СУББОТНИЙ РАССКАЗ
Бегунок уныло тащил двуколку. Мелкий дождик навевал уныние. Максим Петрович застегнул новый мундир, накинул на дождевик еще и рогожку. Стал подниматься ветер и похолодало.
Да… Кум молодец: и сукна зеленого достал, и портного хорошего спроворил. На Караимской улице есть хорошие портные. Правда, шьют они не торопясь: сняли мерку, выкроили, сметали – и жди три недели до примерки. Потом опять месяц жди. Но уж если «построили» мундир, то и сын, и внук носить будут, не сносят. Если только сукно добротное. А вот его у греков надо брать. Они из самой Голландии возят.
Думы медленно тянулись в голове, как тяжелые тучи на осеннем небе. Теперь надо сапоги заказать. Но это у себя в Чеботарке. Турок тут свою усадьбу построил и немца в управляющие нанял. Хорошее, доброе хозяйство. И озерко выкопали, и фазанов из Италии привезли…
Вот у них отличный сапожник, Вася Чеботарь, знатные сапоги тачает. На рыбьем пузыре, непромокаемые. Век носи – не сносишь…На погоду разболелась поясница, жаль французский доктор Оже, помер. Хорошо грязями лечил, хоть и дорогой был, но своих пользовал безоплатно… Придется к татарину Эмину обращаться, а тот только и знает. что закопать в грязь да водой из озера поливать… Но это уже летом.
Скоро и дом. Верну бегунка и двуколку управляющему в Чеботарке, пересяду на свою телегу – и к себе в Саки. А там жена, винцо из погреба, ларичка вяленая, брынзочка…
И вдруг так ему захотелось перекусить, что стало невмоготу. Пошарил под сиденьем, вытащил походный баул, вынул глиняную флягу, вместимостью в штоф, кусок татарского лаваша и полкольца домашней колбасы. Отхлебнул пару больших глотков и только собрался закусить, как со стороны дороги на Карагурт подскакали какие-то незнакомые военные.
Максим Петрович снял форменную фуражку и, широко улыбаясь, уставился на незнакомцев.
Один, широкоплечий, с лихо закрученными усами, в красном, побуревшем от дождя мундире и огромной меховой шапке, что-то проговорил или, как показалось Максиму Петровичу, проквакал на каком-то незнакомом языке. И видимо, осознав, что его не поняли, опять что-то проорал, и к ним подъехал другой офицер, в синем мокром мундире, черной барашковой папахе и по-турецки прокричал: «Вы кто такой? Откуда и куда едете?» Максим Петрович на татарском ответил:
– Я волостной писарь, еду домой, в Саки. Возвращаюсь из Симферополя, верней, с Ак-Мечети, от кума.
– Давно из Симферополя?
– Вчера в ночь выехал.
– Много там войск?
– Да видимо-невидимо…– Максим Петрович аж заикнулся, внезапно осознав, что вранье может привести и к трагическим последствиям.
– Следуйте за нами!
Два всадника стали по бокам двуколки, а офицер направился мимо Чокрака к Кара-Тобе.
На берегу моря от Кызыл-Яра до самой Евпатории все было занято войсками, на рейде стояло огромное количество кораблей, два парохода дымили трубами, между судами и берегом сновали лодки. Вдоль соленого озера суетилось множество вооруженных людей. Со стороны Красной горки слышалась пушечная стрельба, и облачка дыма с берега и моря говорили о том, что там идет бой.
Один корабль горел, но несколько других бегло палили по берегу, где, как знал Максим Петрович, была расположена русская полевая батарея.
Теперь стало ясно: слухи о предстоящей войне, которые расползались с самой весны, подтвердились. Это война.
Противно засосало под ложечкой, по спине пополз холодок. Максим Петрович осознал, что он попал в руки врагов. Но кто они? Турецкие, красные флаги он знал, но на многих кораблях развевались какие-то незнакомые – синие, с крестом, похожим на восьмилапого паука, на других – трехцветные, но не русские торговые. Кто такие эти враги, Максим Петрович не знал.
Всадник в красном мундире спешился возле группы офицеров, гревшихся у дымящего костра, что-то там доложил и скоро вернулся вместе с пожилым, видимо, генералом, в таком же красном мокром мундире, расшитом золотом, и в черной треуголке. Старик внимательно посмотрел на Максима Петровича, о чем-то переговорил с сопровождавшими его офицерами.
Один быстро побежал к груде бочонков и оттуда что-то просемафорил флажками. Спустя полчаса к берегу причалила большая шлюпка. Морской офицер, сносно говоривший по-русски, пригласил Максима Петровича. И спустя недолгое время пришвартовались к подветренному борту огромного корабля.
Ветер крепчал, дождь перешел в ливень, пару мелких суденышек выбросило на пересыпь. Корабли стонал от ударов волн, но крепко держались на якорях. Подняться по трапу стоило огромных усилий, Максима Петровича, чтобы он не сорвался, даже перевязали канатом под мышками и помогли взобраться. На палубе их уже ждали и пригласили в каюту.
После холода и дождя Максиму Петровичу показалось, что там тепло и уютно. На кушетке сидел однорукий, в красном мундире, расшитом золотом, человек. Густые, седые бакенбарды обрамляли его хмурое бульдожье лицо с тонким крючковатым носом и маленькими въедливыми глазками под косматыми бровями. Напротив него, в синем мундире, так же расшитом золотом, – изможденный старик с седой бородкой клинышком на желтом худом лице.
Они с любопытством смотрели на Максима Петровича – огромного, почти саженного роста, с широченными плечами и довольно округлым животом под новым темно-зеленым мундиром.
– Вы кто такой? – офицер с каким-то квакающим акцентом обратился к Максиму Петровичу.
– Волостной писарь.
Офицер перевел, и генералы, о чем-то переговорив между собой, через переводчика обратились к нему.
– Вы давно из Симферополя?
– Вчера в ночь выехал.
– А много ли там войск?
Что ж, соврав один раз, придется врать и дальше. Максим Петрович, глубоко вздохнул и, мысленно перекрестившись, ответил:
– Войск видимо-невидимо. И конница, и пушек много. Солдаты все с ружьями.
Генералы переглянулись. И тут в кают-кампанию зашли два матроса в белых фартуках с подносами в руках. Быстро сервировали стол. И хозяева каюты жестом пригласили пленника к трапезе.
Ну, напоследок можно и выпить. Да и закусить не грех. Максим Петрович, не стесняясь, осушил большой бокал вина, не стал теряться и, как подсмотрел в доме немецкого управляющего в Чеботарке, взял в левую руку вилку, в правую – нож с тупым кончиком и, зацепив кусок буженины, заработал челюстями.
Обед продолжался недолго, на десерт подали кофе, но не такой, как варили турки в Козлове, а более ароматный и со сливками.
…Баркас перевез Максима Петровича на берег. Бегунок и двуколка ждали его на прежнем месте, но вот ни фляги с вином, ни колбасы с лавашем уже не было. Офицер дал Максиму какую-то бумажку, назвав ее «пасс», и объяснил, что она дает ему право на передвижение в зоне высадки войск.
Через час он уже подъезжал к своему дому. Испуганная жена ждала и бросилась встречать, протягивая сухую накидку.
Долго он стоял перед образами, молча опустив руки, потом истово перекрестился, поклонился, коснувшись рукой пола, и глубоко вздохнул.
Утром войска покинули пересыпь, часть осталась в Евпатории, часть – в Саках, остальные пешим маршем под прикрытием кораблей двинулась вдоль моря на юг.
Максим Петрович и не подозревал, что его слова стали основой для стратегической ошибки маршалов Раглана и Сент-Арно и бессмертного подвига Севастополя…
Апрель 2017
