РАССКАЗ
Галина ПЕЧАТКИНА
Мне позвонили, и незнакомый женский голос попросил к телефону. Я думала, что это кто-то из моих читательниц хочет поделиться своими впечатлениями о прочитанном или приобрести книгу, что нередко случалось. Женщина назвала себя и объяснила, что лет 25-30 тому назад работала в областной научно-медицинской библиотеке, когда я ею заведовала. Но ни фамилии ее, ни самой бывшей сотрудницы я не помнила. На мой вопрос, какие у нее возникли проблемы, она ответила, что она оформляет пенсию, а в трудовой книжке нет моей росписи о ее увольнении, и она просит эту ошибку исправить. Я была нездорова и не могла пойти на свидание, поэтому пригласила ее прийти ко мне домой.
И вот, в назначенный день и час она пришла. Конечно, за столько лет человек изменился, и я с трудом в этой респектабельной даме знавала худенькую, высокую молодую женщину, работавшую у нас не то год, не то два. Она была в шикарной шубе, меховом берете, благополучная, ухоженная, пахнущая дорогими духами. Я, в своем старом чиненом халате, с седой головой, ободранными обоями в прихожей — сразу почувствовала себя золушкой. Мы обе всматривались друг в друга. Она с высоты своих каблуков рассматривала меня совершенно бесцеремонно, даже с долей превосходства.
— Да, — закончила она свои наблюдения. — Я бы Вас на улице не узнала. Что время с людьми делает! А были строгим директором, даже мне от Вас попадало.
Она потянула носом воздух и закончила:
— Кошки. Пахнет кошками. Я поэтому их не держу — потом квартиру не отмоешь.
Я полагала, что моя гостья пришла на минуточку, чтобы получить мою подпись, и ждала, чтобы она заговорила о цели визита. Но она вдруг спросила, почему я не приглашаю ее в комнату. Я, конечно, засуетилась, предложила ей раздеться, хотя, честно говоря, на это не рассчитывала и не готовилась. Обеденный стол был завален бумагами, рукописями, письмами. На журнальном столике лежали груды газет, на креслах развалились мои хвостатые нахлебники.
Сняв шубу, Ада Викентьевна — так звали мою гостью — оказалась в красивом брючном темно-сером костюме и красном шифоновом шарфике. Создавалось впечатление, что она собралась в театр или на прием. Я запаниковала, так как кошачья шерсть могла мгновенно пристать к ее брюкам. И предложила подстелить старое полотенце. Она даже не подумала сменить обувь, а шествовала по квартире в элегантных сапогах. Осмотревшись, прокомментировала:
— У Вас мебели не видно, везде книги и картины. Неужели не надоело возиться с книгами за всю Вашу библиотечную жизнь? А откуда у вас столько картин? Это что, известные художники?
Я ответила ей, что свою профессию выбрала потому, что люблю книги. А картины дарили знакомые художники.
— А, — протянула она, — а я думала, она что-то стоят!
Я вежливо объяснила, что это крымские художники, и довольно хорошие и талантливые. Она, наконец, села, брезгливо глянув на полотенце, и задала неожиданный вопрос:
— А какая у Вас пенсия?
Услышав ответ, удивилась:
— Как Вы можете жить на такой мизер? Вы же из них и за квартиру платите и лекарства покупаете? — она сделала рукой презрительный жест в сторону «кошек», — И этих дворняг кормите?
Я смотрела на нее и никак не могла понять, что ей надо в моем доме? Пока о трудовой книжке она не заговаривала. Я ответила ей, что привыкла к ограничениям и спокойно отношусь к своей бедности.
— Ну, да, Вы, как моя свекровь, — из тех советских времен, когда носили вещи по десять лет, а ели борщи да каши и жили в общих квартирах.
— И были честнее, счастливее и чище, многие теперь, — добавила я.
— Надеюсь, вы не на меня намекаете? — осведомилась она. — Я свою пенсию заработала честно, и она значительно больше Вашей, хотя я не занимала ответственных постов, — продолжала она. — Вы говорите, что люди были честнее и лучше, — а что это Вам дало? Ведь все Ваше поколение оказалось у разбитого корыта. Потому Вас и раздражают благополучные люди!
Во время ее монолога я постепенно вспоминала время ее пребывания в нашей библиотеке. Она явилась устраиваться на работу с мужем-офицером и претендовала не на рядовую должность, так как имела высшее образование, но не специальное, а — педагогическое. У нас было правило всех новичков пропускать через книгохранилище, чтобы они лучше узнали книжный фонд, ибо библиотека обслуживала медицинских работников. Помнится, что создавались в коллективе конфликтные ситуации с ее участием, но подробностей уже не помнила.
А вслух спросила:
— Вы что, пришли для дискуссии об отношениях поколений? Вы не узнаете истины, ибо не жили в наши времена и достаточно категоричны в своих суждениях!
И вот тогда она откровенно призналась, что пришла восстановить справедливость, что во время ее работы в библиотеке к ней относились «безобразно»: посадили в сырой подвал разбирать журналы. Журналы были старые, пыльные, по ним бегали, видимо, мыши, так как она видела помет. А потом, когда она взбунтовалась и ее перевели наверх, то тоже поручали «черную работу» — расставлять книги, побывавшие в больницах и зараженные микробами. Она испортила обе руки, так как по двадцать раз мыла их дустовым мылом. А заведующая отделом, которая ею «командовала», не имела законченного высшего образования, она только заочно училась в вузе. «И вообще, Ваши подчиненные мне завидовали, моим нарядам, моему мужу-майору. А Вы шли на поводу у них и ни разу меня не защитили!» — враждебно выдохнула моя гостья свою обличительную речь. Она разволновалась: лицо, густо удобренное косметикой, покрылось пятнами, руки нервно теребили шарфик. Я была поражена: столько лет носить в себе эту обиду, помнить детали — и ничего не понять?! А главное, сколько заносчивости, самодовольства и презрения к окружающим людям!
У нас был дружный, работящий коллектив, все делали одно общее дело, помогали друг другу. А главное: уважали читателей-медиков и старались хорошо их обслужить, так как понимали, что за их спиной стоят больные. Были случаи, когда медик приезжал на «скорой», в халате, и просил срочно подобрать литературу, чтобы помочь поставить диагноз или познакомиться с курсом лечения. В библиотеке были подсобные помещения, в разных районах города, и сотрудники выезжали туда, чтобы выполнить заказы. Мои коллеги трудились по 15-20 лет и были асами в своей профессии. Конечно, ада со своими амбициями не могла долго задержаться в нашем коллективе. Но объяснять ей это было бесполезно, если она ни тогда, ни потом ничего не поняла.
Она, конечно, ожидала от меня оправданий, извинений, запоздалого раскаяния. И поэтому мой вопрос, где она работала потом, ее озадачил.
— Не по специальности, — сухо ответила она, — но и не в библиотеке, с меня было довольно и пребывания у Вас.
Но, понимая, что придется показать трудовую книжку, неохотно призналась, что занимала должность заведующей канцелярией в престижной фирме. «Понятно, — подумала я, — эта должность как раз по тебе — ну, типичный образ секретарши. Представляю, как она потешила свои амбиции…»
Я ее попросила трудовую книжку и увидела, что моя подпись была, но то ли она выгорела, то ли ее пытались вывести. Я поставила свою фамилию и отдала документ. Но моя гостья почему-то не спешила уходить. Видимо, не получила желаемого результата, что-то ей не давалось. Не унизила меня своим видом, самоуверенностью, не подавила «величием». К этому она в последние годы, казалось мне, не привыкла.
Она решилась еще на один шаг.
— Почему у Вас столько бумаг, газет? Вы что, как и моя свекровь, пишете разные протесты и ходите на митинги?! Это же стрельба по воробьям: никто не читает и не празднует. «А Васька слушает да ест»».
Она, казалось, продолжает спор со свекровью. Я выдержала паузу и выдала:
— Это мой рабочий стол, я пишу книги».
На ее лице появилось безграничное удивление:
— Вы — книги? В Вашем возрасте? И что, их кто-нибудь печатает?
Она решила, что это мое чудачество и защита от ее агрессии. Я молча повернулась и показала полку за спиной, где стояли мои книги. Все еще не веря моим словам, она подошла и стала недоверчиво их рассматривать. Она смотрела, главным образом, на фамилию автора. Потом пересчитала количество книг и, не поворачивая ко мне лица, обиженным тоном спросила:
— Когда же вы успели все это написать? И все о разном?
— А Вы их полистайте, можете взять что-то почитать, — съязвила я.
Но она даже не обратила внимания на мою реплику. В ее мозгу шла какая-то сложная работа. Она не хотела сдаваться. Наконец, она высказалась:
— И сколько вы зарабатываете на этом?
Она держала книгу, как взрывоопасный предмет. Мне не хотелось признаваться, что не только зарабатываю деньги, но иногда и, наоборот, вкладываю свои средства. И я ответила:
— Столько, сколько надо вложить в следующую книгу.
Ада Викентьевна стояла посреди комнаты потерянная, растеряв былую самоуверенность. А я, каюсь, с тайным злорадством ее добивала, заявив, что являюсь членом трех писательских Союзов и Лауреатом Государственной премии Крыма. Из оцепенения ее вывело мое признание, что кроме написания книг, я сотрудничаю в газетах. Она даже вздрогнула:
— Вы что, еще и журналист? — и после моего утвердительного ответа воскликнула: — Ненавижу журналистов, у меня с ними свои счеты…
Мне стало ее жаль: ее демарш потерпел фиаско, и вся тщательно подготовленная программа рухнула. Я даже услышала звук падения — это она выронила книгу.
Чтобы дать ей возможность отыграться, я задала вопрос:
— А как поживает Ваша семья?
Она посмотрела на меня невидящими глазами и коротко бросила:
— Поживает.
В это время зазвонил ее мобильный, и она раздраженным голосом ответила:
— Подавай, сейчас выйду.
И, уже сбросив все маски, высказалась:
— Не смог даже нормальную машину приобрести, ездит на своей тарантайке!…
Я решила уточнить:
— А Ваш муж еще служит?
Но я стала ей уже не интересна: она не получила желаемого, а, наоборот, поменялась ролями со мной. И, чтобы уже совсем не провалить свою роль, заявила:
— Служит — охранником и моим личным водителем.
Я не помнила, были ли у нее дети, и на всякий случай поинтересовалась:
— У Вас, кажется, была дочь или сын?
Уже одеваясь в прихожей, моя гостья грубо ответила:
— Была — да сплыла: вышла замуж за бездельника и теперь кормит и его, и ребенка.
Из сумки Ады Викентьевны выпала коробка конфет, она зло затолкнула ее обратно. На прощание буркнула:
— Перебирайте свои бумажки, а мне семью кормить надо!
С тем и расстались.
с сайта 0lik.ru
