ПОПЫТКА ЖИЗНЕОПИСАНИЯ
Бывает, попросишь человека поведать историю, и понимаешь, что он сам — история, да еще и такая, какую не выдумаешь нарочно. Мы ожидали от <b> Александры Федоровны Андреевой</b> рассказа о крымских подпольщиках, но так увлеклись этой удивительной женщиной и ее жизнью, что отложили эту тему до следующей встречи. Таких, как она, сейчас уже не делают. Да и негде сегодня искать себе применения подобным людям, сделанным из твердейшей и несгибаемой стали.
«Ничего подобного! — возмущается Александра Федоровна моим попыткам предположить, что ее поколение было и сильнее, и правильнее. — Молодежь сегодня ничем не хуже. Более того, она умнее нас. А те молодые, которые придут позже, когда и нас уже никого не будет, вот они окажутся еще умнее и еще лучше, и они-то все расставят по местам и разложат по полочкам, они всем расскажут, кто прав и виноват, объяснят своим дедам, что они плохо обращались с прапрадедами».
Сегодня она считает своим долгом жить столько, сколько понадобится для помощи ветеранам, для работы с детьми, которым не от кого услышать рассказы о далеких военных годах, потому что их прадеды не дожили увидеть правнуков. А вот Александра Андреевна дожила, и в свои 88 лет она с трудом находит в плотном графике пару часов, чтобы рассказать, как жила и во что верила.
Первой ее напору уступила школа: «Тогда все начинали учиться в восемь лет. Меня же, шестилетнюю, сразу приняли во второй класс. У нас была соседка — очень культурная и образованная женщина из дворянской семьи. Я каждый день приходила к ней, и она учила меня читать и писать. Так вот и вышло, что я раньше положенного пошла в школу».
Она сразу же стала самой активной, самой ответственной и самой видной ученицей. Организовали хор — Шура поет, ставят спектакль — она играет в главных ролях. Директор школы отдает ей свой велосипед, чтобы подающая надежды спортсменка имела возможность тренироваться: «Помню, я очень любила велоспорт. И еще мне нравилось, когда мы делали пирамиды, то есть вставали друг на друга и формировали разные фигуры. Помню, как делали красную звезду, потом — серп и молот. А уж как я любила русскую литературу и русский язык… Только идут какие-то чтения в доме культуры — я обязательно там выступаю».
После 7 класса Александра заявила своим родителям, что хочет поступать в театральное. Те, естественно, воспротивились: «Еще не хватало, чтоб ты была артисткой! Пойдешь в педучилище!» Что поделаешь, отличница была перфекционисткой не только в учебе, творчестве и спорте, но и в своем дочернем долге выполнять волю родителей. Тем более, Александра была не против реализовать страсть к русской литературе в учительской профессии. Одно лишь мешало: тринадцатилетних в училище не берут. Пришлось тетке Шуры, председательнице сельсовета, подделать документы и увеличить возраст не по годам смышленой племянницы.
Спортсменка, комсомолка и просто красавица»
Пьеса оказалась для девушки пророческой — пройдет время, и она будет слушать признания от настоящего летчика, а позже станет его женой и уедет с ним в далекий солнечный край, откуда он присылал ей сладкий виноград. А пока он просто учится двумя курсами старше на физкультурном отделении, и они даже бегло знакомятся. Тогда в Белый часто приезжал школьный директор, тот самый, который давал бойкой ученице свой велосипед. Он знал, что молодежи не хватает денег на кино, поэтому, когда шел смотреть новый фильм, всегда брал с собой ее и свою сестру, которую сопровождал друг, не вызывавший у Шуры ровным счетом никаких эмоций.
В 18 лет Шура превратилась в Александру Федоровну — робкую юную учительницу русского языка и литературы. Ей достался новообразованный класс из тех, кто в школе ранее не учился. «И вот я читаю им стихи, а сама не смею глаз поднять — там ведь парни сидят меня на пару лет старше. Очень я их стеснялась. Из-за этого даже не ходила на танцы совсем — вдруг кто-то ухаживать за мной начнет», — и такую вот учительницу сделали директором школы в ее-то 18 лет.
«Просто я была очень серьезная, очень ответственная и активная. Поэтому меня поставили на место директора, который ушел на войну. Ой, как мне было тяжело! — вспоминает Александра Федоровна. — А потом получилось еще удивительнее. Мне все еще было 18 лет, когда меня приняли в партию и сразу же назначили первым секретарем Бельского райкома комсомола».
Вчерашняя студентка педучилища настолько поражала окружающих своей неуемной энергией, что ей доверяли любой пост и любое задание. Пока ровесницы бегали на свидания, Александра ездила на своем велосипеде по соседним селам на комсомольские собрания и готовила тексты выступлений.
Однажды она побежала в райком уточнять что-то насчет грядущей конференции в Смоленске, когда пошел ливень. «Я забежала в подворотню, смотрю — а там уже прячется какой-то молодой человек. Он меня увидел и говорит: «А я вас, кажется, знаю» — вспоминает Александра Федоровна. Это был тот самый спутник сестры директора школы, с которым они ходили когда-то в кино. «Но тогда я была маленькой и худенькой. А тут уже стала девушкой. Дождь закончился, и он попросил разрешения проводить меня домой после работы. Он тогда гостил у родителей после окончания Ейского летного училища. Звали его Илья, а фамилия была такая, что не выговорить — Цыпалыгин. Он даже позволил мне свою фамилию оставить, когда мы поженились».
После того судьбоносного ливня Александра умчалась в Смоленск на конференцию. У молодого летчика уже заканчивался отпуск, а он все ждал ее приезда. Как только девушка вернулась, получила неожиданное предложение стать его женой: «Я тогда так испугалась! У меня и в мыслях не было замуж выходить! Ведь только избрали первым секретарем — не до замужа было! Да и кастрюли у меня не было ни одной. И 18 лет — сама еще ребенок, даром, что такой пост занимаю. В общем, отказала я ему твердо и решительно. Он уехал в Крым, куда его распределили после училища, но писал мне письма и присылал посылки с шоколадом и фруктами. А потом до меня дошел слух, что он женился».
На эту новость девушка ответила гневным письмом, о котором не слишком-то пожалела, когда узнала, что Илья всем заявил, что женился на ней, Александре. Но эта новость по дороге в Смоленскую область сильно исказилась.
«И он опять стал меня уговаривать, чтоб я за него вышла. А как я могу стать его женой? Мне ведь надо было бы с ним уехать — а у меня назначение! И знаете, что он сделал? Он дал телеграмму в ЦК КПСС с просьбой освободить меня от работы и объяснением причины. Оттуда пришел ответ: «Освободить немедленно». Что мне оставалось делать?»
Летчику оказалось под силу вырвать жену из комсомольской организации и увезти в Евпаторию, но там ее бьющая через край энергия вновь требовала применения. Александра пошла на работу в приют для испанских детей — муж настоял, чтоб она сидела дома. Девушка уволилась, но устроилась в школу подменять другую учительницу, ушедшую в декрет. Сама беременная залезла на высокий стол, чтобы побелить в школе потолок. Спуск оттуда обернулся выкидышем. Молодая семья не отчаивалась и думала, что и дети, и внуки, и все у них еще впереди.
«Муж говорил, что будет война. Да и многие об этом шептались, — вспоминает Александра Федоровна. — Точно помню день 25 мая, когда он приехал и серьезно так сказал: «Шура, мы сегодня видели немецкие самолеты. Они покружили и улетели. А нам был дан приказ ничего не делать». Потом оказалось, что самолеты эти всё сфотографировали и скинули в море мины».
То ли предчувствуя приближение войны, то ли беспокоясь, чтоб молодая жена не скучала в отсутствие своего летчика, который неделями не возвращался домой с аэродрома, но муж настоял на поездке Шуры к родителям.
Дочь не задержалась у родителей, спустя пару дней отправилась в Белый к свекрови с твердым намерением пробираться затем в Крым. В родном доме мужа она нашла лишь одних заплаканных женщин и старого больного свекра. У него было восемь детей. На войну ушло четыре сына и четыре зятя.
«Начали бомбить Белый. Мы выбежали в огород и легли на грядках картошки. Весь город разбили! Жилищ целых почти не осталось. К тому времени лошадей всех забрали в армию, поэтому люди запрягли коров, запаслись продуктами, собрали пожитки и ушли в лес. Через неделю я не выдержала и говорю всем: «Я буду пробираться в Крым». «Как же ты выйдешь из леса? Да и до Нелидово, где ближайшая железнодорожная станция, ехать 40 км» — никто не верил в мои намерения. Но я села на велосипед и отправилась на станцию».
Напрасно убеждала Александра Федоровна коменданта, что перед ним жена военного летчика, и что ей очень нужно в Крым — добраться туда было невозможно. После долгих препираний, комендатура пала и распорядилась посадить настойчивую девушку в любой поезд, лишь бы она выехала из Нелидово.
В Крым Александра Федоровна попала спустя полтора месяца. Сначала ехала в одной кабине с машинистом до Вязьмы, но пути на подъезде к горящему городу оказались разбиты, и они прошли остаток пути пешком. Из Вязьмы отправилась в Брянск на таком же поезде. Из Брянска ехала в Орел на дрезине. «Приехала в Орел — а там тихо, спокойно и не бомбят. Я так обрадовалась, когда узнала, что есть поезд до Евпатории! Сразу поднялась на верхнюю полку и проспала весь путь».
Всегда на виду»
Когда соседки, жены военных, увидели вернувшуюся Александру, у них был шок: израненная, в рваной одежде, похудевшая (все эти полтора месяца прошли практически без еды), грязная — она была сама на себя не похожа. Ее посадили в ванну и отмывали несколько часов, а тем временем сообщили мужу, чтоб тот срочно приехал домой в Евпаторию. «Когда Илья меня увидел, он даже заплакал, в таком я была страшном состоянии, — вспоминает Александра Федоровна. — Но прошел месяц, и началась эвакуация семей военных. Муж уговаривал меня уехать в Сталинградскую область, где жила мать его сослуживца, и куда он отправлял свою жену. Мне пришлось согласиться, ведь меня, коммунистку, немцы бы не пожалели».
Позже работа в госпитале была спасением и отдушиной для молодой медсестры, так как работать нужно было круглые сутки, и совсем не оставалось времени плакать и убиваться по погибшему мужу.
Илья Цыпалыгин погиб в последние дни обороны Севастополя. Его подбили, но он решил посадить машину на землю, ведь ему уже удавалось спасти неисправную, но такую ценную технику. Когда летчик все же выпрыгнул из горящего самолета, оказалось слишком поздно — парашют так и не успел раскрыться. «Мой муж был уверен, что выживет, — вспоминает Александра Федоровна. — И мне он всегда говорил: «Не бойся за меня. Для меня бой — как игра в карты». После войны я каждые выходные ездила на Куликово поле, где он погиб, чтобы найти его могилу. Помню, в очередной раз иду, и тут меня будто подкосило — впереди обелиск. Говорю ребятам, которые со мной были: «Вон там он лежит». И, действительно, подошли и увидели его фамилию. Его похоронили в крашеном гробу, а сверху сделали несколько настилов из веток и камней, чтобы не разворотило при бомбежке. И это все люди делали в последние дни обороны Севастополя. Так я и осталась одна. Снова вышла замуж, когда война давно закончилась, но мой второй муж, по-моему, всегда ревновал меня к первому. Илью я никогда не забывала. Он был смелым, хорошим человеком».
4-ая бригада стояла под селом Бешуй. Александра Федоровна получила указание создать комсомольские организации в каждом из четырех отрядов, поэтому работы на ней было много. Помимо прочего, она еще и взяла на себя привычную миссию принимать сводки и распространять информацию. Каждую ночь выходила на связь, чтоб к утру были готовы сводки для всех отрядов.
В декабре 43-его немцы начали активное наступление на партизан. С этих пор Александре Федоровне приходилось участвовать в боях. В феврале состоялся Бешуйский бой, когда партизаны заманили немцев в долину, окружили их и расстреляли из автоматов и минометов. Тогда лесная братия убила 450 человек, получила много трофеев: две радиостанции, несколько грузовиков, 3 пулемета. Шли бои, молодая партизанка трудилась и помогала гражданскому населению, как могла, пока в апреле не получила тяжелейшее ранение.
«7 апреля мы увидели, что немцы подошли к нам на танках, стали готовиться к обороне, — вспоминает Александра Федоровна. — Провели собрание, я приняла сводку и села чистить автомат, да так и уснула. И снится мне, что я иду по кладбищу, где похоронена моя мать. Вдруг на меня прыгает черная кошка и царапает правый висок. Я закричала и проснулась оттого, что кричат еще два человека. Прибежал командир Южного соединения Македонский. Он подумал, раз мы кричим, значит, на нас напали. Я рассказала им свой сон. Спрашиваем у начальника штаба Тарновича, почему он кричал. Ему приснилось, что он шел по лесу, когда на него выпрыгнул бык и так прижал к земле, что невозможно было дышать. Спрашиваем командира бригады Чусси: ему привиделся сон, что сосна упала на него и придавила ногу. В том бою Тарнович погиб, Чусси был ранен в ногу, а я… Видите, до сих пор есть шрам на правом виске».
Александра Федоровна после того сна заявила: «Меня сегодня убьют». Как не отговаривали ее идти в бой, она не согласилась: не годится комсомольскому предводителю паниковать и давать волю страху. Она не погибла, но была тяжело ранена: оторвало часть уха и несколько пальцев, задело ногу и правый висок, пробило насквозь левую лопатку, повредив легкое. Забрать ее с собой в таком состоянии партизаны не смогли, поэтому положили под гнилым деревом, дали гранату и засыпали листьями. Так она пролежала трое суток. «Я была одна без еды и воды, потеряла много крови. Вы знаете, смешно даже, но после этого я, настоящая коммунистка, стала верующей. Все эти трое суток я лежала под этим деревом и молилась о том, чтобы Бог дал сил дожить до победы. А когда наши за мной вернулись, плакала и просила только, чтоб мне честно сказали, вся ли я седая. Почему-то была уверена, что поседела. Так они нашли какое-то стеклышко, натерли до блеска и показали мне себя — волосы были темные, как и прежде».
Раненых собрали в шалаше и стали ждать, пока немцы отойдут, чтобы потом отвезти их в деревню Соблы. Все это время они питались варевом из снега и сухой листвы. В Соблах местные жители делились скудной провизией, но медикаментов по-прежнему не было. Прошло еще несколько дней, когда их, наконец, доставили в симферопольский госпиталь.
«Привезли нас, израненных, грязных и таких страшных, что медсестры разбежались кто куда. Они просто не знали, что с нами делать. Взялись за меня, а на мне вши кишат и одежду снять невозможно. Пришлось срезать ножницами и остатки одежды, и волосы, и все лишнее, потом отмывать, а потом уже — оперировать. Говорят, в ранах даже черви завелись. Я очень долго лежала в госпитале, много раз переливали кровь. В августе 44-го меня перевезли в Алупку, там я мигом выздоровела, раны на солнце затянулись. Потом перевели в Ливадию, а оттуда выписали уже в ноябре.
«Я очень хорошо помню, как Симферополь праздновал Победу, — рассказывает Александра Федоровна. — Никогда я этого не забуду, потому что на моей памяти еще не было такой большой человеческой радости. Ночью все выбежали из своих домов, везде горел свет, и все кричали, смеялись, танцевали и плакали от счастья. Все поздравляли друг друга и подкидывали один другого вверх. И хотя все знали, сколько потеряли ради этого дня, радовались все же, как малые дети. А ведь это было только начало».
А дальше были голодные и тяжелые годы непрерывного труда. Вернувшиеся с фронта, израненные и уставшие люди и здесь, на родной земле, не знали покоя. Александра Федоровна с восьми до десяти работала в горкоме партии. Выходных тоже не было — нужно было расчищать завалы, сажать сады. «Вечером нам в горкоме давали стакан чая с сахаром. Что такое сегодня стакан с чаем? Никто их не считает — пей, сколько влезет. А тогда это было что-то, ведь еды совсем не было. Помню до сих пор, как однажды возвращалась в десять вечера с работы пешком. Улицы тогда не освещались, куда идешь — только догадываешься. И вот я иду и наступаю на что-то мягкое. С ужасом понимаю, что это человек. Смотрю — старик мертвый лежит. Наверное, умер с голоду».
После горкома партии Александра Федоровна закончила еще одну партийную школу и педагогический институт, получив диплом учителя истории. Оттуда ее забрали в обком партии, а после она стала секретарем совета профсоюзов. Жизнь наладилась, появились почет, комфорт, материальное благополучие. Но физические страдания сменились муками душевными. У нее на глазах строилась огромная сильная страна. Пришли враги и ее разрушили. Невероятных усилий стоило прогнать их и отстроить все заново. Но кто прогонит новых врагов? Врагов, построивших коттеджи там, где измученные ветераны садили виноградники в голодные послевоенные годы? Врагов, разрушивших заводы, развративших молодежь, установивших на все свою цену.
«Мне очень больно смотреть, как обижают наших ветеранов, — рассказывает Александра Федоровна. Ведь они плачут от обид на встречах, ведь они построили все, что есть вокруг, а их унижают все, кто только пожелает. Вот за них обидно. А еще — за нашу молодежь. Ей тоже очень тяжело. И пока я жива, я буду знать, что должна помогать молодежи в это нелегкое время». А ведь этому человеку есть с чем сравнивать! И раз уж она говорит, что время нынче нелегкое, то, пожалуй, так и есть.
