Есть у меня знакомый, любящий повторять, что он живет в СССР, и за двадцать лет с самостийной Украиной так и не сросшийся. Телевизор в его квартире настроен на российские каналы, часы на руке показывают российское время, бутылку шампанского в Новый Год он открывает под звон кремлевских курантов. В России, где родился, бывает часто и лучше считает российские рубли, чем украинские гривны.
В чем-то его жизнь и вправду не изменилась. Он в СССР был человеком среднего достатка с набитым продуктами холодильником и продолжает оставаться им сегодня.
У него есть приличная пенсия и энная сумма свободных средств, которые он ни в СССР в сберкассе не держал, ни сейчас коммерческим банкам не доверяет.
Хотя он и не признается, но это есть его личная форма протеста против развала СССР. С одной стороны, пережив трудный безденежный период девяностых, он сумел приспособиться к новой жизни: как хорошего специалиста его подхватили предприимчивые работодатели, ценившие его безотказность, исполнительность, честность и профессионализм. С другой, человеческая память — не экран компьютера, с которого нажатием клавиши исчезает неправильно написанное. К развалившей СССР беловежской тройке у него свой счет. Они лишили его надежной работы и стабильной семейной жизни в самом расцвете жизни мужчины, в сорок лет, и отделили его, русского человека по национальности и месту рождения, от своей родины государственной границей.
Для таких, как мой знакомый, которые, ностальгируя по СССР, видят его воплощение в России, американские социологи придумали специальный термин — «старые советские». Даже если эти люди, как тот же мой знакомый, не без трудностей и потерь на первых порах становления новой государственности всё же вросли в сегодняшнюю жизнь, они продолжают видеть в прошлой только хорошее и недовольны нынешней.
Повод для критики у большинства имеется в основном один, но он перевешивает все остальные — это плохое материальное положение. Причем некоторые сами и способствовали этому, продолжая держаться зубами за прежнюю работу, не решившись променять хороший коллектив и незыблемую уверенность в то, что делают нужное дело, на новое место работы, а потому выкручиваются, берут в долг, месяцами ждут задерживаемой зарплаты.
Несмотря на упертую верность незыблемым моральным советским установкам, которая, казалось бы, должна уважаться новыми собственниками, по ним в первую очередь бьет безработица, которая особо страшна на пороге старости. В этом возрасте как раз и обнаруживается, что количество сортов колбасы уже не имеет решающего значения, а пресловутая стабильность в стране вовсе не означает уверенности в завтрашнем дне. Вот тут-то и настигает ностальгия по прошлому, когда колбасы было меньше и стояли за ней в очереди часами, за сапогами ездили в Москву, отдыхали в паршивейшем пансионате, правдивую информацию о жизни в стране добывали из заглушаемого транзистора, но дважды в год выходили нарядно одетыми на демонстрацию и в едином порыве счастья драли глотку за мудрую партию, ведущую толпу к светлой жизни.
Многие застряли в СССР именно из-за того, что скудное материальное положение не дает им жить по-новому. Они как не бывали за границей, так и никогда не побывают там. Но если в прежнее время надеялись когда-нибудь получить от профсоюза путевку в Болгарию и увидеть Черное море с заграничной стороны, то сейчас они лишены и этого. А все рассказы об отдыхе в Турции и Египте, акции на поездки в Италию, приглашения посетить Австрию на Рождество вызывают у них непомерное раздражение чужой зажравшейся сытостью.
Но, несмотря на это, они тупо верят, что лучше родины нет, деньги в жизни не главное, а стремление собственных детей покинуть Украину ради нормальной работы, хорошего заработка, возможности жить цивилизованно, увидеть мир воспринимают как предательство. Причем синдромом, что «раньше было лучше», больны и те, кто на заре новой государственности покинул Украину. Приезжая на родину демонстрировать примеры немецкого, американского или израильского благополучия и насладившись впечатлением от произведенного эффекта, они ударяются в воспоминания о жизни в СССР, когда было трудно и скудно, но весело и дружно. Они и после десятков лет жизни заграницей, слегка впитав менталитет чужой страны, по-прежнему отмечают вдали от родины 1 Мая и празднуют старый Новый Год 13 января. Вот такие они странно устроенные «старые советские», так и не оправившиеся от краха СССР. Перемены их пугают, так как по привычке они не ждут от них ничего хорошего.
Но, надо заметить, что устремленность в советское прошлое более свойственная провинциалам. На окраинах страны перемены менее заметны, а те, что бросаются в глаза, — один сплошной негатив. Закрытие и банкротство предприятий, «оптимизация» учебных и лечебных учреждений, хитрые коммерческие вузы, безработица, повальные отъезды в поисках работы, поломанные семьи, брошенные дети, роющиеся в мусорных баках бомжи, опустившаяся на рынках интеллигенция, масса пьющих женщин, самогон на каждом углу.
Старшее поколение, живущее в крупных городах и столице, лучше вписалось в новую жизнь и меньше ностальгирует по старой. И все потому, что большой город — это больше возможностей для трудоустройства. Уже не суть важно, кем быть, главное быть кем-то. Многие сохранили прежний профессиональный престиж, многие понизили новой работой свой социальный статус, но все одно получают за нее деньги, имеют возможность не считать каждую копейку. Большие города всегда интересны приезжим, а если у коренных жителей есть свободные квадратные метры, то это в отличие от провинции дает не только хлеб с маслом и колбасой, но и открывает возможности для путешествий. А с багажом новых впечатлений ностальгия пропадает, наоборот — хочется жить по-новому.
Как те, кого американские социологи классифицируют «новыми русскими» (под этот стандарт попадают все, кроме прибалтов). Среди них тоже есть успевшие пожить в СССР, но их счастливые воспоминания — это не ностальгия по ушедшей стране, а обычная память детства. Побыв октябрятами и пионерами, походив с родителями на праздничные демонстрации, съездив пару раз в пионерлагерь, они пупком к СССР не приросли. Их умственное созревание пришлось на время развития рыночных отношений и капитализации экономики, вместе с которыми к ним пришла необходимость понимания жизни по-новому. От того они ценят западные приоритеты в жизни, уверены в себе, готовы и умеют оборачивать новые обстоятельства себе на пользу, нацелены на материальный результат, а часто и на переезд в другую страну.
Рассуждения молодых порой ставят старшее поколение в тупик, они не могут понять, как это работать только ради денег и без трудовой книжки, не думать о старости, не заботиться о пенсии, не откладывать на «черный» день, не торопиться рожать детей, жить годами в гражданском браке, отдыхать, лечиться и учиться за границей, видеть счастье не в благополучии страны, а в своем собственном.
Естественный конфликт поколений, отцов и детей порой принимает форму внутрисемейной гражданской войны, где разворачиваются нешуточные споры об экономических реформах, государственном устройстве, политических партиях. Но срастись тем, кто сожалеет об ушедшем, с теми, кто стремится овладеть будущим, сложно. Молодые взрослеют и мудреют своим умом, им неоткуда взять необходимый опыт старшего поколения, потому что тот, советский, из позавчерашней жизни, на нынешние реалии не натянешь, а других советов отцы детям дать не могут.
Старым советским тоже на детей рассчитывать особо нечего, потому что оправдывать ожидания в их понимании молодые не хотят, они живут по новым правилам, руководствуются другими ценностями, меряют человеческие отношения материальными интересами. Американцы видят единственный объединительный полюс старых и новых жителей страны в религии, интерес к которой стал набирать силу после развала СССР. Однако считать это однозначно признанным фактом вряд ли имеет смысл.
Да, посещают церковь и те, и другие, но ведь это не вера, а мода. Кому-то из старшего поколения вера в бога заменила идеологическую пустоту, но духовной ценностью для молодых она не стала. Посвятить куличи, а следом побить морду — это гораздо больше свойственно и старым советским, и новым украинским. Так что примирение и на религиозной почве старшего и младшего поколения вряд ли возможно. Каждый, думается, так и доживет жизнь со своими понятиями о ней, со своими ценностями и по своим принципам.
Наивно надеяться, что старшее поколение, даже достигшее в новом времени больших высот, чем в СССР, безоговорочно отринет старую жизнь, потому что на нее пришлось немало доброго и хорошего. Как бесполезно убеждать молодых, что раньше было лучше — это все равно, что показывать им старые черно-белые фотографии и рассказывать, как зелены Кавказские горы. У каждого поколения свой опыт и своя жизнь, которые сошлись в промежутке времени и стран.
с сайта idrive.kz
