябрь 1918 г. – апрель 1919 г.), как и в отношении Первого, имеет место известная двойственность оценок.

П.Н. Надинский именует его «марионеточным», выполнявшим волю англо-французских империалистов. Такие оценки в целом свойственны советской историографии. По мнению В.Г. Зарубина, «Кабинет С.С. Крыма стал своеобразным заложником самоубийственной стратегии и тактики Главнокомандования Вооруженных сил Юга России, фактически вывеской над белыми и войсками Антанты, лишенной сколько-нибудь самостоятельного значения».

Вместе с тем, по нашему мнению, следует отметить некоторые принципиальные особенности, с самого начала рельефно отличавшие деятельность последнего от Краевого кабинета С. Сулькевича. Во-первых, Второе краевое правительство было делегировано во власть не внешними силами, а местными самоуправлениями (губернским земством).

Во-вторых, в своей деятельности оно ориентировалось не на германские вооруженные силы, являвшиеся противником Российской империи в годы Первой мировой войны, а на Добровольческую армию и силы держав-союзниц по Первой мировой. В этом смысле у Второго краевого правительства были изначально неоспоримые преимущества с точки зрения легитимности, правопреемства и, соответственно, внутреннего доверия населения.

В-третьих, по оценке генерала Деникина, «Правительство г. Соломона Крыма, пробывшее у власти ровно 5 месяцев, являет собою законченный опыт демократического правления, хотя и в миниатюрном территориально масштабе, – правления, обладавшего суверенностью, полным государственным аппаратом и подобающими ему званиями».

Несомненно, что Второе краевое правительство было в целом сильнее первого по персональному составу, там не было крайне спорных фигур. Глубоко закономерно, что этот блестящий по своему интеллектуальному и культурному составу Кабинет возглавил видный земский деятель С.С. Крым.

В своих мемуарах «Революционные годы в Крыму», изданных в эмиграции, в Париже, в 1926 году известный деятель кадетской партии (однопартиец С.С. Крыма), руководивший в 1918 – 1919 г. газетой «Таврический Голос» – Д. Пасманик так характеризует его личность: «Тогда все сошлись на нем. Мы надеялись, что даже татары примирятся с его кандидатурой. Ведь он столько лет был их защитником в Государственной Думе перед губернскими и столичными властями, повсюду, где только можно было.

Но, во всяком случае, среди остального крымского населения не было двух мнений. Крупный помещик, он в качестве одного из лучших виноделов России и опытного агронома пользовался популярностью своей высококультурной деятельностью. Ведь разгромленный теперь Таврический университет (это с приходом «третьего большевизма» – А.И.) в Симферополе создан исключительно им. Долголетний земский деятель, он пользовался доверием «третьего элемента», благодаря своей строгой деловитости и глубокому знакомству с земским делом. Член Госуд. Думы и Госуд. Совета, он никогда не отличался боевым темпераментом.

Человек врожденного такта и меры во всем, он повсюду стремился вносить примирение, сводя всегда общие идеи к конкретным жизненным фактам. Сколько раз мне приходилось наблюдать, как он несколькими скромно сделанными замечаниями сглаживал острые споры между петербургскими «орлами» в его министерстве – Набоковым и Винавером! Что же им руководило? Идеально чистая и глубокая любовь к России, скорейшему оздоровлению которой он хотел содействовать путем сохранения законного порядка в одной из ее окраин – в Крыму.

И он не был «медным всадником», способным растоптать большевистскую змею, но кто из вождей Добрармии посмеет его в этом упрекнуть? Беря власть, он думал и мечтал о единой, великой Росси – единой своей внутренней правдой, равной для всех ее граждан, великой своей культурой, способной превратить народ бессознательной толпы в народ сознательных личностей. Если бы все русские были такими патриотами, как караим Соломон Крым, Россия не переживала бы страшное смутное время».

В состав Второго краевого правительства вошли также В.Д. Набоков (министр юстиции), М.М. Винавер (министр внешний сношений), Н.Н. Богданов (министр внутренних дел), С.А. Никонов (министр народного просвещения), П.С. Бобровский (министр труда и контроля), А.П. Барт (министр финансов), А.А. Стевен (управляющий министерством снабжения и путей сообщения), генерал Бутчик (военный министр).

Задачи, которые изначально ставились перед этим Кабинетом губернским земством, сводились к следующим позициям: «1) содействовать объединению распавшейся России; 2) искать сближения с возникшими на ней торжественными государственными организациями; 3) восстановить гражданские свободы и распущенные городские и земские самоуправления и в дальнейшем руководствоваться демократическими началами; 4) немедленно назначить новые выборы на основании законов Врем. Прав., но с увеличением возрастного ценза до 21 года и ценза оседлости до 1 года (земск.) и 1 ½ года (городск.); 5) если в течение двух месяцев не будет создана единая всероссийская власть, созвать Краевой сейм по четырехчленной формуле и по пропорциональной системе» (отметим, выборы в сейм неоднократно откладывались и в конце концов так и не состоялись).

Как отмечает Д. Пасманик, целью возглавляемого С.С. Крымом правительства было «выработать образец для оздоровления всей остальной России, создать совершенную форму гармонического сотрудничества демократической гражданской власти и военного командования, ведущего вооруженную борьбу с Красной Армией. В соответствии с этими целями правительство старалось удовлетворить справедливые требования местного населения и усилить позиции Добрармии».

По оценке Д. Пасманика, крымское население в целом встретило новую власть сочувственно: «Хотя новая власть не имела за собой никакой вооруженной силы, а немецкие войска уже начали эвакуировать из Крыма, порядок никогда не нарушался. Во всем Крыму царило полнейшее спокойствие. Красная Армия была еще очень далеко, а храбрость местных большевиков была обратно пропорциональна расстоянию, отделявшему их от армии Троцкого и Брусилова. Население, за исключением татарских шовинистов и немногих гвардейских офицеров, встретило новую власть с полным доверием».

В своих воспоминаниях указанный автор приводит крайне любопытный документ, а именно «Краткий отчет о деятельности Крымского Правительства с 15 / XI 1918 по 15 / IV 1919 г.», составлявшийся министрами уже в изгнании, в Афинах. Согласно этому «Отчету», по своем вступлении во власть, правительство сразу же «отменило все установленные немцами и прочими правительствами стеснения по отношению к свободе слова, печати и собраний, все сепаратические законы, установившие привилегии для особой категории крымских граждан, и все ограничения по отношению к органам самоуправления на основе всеобщего избирательного права. В течение пяти месяцев не было никаких эксцессов со стороны каких-либо органов правительственной власти в смысле стеснения свобод граждан».

Несмотря на исключение из программы действий крупных реформ в силу того, что Кабинет С.С. Крыма рассматривал свои правомочия как временные – до образования «единой русской государственной власти», некоторые его шаги вполне можно расценить как крупные успехи, актуальные и с точки зрения возможной частичной экстраполяции в современных крымских условиях.

Так, в соответствии с законом об аренде земель, 300.000 десятин крымской земли было закреплено по твердым арендным ценам в руках безземельных крестьян. При этом цена аренды была установлена в соответствии со «справедливой оценкой», основанной на капитализации действительных доходов с земель. Нужно согласиться с Д. Пасмаником, что «правительство было на лучшем пути разрешения аграрного вопроса в Крыму без уничтожения высококультурных хозяйств, обогащавших все население. Виноделие при нормальном развитии заняло бы одно из первых мест в Европе».

Согласно приводимому «Отчету», «правительство предприняло ряд финансовых мер, направленных к более равномерному распределению податного бремени, и, в частности, издало закон о единовременном налоге, главная тяжесть которого должна была лечь на состоятельную буржуазию и спекулянтов. Правительство приняло меры к удовлетворению разменного голода, приобретая разменные знаки у Донского Правительства, и само выпустило разменные знаки». Из Донского Государственного Банка Кабинет С.С. Крыма получил 53.000.000 рублей, помимо этого, были выпущены собственные бумажные деньги под залог государственных ценностей. Согласно закону, с прибылей по всему экспорту из Крыма взималось 25 %.

«Отчет» также свидетельствует, что «в области продовольственной – мероприятиями Правительства было достигнуто обеспечение населения мануфактурными и другими товарами в обмен на предметы вывоза из Крыма (табак, вино, соль)». Благодаря принятым мерам, полуостров не испытывал недостатка в предметах первой необходимости.

Были приняты меры по организации административных органов и милиции, мобилизации судебной системы, «вплоть до высшего суда», что дало повод недоброжедлателям Кабинета обвинять его в сепаратизме (своя кассационная инстанция имелась в Ростове на Дону).

Данным «Отчета» вторят и мемуары одного из виднейших деятелей Второго краевого правительства – М.М. Винавера, занимавшего пост министра внешний сношений: «Периодические приемы судебного персонала, доклады чиновников ведомства – все это было размерено и рассчитано, часы служебных занятий министра строго соблюдались, доклады проходили через все установленные в порядочном ведомстве ступени, – всякий вопрос излагался министром (имелся в виду министр юстиции В.Д. Набоков – А.И.) в Совете по прекрасно переписанным, изготовленным в недрах министерства докладам. Окружной Суд, Судебная Палата, мировая юстиция, следственные власти, прокуратура – все это функционировало, как некогда в столице, и был даже учрежден собственный Крымский кассационный суд, именовавшийся Высшим Краевым Судом».

Помимо этого, Второе краевое правительство покрывало почти все расходы местных самоуправлений, которым было выдано за пять месяцев его работы 18 млн. руб. субсидий.
Особого внимания заслуживает информация «Отчета» о мероприятиях в области народного просвещения. Так, здесь была «восстановлена пенсионная касса для народных учителей, переданы земским самоуправлениям права попечителя округа по отношению к высшим начальным училищам, проведен закон о явочном открытии частных школ и библиотек». На нужды Таврического университета было выделено 2.300.000 руб.

Вместе с тем, «забота о торговле и промышленности выразилась в рассмотрении и утверждении уставов ряда крупнейших торгово-промышленных банков и предприятий, имеющих целью содействие торгово-промышленной жизни как в Крыму, так и в других областях России по мере их освобождения от советской власти.

В области охраны национальных имений были приняты меры к сохранению в полном порядке единственного в России виноградно-винодельческого хозяйства, устроен заповедник из бывшей царской охоты, обеспечена охрана от расхищения ценных лесов и обеспечено функционирование ценнейших научно-вспомогательных учреждений в Крыму. Наконец, на долю Крымского правительства выпала поддержка и общегосударственного имущества, находящегося в Севастопольской крепости, организация комиссии по исчислению миллиардных убытков, причиненных немцами русской казне, выплата за счет общегосударственной казны пенсий, содержание общегосударственных лазаретов, санаторий и т.д.».

В своих воспоминаниях «Наше правительство» М.М. Винавер акцентирует внимание на принципе коалиционности, легшем в основу деятельности Кабинета С.С. Крыма. В его состав вошли «четыре кадета, один социал-демократ, один с.-р., два беспартийных из местных общественных деятелей, наконец, один генерал, татарин, тоже беспартийный (имелся в виду военный министр Милковский – А.И.).

Эта коалиционность, поначалу отмеренная и взвешенная с большою точностью, исчезла бесследно во время работы, с первых же наших шагов. Работали мы дружно. Никто из нас не был формально зависим от своей партийной организации, – не было случая, чтобы какое-нибудь партийное решение кем-нибудь было принято ad referendum – партии, – и члены одной и той же партии, четыре кадета, не принимали никаких связывающих предварительных решений сообща, часто и разноголосили при обсуждении отдельных вопросов <…> Создалась атмосфера дружеского доверия, скрепляемая ясностью и неизменностью основных тенденций и в некоторой мере гармонией характеров. Люди были разные, но их личные особенности удачно дополняли друг друга».

М.М. Винавер отмечает и несколько факторов, объективно усложнявших работу Кабинета С.С. Крыма. Так, по его воспоминаниям, симферопольский губернаторский дом вместил «целых три министерства, канцелярию Премьера, канцелярию управляющего делами, или Краевого Секретаря, как он у нас назывался. Все это заняло верхний этаж дома. А внизу – зал заседаний, узкая невзрачная приемная и нечто вроде общежития для пяти министров.

Проживали все министры в Крыму, но С.С. Крым – в Феодосии, Набоков в Ялте, я в Алуште, Богданов в Симеизе, Никонов в Севастополе. А Симферополь переполнен, вселять более неуда, – пришлось всем нам отвести по комнате в губернаторском доме. Бездомные министры несли вследствие этого двойную тягу: они совещались не только в зале заседаний, но, по русскому обычаю, непрерывные беседы тянулись и за общим обеденным столом в маленькой комнатушке, отведенной под столовую, где мы сходились за утренним кофе, за обедом и ужином.

Большой зал заседаний с длинным, покрытым зеленым сукном столом в центре, да еще большая угловая комната, отведенная под квартиру Набокова, – место наших частных совещаний и интимных бесед с военными властями, – много впитали в себя тревог и тяжких дум. Оказалось, к некоторому изумлению нашему, что правительственные заботы одни и те же в большом и малом государственном организме».

Вместе с тем, бывший министр справедливо замечает, что «ограниченные территориальные пределы облегчают практическое применение мер, да еще, пожалуй, контроль за этим применением. Но многочисленность проблем и принципиальные трудности их разрешения остаются те же. А слабость военной силы, зависимость от внешней помощи при растущем нажиме врага извне, из Украины, делали работу в таком микрокосме еще сложнее и тревожнее, чем на большой, лучше защищенной территории».

Имели место и трудности собственно процедурного характера: «Заседали мы, как водится в молодых правительствах, ежедневно, – часто по два раза в день. Трудность отделения дел крупных, принципиальных, от мелких, формально в одинаковой мере подчиненных ведению Совета Министров, давила некогда и Временное правительство; она давала себя знать и у нас».

Но главная сложность, и вместе с тем, фундаментальное противоречие в работе крымской власти этого периода лежало все же в иной плоскости.

С удивительной точностью это противоречие охарактеризовано в мемуарах князя В.А. Оболенского, возглавлявшего губернскую земскую управу. «Пять месяцев от ухода немцев и до прихода большевиков, – писал Оболенский, – можно охарактеризовать как период двоевластия или, точнее говоря, борьбы двух властей – военной и гражданской. И можно с уверенностью сказать, что Крымское правительство было бы побеждено в этой внутренней борьбе, если бы большевики не прекратили ее, заняв Крым в начале апреля 1919 года».

В этой связи отметим, что изначально командование Добровольческой армии декларировало принцип невмешательства в дела гражданской власти. В этой связи А.И. Деникин вспоминал: «В письмах С.С. Крыма устанавливались тождество «стремлений к возрождению Единой, Великой России, которую мы все призываем и которую все с нетерпением ждем», и необходимость при содействии армии борьбы со «скрытой и временно подавленной присутствием германских войск организацией анархических элементов Крыма…».

Я ответил письмом от 7 ноября: «В данное время Добровольческая армия ведет кровопролитное сражение в районе Ставрополя и не может выделить для Крыма серьезных сил.

Но помочь от души желаем. Поэтому я сделал распоряжение:

1. Немедленно выслать небольшой отряд с орудием в Ялту.
2. Другим отрядом занять Керчь.
3. В командование вооруженными силами вступить ген.-майору Корвин-Круковскому, которому даны следующие иструкции: русская государственность, русская армия, подчинение мне. Всемерное содействие Крымскому правительству в борьбе с большевиками. Полное невмешательство во внутренние дела Крыма и в борьбу вокруг власти.
4. Посланные части являются лишь кадрами, которые будут пополняться мобилизацией офицеров и солдат на территории Крыма. Дело это поручено «начальнику Крымского центра», ген. бар. де Боде. В его распоряжение командируются соответствующие помощники по делу формирования и снабжения.
5.
От души желаю Крыму мирной жизни, столь необходимой для творческой созидательной работы».

Здесь необходимо уточнить, что в функции военного министерства Второго краевого правительства, согласно М.М. Винаверу, входило расквартирование и обеспечение продовольствием воинских частей, а также некоторое участие в процессе мобилизации.

Однако, несмотря на кажущуюся ясность, практически с самого начала взаимодействия военной и гражданской власти полуострова начались конфликты и трения. Так, по воспоминаниям А.И. Деникина, «в середине ноября начальник формировавшейся Крымской дивизии ген. Корвин-Круковский распубликовал приказ о вступлении в трехдневный срок в ряды Добровольческой армии всех офицеров; под угрозой полевого суда за неисполнение. Этот приказ, отданный без ведома начальника Добровольческого центра и крымского правительства, вызвал большое волнение в последнем, усмотревшем в приказе нарушение своей державности и введение юрисдикции, не допускаемой на территории Крыма.

Через несколько дней последовало разъяснение, в силу которого призыв был объявлен необязательным. Войсковые части вернулись вновь к укомплектованию добровольцами.

Этот эпизод подорвал в сильной степени авторитет Добровольческой армии – демонстрацией ее слабости».

Наряду с отмеченным эпизодом, В.А. Оболенский вспоминает, что «уже через несколько дней после прихода Добровольческой армии в Крым, начальник Крымской дивизии, генерал-майор Корвин-Круковский, подал командующему войсками Крымского полуострова, барону де Бодэ, рапорт совершенно панического содержания, в котором доносил, что большевики массами притекают в Крым, где по условиям существующего порядка&#184; им легче всего жить, что в Крым «привозится большое количество оружия», что «не говоря уже о немецких колонистах, которые все прекрасно вооружены и просили только инструкторов от немецких офицеров, весь подозрительный элемент края богато снабжен немецким оружием, включительно до пулеметов», что «такому крайнему настроению масс способствует не только анархия, возглавляемая Петлюрой, охватившая Украину, и банда Махно, оперирующая в северной Таврии, но и в значительной мере этому способствует само краевое правительство, хотя и одушевленное высоким стремлением спасти Россию, но фактически не имеющее воли решиться на нужные меры из-за необходимости прислушиваться к мнению даже самых крайних элементов края», что «не только в тюрьмах, но и на свободе проживает масса лиц, за каждым из которых числится несколько убийств офицеров» и т.д.

Вывод: необходимо немедленно объявить Крым на военном положении, передать железные дороги, телеграф и телефон в ведение командного состава армии, «дать власть командному составу Добрармии и передать армии всех большевиков, находящихся в тюрьмах для суда, принятого в армии».

В том же рапорте начальник дивизии предупреждал своего непосредственного начальника, что он копию отправил Главнокомандующему, «чтобы не получить потом упрека, что я, старый корниловец, хорошо зная большевизм, не предупредил о тех мерах, кои были необходимы для края во избежание излишнего кровопролития».

По мнению В.А. Оболенского, в рапорте Корвин-Круковского имелся «целый ряд неверных сведений». В частности, известный земский деятель отмечает, что ушедшие из Крыма немцы на деле вели «систематическую и упорную борьбу с большевиками», а немецкие колонисты на деле оказались «может быть, единственной частью населения юга, активно сопротивлявшейся большевикам».

Помимо этого, В.А. Оболенский приводит показательный факт: «Когда С.С. Крым зашел в штаб Добровольческой армии, чтобы объясниться с генералом Корвин-Круковским по поводу его рапорта, то ему в качестве доказательства попустительства власти по отношению к большевикам был предъявлен список шестидесяти опасных большевиков, разгуливающих на свободе. Первым в этом списке значился известный в Крыму как лидер реакционеров в старом цензовом губернском земском собрании, бывший земский начальник Сахновский.

Вся его причастность к большевизму заключалась в том, что в его имении стоял отряд красноармейцев, которым он вынужден был давать продовольствие и фураж. Остальные «опасные большевики» были в том же роде: тут были имена тридцати националистов татар, которых еще можно было обвинять в сепаратизме, но отнюдь не в симпатиях к коммунистам. А затем – люди «всяких званий и состояний, жертвы случайных доносов».

При этом представляется глубоко знаковым, что бывший земский начальник Сахновский упомянут нами во втором разделе как жертва летучего отряда Севастопольского совета в период Временного правительства (у него было отобрано личное оружие). Это говорит о том, что одни и те служащие, зачастую честные и добросовестные, могли становиться жертвами быстро менявших друг друга режимов под надуманными предлогами.

Но к чести Второго краевого правительства и командования Добровольческой армии следует отметить, что «когда через несколько месяцев чрезвычайная комиссия, образованная для борьбы с внутренним большевизмом, рассмотрела этот список, то она категорически установила, что в нем не было ни одного лица, хоть сколько-нибудь скомпрометированного своей связью с большевиками».

По мнению В.А. Оболенского, «борьба с внутренним большевизмом» стала той областью, где конфликт между командованием и правительством был неизбежен. Основой для названных противоречий служило то, что «военное командование хотело получить в свои руки всю полноту власти, совершенно устранив от нее «какое-то» Крымское правительство.

Ибо при объявлении Крыма на военном положении с передачей командованию железных дорог, телеграфов и телефонов, власть местного правительства становилась совершенно призрачной». После упомянутого рапорта Корвин-Круковского, «вопрос о введении военного положения в Крыму был поставлен на очередь и с этого времени стал поводом для неисчислимых споров и пререканий между генералом Деникиным и Крымским правительством».

Вместе с тем, реальная, а не мнимая опасность усиления большевистского влияния в Крыму все же существовала, как несомненно и то, что Второе краевое правительство, олицетворявшее собой региональную демократию было (само по себе) весьма ограничено в средствах и механизмах борьбы с этим явлением.

Так, П.Н. Надинский указывает, что «подпольные большевистские организации имелись в Севастополе, Симферополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи. Организации были связаны между собой. Наиболее сильной из них по-прежнему была Севастопольская; она поддерживала регулярно связь с ЦК РКП (Б) и ЦК КП (б) У». Исследователь отмечает также, что «революционная литература в значительном количестве привозилась из центра. Ее приходилось с большим риском переправлять через фронт и бесчисленные белогвардейские заставы.

Листовки печатались на месте в подпольных типографиях Севастополя и Симферополя. Те подпольные организации, у которых не было типографии, размножали листовки на шапирографе или просто от руки. За ноябрь 1918 года было выпущено три воззвания и три номера газеты «Крымский коммунист».

В секретных осведомительных сводках белогвардейцев то и дело встречаются сообщения о деятельности большевиков. Например, в декабрьских сводках сообщалось: «Деятельность большевиков принимает все большие размеры».

В декабре 1918 г. обком КП(б)У докладывал ЦК РКП (б) о положении в Севастополе: «Есть комитет партии и ревком, членов партии 200. Военная работа налаживается, выпускают листовки, оружия много, есть винтовки, патроны и револьверы. Есть три отряда от 30 до 40 человек в каждом, организованные железнодорожным ревкомом.

Есть связь с германским Совдепом, председатель его принадлежит к группе «Спартак», но прибытие союзников (англо-французских интервентов) не дает возможности использовать немцев. Намечается возможность ведения агитационной работы среди союзных войск». Как видим, в рапорте Корвин-Круковского на деле далеко не все было искажением реального положения дел…

Информацию о росте влияния радикальных элементов встречаем мы и в упомянутом выше «Кратком отчете о деятельности Крымского Правительства…». Так, «Отчет» свидетельствует, что «вспыхнувшая в марте месяце в Севастополе большевистская забастовка была ликвидирована без пролития крови и без всяких уступок со стороны Правительства.

Возникновение в Севастополе большевистской забастовки и степень участия в ней проникших извне элементов заставили, однако, Правительство в течение последнего месяца издать ряд исключительных законов о внесудебных арестах и военной цензуре, причем применение этих законов вверено было особому совещанию, в состав которого входили: министр внутренних дел Н.Н. Богданов, министр юстиции В.Д. Набоков и Начальник Штаба Добрармии ген. Пархомов. Применение этого требовалось, впрочем, редко и выразилось, главным образом, в воспрещении собраний и в аресте главарей забастовки».

Поразительный пример встречаем мы в мемуарах генерала Деникина. Автор сообщает, что в преддверии второго захвата полуострова большевиками, 28 марта полковник Труссон (командующий сухопутным французским контингентом) объявил осадное положение и принял на себя всю власть в Севастополе. «Между тем местный большевицкий революционный комитет с утра 29-го расклеивал уже по городу свои приказы и прокламации, требуя прекращения работ по эвакуации и воспрепятствования выходу в море кораблей.

По инициативе того же комитета группа матросов подготовила взрыв огромного транспорта «Рион», наполненного несчастными беженцами, преимущественно женщинами и детьми. От взрыва бомбы пострадало более 100 человек (21 убит). К счастью, остальные заложенные бомбы были вовремя обнаружены и потоплены. Главные виновники взрыва скрылись, пособники… «при попытке бегства с корабля были убиты».

Несомненно, что росту пробольшевистских настроений в обществе объективно способствовало нарастание кризисных явлений, обусловленных продолжающейся Гражданской войной.

Согласно описаниям Деникина, общая ситуация в Крыму в целом отнюдь не внушала оптимизма. «В Крыму не было ни сознания назревавшей опасности, ни желания активной борьбы. И не было той силы, которая могла бы побороть общественное равнодушие <…> По тону социалистических газет и резолюций партийных, профессиональных организаций и демократических самоуправлений видно было идущее crescendo «полевение» <…>

Положение добровольческих войск в Крыму при таких настроениях в моральном отношении было чрезвычайно тягостным. Оно не способствовало ни притоку добровольцев, ни подъему в рядах тех, что дрались на полях Таври, на Перекопе и Чонгаре. Скудость средств и неорганизованность снабжения еще более отягчали положение. К сожалению, в крымских войсках также было далеко не благополучно. На верхах шел разлад.

Сменивший ген. Боде ген. Боровский, имевший неоценимые боевые заслуги в двух Кубанских походах, выдающийся полевой генерал, не сумел справиться с трудным военно-политическим положением <…> Некоторые из переброшенных в Крым добровольческих частей не отличались должной выдержкой и тактом и своим демонстративным проявлением не к месту и не ко времени монархических и противодемократических тенденций давали пищу для нападок <…>

Немало темных элементов попадало и в войсковые части, иногда просто самозванцы прикрывались трехцветным добровольческим шевроном. В северной Таврии они угнетали население незаконными реквизициями, подчас грабежами, в крымских городах производили незаконные обыски, «выемки», налеты, набрасывая густую тень на облик всего добровольчества.

Безнаказанность большевицких главарей, большевицкой пропаганды и агитации вызывала скрытые меры противодействия: частью по инициативе местных начальников, частью самочинно стали возникать негласные контрразведки. Временами печать сообщала и о кровавых самосудах (Ялта, Севастополь и др.), которые все приписывались также добровольцам и вызывали волнение среди демократии, резолюции протеста, забастовки и т.д.».

Глубоко примечательно, что в приводимом В.Г. Зарубиным документе – «Справке о деятельности Крымского правительства и причинах его падения, составленной министром внешних сношений М.М. Винавером» отмечается: «Д. А. (Добровольческая армия. – В.З.) не могла прислать в Крым сколько-нибудь значительных сил, а по качеству своему отряды, присланные в Крым, особенно в Ялту, были таковы, что поведением своим вызывали негодование со стороны всего мирного населения.

Отряды эти сочли себя вправе взять в свои руки расправу с теми, кого они признавали большевиками, и самовольными убийствами, арестами, разгромом типографии газеты (меньшевистской «Прибой» в Севастополе. – В.З.) вызывали во всем населении Крыма крайне недружелюбное отношение. Репрессий (в отношении этих отрядов. – В.З.) со стороны командования Д.А., невзирая на настояния Правительства, не последовало».

В отдельном рассмотрении нуждается вопрос о роли союзнических сил в крымской политике периода Второго краевого правительства. В советской историографии их однозначно принято было именовать «интервентами». Так, в частности, П.Н. Надинский отмечает: «Военно-морские силы интервентов вошли в Черное море в ночь с 15 на 16 ноября 1918 года. Во второй половине ноября интервентами были заняты все основные порты северного и кавказского побережья: Одесса, Николаев, Херсон, Севастополь, Новороссийск, Батуми и другие.

22 ноября 1918 года корабли интервентов прибыли на Севастопольский рейд и на следующий день вошли в Севастопольскую бухту. Эскадра состояла главным образом из английских и французских кораблей, но были и американские, итальянские и греческие суда. Эскадра состояла из 3 дредноутов, 8 крейсеров, 12 миноносцев и большого числа транспортов.

В декабре в Севастополе был высажен английский десантный отряд в 500 человек, французский – около 3 тыс. и греческий около 2 тыс. человек. Таким образом, в декабре в Севастополе оказалось около пяти с половиной тысяч сухопутных войск интервентов, помимо личного состава военного флота. Количество боевых кораблей интервентов в Севастопольской гавани то уменьшалось, то увеличивалось».

Здесь следует отметить, что важное формальное отличие от германской оккупации Крыма заключалось в том, что поначалу союзников с энтузиазмом встречали представители военных и гражданских властей, а также широких кругов крымской общественности. В этом смысле можно констатировать, что их присутствие на полуострове было легитимным (опять же в той мере, в которой вообще можно рассуждать о легитимности в условиях Гражданской войны).

Вспоминает князь В.А. Оболенский: «В то время, мы были почти отрезаны от Западной Европы с одной стороны – большевистским фронтом, а с другой – немецкой цензурой и благодаря этому склонны были упрощать и схематизировать сложную послевоенную конъюнктуру. Нам казалось, что та же фатальная связь, которая существовала между победами германского оружия, расчленением России и торжеством большевиков, должна существовать между явлениями обратного порядка и что победа союзников будет иметь последствием объединение России и падение большевиков. И шедшая к нам эскадра представлялась нам в нашей убогой жизни знамением освобождения и возрождения нашей родины. Понятно, в каком подъеме настроения готовились мы встречать наших «освободителей».

Из Симферополя встречать союзную эскадру выехало три делегации. Одну составляло правительство in corpore, вторую – представители Добровольческой армии, в третью делегацию входили избранные на только что законченном губернском земском собрании два губернских гласных и я».

В.А. Оболенский передает колоссальное разочарование, которое испытали депутаты от этого приема: «Нас положительно принимали не как представителей дружественного населения и союзной армии, а третировали, как каких-то частных просителей… Среди депутатов поднялся ропот <…> первая встреча с ними (союзниками – А.И.) произвела отрезвляющее впечатление. Тогда только впервые мы ощутили то, что теперь совершенно ясно понимаем…».

Не вызывает сомнений, что присутствие западных союзников в Крыму было обусловлено, в первую очередь, их собственными геополитическими интересами. Принимать решительное участие в боевых действиях они не спешили. А.И. Деникин отмечает, что в преддверии захвата большей части Крыма большевиками, а именно «12 марта прибыл в Севастополь ген. Франше д’Эспре. Прием им военно-морских начальников и членов правительства отличался грубостью.

Он говорил раздраженно о «постыдном поведении русских офицеров, особенно за границей», о русской интеллигенции и буржуазии, которая «прячется за спины армии союзников (!)». Предупреждал, что «русские не должны думать, что союзники будут воевать за, а должны сами идти на фронт…». Испытав до дна смирение своих невольных слушателей, генерал приказал все формирующиеся в Севастополе добровольческие части немедленно вывести на фронт, сменил Рюэ, назначил «командующим союзными войсками в Крыму» полковника Труссона и обещал, что если фронт продержится две недели, то им будет дана помощь.

Мы, русские, сами знали хорошо свои вины, но что – какое соучастие, какое самопожертвование, – что давало право им быть нашими судьями?..», – восклицает Деникин.

В этой связи глубоко примечательными представляются нам наблюдения историка А.Б. Широкорада, касающиеся того, что уже во время Первой мировой войны «в Берлине, Вене, Париже и Лондоне были абсолютно уверены в неизбежности внутреннего переворота в России, падении монархии и начале гражданской войны. И вот для этой войны готовились финские егеря, сечевые стрельцы и польские легионы».

Опосредованное участие великих держав в гражданском конфликте на просторах рухнувшей империи сулило немалые экономические выгоды. П.Н. Надинский отмечает, что «по далеко не полным данным интервенты причинили гражданскому населению города Севастополя имущественный ущерб более чем на 500 тыс. рублей золотом. Разграблению подверглись склады Севастопольского военного порта, ценность имущества которого, как мы знаем, сами интервенты определяли в 5 миллиардов рублей. Только из одного склада шкиперской части интервенты забрали материальных ценностей на 400 тысяч рублей золотом.

Имущество, которое интервенты не могли увезти с собой, по распоряжению Труссона уничтожалось. Захваченные в крымских портах корабли военного и торгового флота интервенты частью увели с собой, частью передали Деникину».

Получив немалую экономическую выводу от пребывания в Севастополе, французские силы проявили крайний цинизм во время эвакуации вследствие наступления Красной Армии. По воспоминаниям самого Деникина, «в эти дни нашего национального несчастья ответственными представителями Франции, казалось, было сделано все, чтобы переполнить до краев чашу русской скорби и унижения.

Вот, например, финальный эпизод, характерный для всей эвакуации… 3 апреля ушел последний русский пароход «Георгий», и на внешнем рейде стояли еще иностранные пароходы, приютившие беженцев. На одном из них – французском пароходе «Дюге-Труян» – находился начальник штаба крепости ген. Рерберг и чины штаба (с семействами), до последнего момента исполнявшие свои обязанности. 7 апреля получено было приказание с французского флагманского судна – всем русским офицерам покинуть французский корабль.

«Приходилось, – пишет Рерберг, – попадать в руки большевиков или кидаться в море…» Выручил английский адмирал, принявший офицеров с семьями на свой транспорт <…>

Корабли с беженцами шли в Константинополь, в Пирей, к берегам Черноморской губернии. Крымские правительственные учреждения высадились в Новороссийске и Туапсе, возбудив вопрос об «иммунитете» в качестве представителей «союзной державы». Полагая, что роль крымского правительства уже закончена, я дал указание черноморскому губернатору считать чинов правительства и прибывающих учреждений его – частными лицами; Керченский уезд поступил в управление Ос[обого] Сов[ещания].

Там, на Акманайских позициях, устроенные и переформированные в дивизию части бывшей Крымско-Азовской армии, поддержанные с Черного и Азовского морей огнем орудий русского и союзного флотов, главным образом английских, в течение двух месяцев отстаивали упорно последний клочок Таврического полуострова, послуживший нам в начале июля исходным плацдармом для нового победного наступления».

Таким образом, этот «финальный аккорд» в истории Второго краевого правительства со всей очевидностью вновь засвидетельствовал его крайне зависимое положение как от военных властей, так и от общего развития большой «геополитической игры» вокруг Крыма.

Вместе с тем, представляется, что деятельность его была отнюдь не бесплодной и не бесполезной, как с точки зрения поступательного развития местного самоуправления, так и в области местного хозяйства, науки и культуры, гармонизации объективных социальных противоречий.

Выводы. Деятельность Первого и Второго крымских краевых правительств являет собой крайне интересный период в истории Крыма периода Гражданской войны. И Кабинет С. Сулькевича, и Кабинет С. Крыма по своему развивал институты крымской государственности, хотя оба этих правительства (в особенности первое) были крайне зависимы от внешних сил.

Немалый научный интерес вызывает осмысление весомого управленческого опыта, который аккумулировали оба этих правительства. Значительное внимание главы обоих Кабинетов уделяли развитию образования, науки и культуры, а также регионального хозяйственно-экономического потенциала. Был открыт Таврический университет, ставший, несомненно, одним из лучших на «постимперском» пространстве.

Вместе с тем, нарастание кризисных явлений, обусловленных общим ходом Гражданской воны, усиление борьбы за полуостров между внешними центрами силы, нарастание идеологической полярности в настроениях населения обусловили завершение «Краевого» периода.

Источники и литература:1. Винавер М.М. Крымское правительство (Предисловие В.В. Лаврова и А.В. Мальгина, подготовка текста В.В. Лаврова) // Крымский Архив – 1999. – № 4.
2. Государственный архив в Автономной Республике Крым (ГААРК). – материалы фонда Р-999 (Министерство внутренних дел Крымского краевого правительства).
3. Деникин А.И. Очерки русской смуты. [В 3 кн.] Кн. 3, т. 4, т. 5. Вооруженные силы Юга России. – М.: Айрис-пресс, 2006.
4. Зарубин В.Г. Соломон Крым и Второе крымское краевое правительство // http://www.a-pesni.golosa.info/grvojna/bel/a-solkrym.php.
5. Лавров В.В., Ишин А.В. Летопись создания Таврического университета: 1916-1921 // Крымский Архив. – 2003. – № 9.
6. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. Часть II. Крым в период Великой Октябрьской Социалистической революции, иностранной интервенции и Гражданской войны (1917 – 1920 г.). – Симферополь: Крымиздат, 1957.
7. Оболенский В.А. Крым в 1917-1920-е годы (Продолжение. Подготовка текста В.В. Лаврова, комментарии А.В. Мальгина) // Крымский Архив. – 1999. – № 4.
8. Пасманик Д. Революционные годы в Крыму (Предисловие В.В. Лаврова и А.В. Мальгина, подготовка текста В.В. Лаврова) // Крымский Архив – 1999. – № 4.