В плену у страха

Симферополь, 29 декабря. Без четверти восемь. У почты и телеграфа, что возле Куйбышевского рынка, — несколько человек. Вдруг из-за угла здания появляется невысокая худощавая фигура, в темной вязаной шапочке, с полиэтиленовым пакетом в руке.

— Есть будешь? — подходит он к сидящему на приступочке солидного возраста мужчине, прилично одетому, гладко выбритому, с коричневой кожаной папкой.

— Да нет, уже позавтракал.

Мужичок приближается и, поеживаясь, доверительно произносит:
— Плохо мне, пью. Сегодня совсем… галюники приснились.

Он раскрывает пакет, достает кусочек белого хлеба, кладет на него добрый ломоть ветчины и нехотя начинает жевать. Чувствуется, есть ему не хочется, гораздо большим видится желание выговориться или просто найти сочувствие. Его собеседник, как говорится, идет на контакт. Он подвигается, приглашая говорящего присесть рядом и поддерживввает разговор:

— Давно у тебя так?
— Галюники-то? Нет, впервые. А так запои. Вот и сейчас. Да я недалеко тут живу, уже десять лет в квартире. Бросить не могу, веришь?
— Не только верю, но и понимаю. Я ведь тоже алкоголик.
— Э-э-э, издеваетесь, да? Да я и не алкоголик. Просто запои у меня. Вот завяжу и месяц смогу не пить.

— Не издеваюсь. Просто пил я горькую лет, этак, 20. До галюников, правда, не дошло, а запои случались. Попил я ее, родненькую. И одеколончиком баловался, и денатуратиком, все перепробовал. Лет пять назад, вот как ты сейчас, проснулся, а в глазах туман, так стало плохо, и не просто от постоянного пьянства, а от того, что все растерял: и работу, и семью; вокруг смотрят на меня голые стены да в унитазе вода журчит. И мне стало, вот как тебе сейчас, страшно. Страшно от того, что ни черта не помнил о вчерашнем. Что, кому и где сказал? Кого обидел? Все из памяти как языком…
Страшно от того, что жизнь кончается, а рядом никого. Слово сказать некому. Пошел к наркологу. Меня встретили, замерили давление, выписали рецепт. Лекарств надо было купить чуть ни на 200 гривен. Сказали, два или три дня, точно уже не помню, продержаться, не пить, и прийти к ним. Легко сказать, а ведь страшно-то как было! Что я скажу знакомым, родственникам? Как всем им объяснить потом, после лечения, почему я не пью даже пиво? Условие было именно таким: после лечения – ни капли алкоголя.
А вот сейчас мне не страшно хоть на весь Симферополь крикнуть, что я кодировался. Не сразу, года через три понял, что этого бояться не стоит, как не надо бояться и стыдиться, что лечился от гриппа или дизентерии. Мне потом бумажку дали, в которой написали, что такого-то числа, месяца и года я прошел лечение и принял такие-то лекарства. Объяснили, чтобы эту бумажку всегда имел при себе, мол, в случае чего, чтобы врачи при оказании помощи смогли сориентироваться. Думаешь, не страшно было бумажку такую в руки взять? А лечили меня просто. Сначала капельницу поставили, то есть очистили организм, как я понимаю. Потом поставили какой-то укол — сильно зажгло в голове, потом жар прошелся по позвоночнику. В палате были иконы. Врач помолилась, спросила меня, на сколько лет кодировать, я ответил, что на три года. Сейчас об одном жалею, что не сделал этого шага раньше. Сколько времени и здоровья потеряно… Так ты понял, о чем я?

— Я тоже думал туда пойти. Да как-то… Я ж не алкаш.
— Дурак ты. Ты – алкаш! Самый настоящий. До галюников допился, и не алкаш? Вот сегодня поддашь — и ты в психушке. А потом совсем кирдык будет. Ты это понял?
— Не могу я, мне страшно.
— Запомни: алкоголик уже тот, кто не помнит, как у него накануне вечер закончился. Это тебе каждый скажет. Не хочешь жить — иди дерни пару стаканов. Хочешь жить, срочненько ищи наркологов. И лечись! Деньги достанешь. На пропой же находишь. Я сам таким был. А вылечат тебя — помни: ты как был, так и остался алкоголиком. От этого не излечишься. Держаться надо. Я вот держусь. Психологически переломал себя. Не поверишь, пять с половиной лет прошло — а вчера попал в компанию, подошла ко мне баба, красивая, а от нее как резануло, мне противно стало. А пила она, заметь, только шампанское. Знаешь, если дойдет до того, что меня потянет, я ведь опять пойду кодироваться. Понял: ни капли не приму, а кодироваться пойду! И ты иди. Не тяни.

Дверь в почтовый и телеграфный залы открылась, немногочисленные посетители вошли и рассредоточились по кабинкам. Лишь мужичок с уже опорожненным пакетом, крепко зажатым в руке, присел на стул, что стоял у входа и каким-то твердым и очень усталым взглядом уперся в почтовые весы. Что он видел перед собой? Мучивший его с раннего утра страх? Если так, то дай ему Бог начать новый 2008 год с победы над этим страхом, с победы над самим собой.