КОГДА МИР ОСТАНОВИЛСЯ
Инфодемия Ковида в самом разгаре. В определении «инфодемии» нет ничего принижающего значимости происходящего, просто к эффекту от собственно мировой эпидемии добавляется ещё и не менее серьёзная информационная и политическая составляющая, которая сама по себе, вне зависимости от распространения вируса по миру, будет оказывать значительный эффект на человеческое общество. Об эпидемии и действенности противоэпидемических мер я ничего не могу сказать, а вот о некоторых политических и социальных уроках есть смысл порассуждать.
Пожалуй, первый и главный вывод, о котором буквально кричит нынешняя ситуация – чрезвычайная информационно-психологическая внушаемость как общества, так и лиц, принимающих решение.
За последние сорок лет, то есть за период, когда возможности распространения информации стали глобальными, человечество уже пережило несколько серьёзных эпидемиологических вызовов, не разрешённых до сих пор. Наиболее ярким примером может служить распространение ВИЧ в мире, к которому сейчас, похоже, все привыкли, хотя от него с момента начала распространения вируса умерло около 35 млн. человек и по состоянию на 2016 г. более 36 млн. являются инфицированными.
Различного рода геморрагические лихорадки обладают высокой летальностью и ежегодно уносят десятки тысяч человеческих жизней, правда, преимущественно в Африке, что резко снижает интерес к ним со стороны «цивилизованного мира». Но они, как и периодически появляющиеся «гонконгские гриппы», вызывали больше медийный эффект, нежели далеко идущие и крайне болезненные организационные решения.
И вот, респираторно-вирусное заболевание с не самой высокой летальностью в кратчайшие сроки приводит к невиданному ранее: мир остановился. По дружной команде поставлен на паузу. С точки зрения управления – событие немыслимое, невозможное. Ни эпидемии чумы, ни холеры, ни, чем-то схожей с Ковидом, Испанки не приводили к такому же эффекту. Несмотря на подчас миллионные жертвы, экономика не останавливалась, транспорт продолжал работу, даже войны не прекращались, и люди продолжали убивать друг друга, а карантинные меры носили локальный характер.
Что же произошло сейчас, и почему государства не просто проявляют чудеса несвойственного им в иное время человеколюбия, но и дружно, за исключением разве что Швеции и Беларуси, воспроизводят одну и ту же модель поведения, не обращая внимание на недоказанную эффективность выбранной стратегии?
Напрямую ответить на эти вопросы едва ли возможно, но стоит обратить внимание на два не столь очевидных момента. Во-первых, роль бизнеса в целом и транснациональных корпораций в частности, которые претендовали чуть ли не на роль наследников государств, в данном процессе оказалась незначительной: решения принимаются на уровне старых-добрых государств. Решения непопулярные, болезненные, возможно, неэффективные, безумные, какие угодно. Но они принимаются и до поры до времени реализуются. И бизнес вынужден подчиниться!
Во-вторых, как уже было сказано, воспроизводится преимущественно одна и та же модель, апробированная в Китае. И в этом заключается один из парадоксов глобализации: «глобальный мир», рассыпаясь, действует одинаково. И не потому, что эти действия правильные, а потому, что любой отход от заданного глобального «стандарта» чреват серьёзнейшими последствиями для тех, кто на это решится. Причём, как в очевидном случае неуспеха выбранной самостоятельно стратегии, так и в случае успеха. Вряд ли остальные простят «оригиналу» собственную ошибку.
***
Вообще, что со всей очевидностью демонстрирует нынешняя ситуация, так это не крах глобализации как таковой, но значительное изменение её параметров. Более того, возможность инвариантных характеристик будущего мироустройства.
Остаётся только удивляться, насколько неспособными реагировать на ситуацию оказались рыхлые надгосударственные образования, ставшие первыми жертвами кризиса! С началом пандемии Америка немедленно закрылась от европейцев – плевать на союзнические отношения и НАТО. Отдельные европейские страны закрыли границы внутри ЕС. Не случайно в марте Еврокомиссия всполошилась: ведь это реальная проверка того, кто главнее, а значит, функциональнее, нужнее – национальные бюрократии или общеевропейская, которая прямо скажем, оказалась неспособна принимать эффективные и реализуемые решения.
И вовсе не случайно, действуя по принципу: если нельзя ничего противопоставить, надо возглавить — закрыла всю Шенгенскую зону. Но это не выправило ситуацию. Взаимопомощь между государствами в ЕС оказалась близкой к нулю и так или иначе, каждая из стран самостоятельно принимает решения, практически без оглядки на союзников.
В ЕАЭС закрылся Казахстан, потом Россия закрыла границы, в том числе и с ближайшим союзником – Беларусью. Подобно тому, как во время шторма волна смывает с палубы всё, что плохо закреплено, пандемия продемонстрировала истинную цену надёжности многих проектов.
***
Но что гораздо опаснее — инфодемия высветила кризис не только внешнего, но и внутригосударственного управления, особенно в сложноустроенных больших государствах, например в США и России.
В США, где политическая ситуация отягчена длящимся по меньшей мере четыре года внутриэлитным конфликтом, губернатор Калифорнии Г. Ньюсом в середине апреля «оговорился», что этот штат является национальным государством. Губернаторы ряда штатов, резко несогласные с политикой Д. Трампа, объявили о создании Восточного (Нью-Йорк, Нью-Джерси, Коннектикут, Пенсильвания, Род-Айленд, Делавэр) и Западного (Калифорния, Орегон, Вашингтон) «альянсов», координирующих свою экономическую политику, противодействие пандемии и… Трампу.
Ещё совсем недавно подобное казалось совершенно немыслимым, в том числе и в силу принципов американского федерализма, на отличия которого от национальной политики Советского Союза так любили указывать американские эксперты. И вот – это реальность, которую мы имеем.
В России же многие вопросы принятия противоэпидемических мер были делегированы с федерального уровня на уровень субъектов федерации. Это сопряжено с тремя основными опасностями.
Во-первых, губернаторский корпус в России в достаточной мере несамостоятельный, зависящий от центра как в вопросах назначений, так и финансирования. Само по себе это не плохо, но в условиях, когда ему необходимо принимать сложные и подчас болезненные решения, подобная ситуация приводит к тому, что местное руководство действует исходя из необходимости прежде всего обезопасить своё положение, а не из реальной целесообразности тех или иных мер. Для этого они чаще всего стараются воспроизводить уже апробированную и наиболее жёсткую модель поведения.
И здесь появляется второй фактор: «возглавить процесс» – означает не только сохранить позиции, но и повысить собственную самостоятельность, увеличить политический вес, реализовать нарастающие политические амбиции. Неудивительно, что наибольшие возможности для этого имеются у финансово самостоятельных и более автономных образований, а безусловный приоритет переходит правительству Москвы.
Наконец, третья опасность заключается в де-факто разграничении внутри страны, диктуемом не сверху, а с губернаторского уровня. В связи с этим уже не столь безобидными выглядят региональные оговорки, например, о «гражданах Тульской области» или «государственной границе в районе Крымского моста».
***
Мир балансирует между атомизацией и укрупнением. Можно с уверенностью утверждать, что надгосударственные интеграционные проекты (ЕС, НАТО, ЕАЭС), в которых отсутствует единое управление, как минимум испытают кризис, а некоторые и не переживут нынешние события, а понятие суверенитета приобретёт новое значение. Но это значение придётся отстаивать и доказывать.
Выходом из этого может стать дальнейшая атомизация или новый империализм, а скорее всего — некая комбинация этих сценариев, при которой будут формироваться центры сборки, способные диктовать свою волю другим, и серые зоны – новые фронтиры, которые, скорее всего, будут поставлены перед выбором между потерей защищённости или потерей суверенитета.
Вообще, вероятно многие из «ценностей» — например, выборная демократия, казавшихся априори свойственными вестернизированному миру, будут пересматриваться. И дело даже не в том, что в целом ряде стран мира, где выборы и референдумы должны были состояться весной этого года, они оказались перенесены на более поздние сроки. Дело в том, что, с одной стороны, демократия, равно как и права человека и прочие ценности Западного мира, внезапно выпали из информационной повестки, стали неважными, а с другой — целый ряд демократических институтов, например, местные или государственные законодательные собрания, по всему миру продемонстрировал свою неадекватность идущим процессам.
А это означает, что при выходе из кризиса так или иначе придётся искать какие-то способы, пусть даже декоративные (хотя, возможно, этого будет недостаточно) для преодоления кризиса социально-политической модели. Тем более, что окончание инфодемии ни в коей мере не будет означать окончания социального (в данном случае важен именно этот аспект) кризиса.
***
Уже сейчас очевидно, что одним из результатов длительного локдауна станет разорение множества коммерческих предприятий, дающих работу, пусть даже мнимую, колоссальному количеству людей. Те или иные меры социальной поддержки, принимаемые по всему миру, призваны скорее смягчить падение, растянуть его во времени, но не избежать.
Вообще, скрытая безработица, при которой зарплата, вкупе с доступными кредитами, служит скорее фактором социальной стабильности, нежели оплатой реальной работы, оказывалась одной из наиболее замалчиваемых тем до настоящего времени. Однако в предстоящий период именно эта категория «социального балласта», в которую входит «офисный планктон», но которая не исчерпывается только им, окажется наиболее уязвимой.
И это грозит образованием значительного числа ненужных людей. Вероятнее всего, их судьба будет определяться по-разному в разных странах, но всегда будет колебаться в рамках трёх сценариев.
Первый – создание рабочих мест в реальном секторе экономики. Этот сценарий поставит крест на многих проектах, связанных с «международным разделением труда», потребует программ переобучения, проведения активной социальной политики и, в принципе, не реализуем без деятельного и решающего участия государства в экономической жизни. Правда, надо понимать, что это сценарий устроит далеко не всех представителей крупного бизнеса, равно как и «профессиональных потребителей», довольных свой нишей и не желающих что-либо менять.
Второй – наихудший из возможного — пустить всё на самотёк, рассчитывая на механизмы саморегуляции и самоорганизации. Скорее всего, он вызовет последствия значительно худшие, чем те, которые наблюдались в республиках после распада Советского Союза, всплеск преступности и возможную потерю управляемости в ближайшей перспективе.
Третий сценарий – сохранение сложившейся финансово-экономической структуры и контроль ненужных людей за счёт минимальных социальных выплат с одной стороны, и расширения средств их контроля, в том числе и с использованием информационных систем, с другой. Разумеется, не формирование электронного концлагеря, но электронного гетто для какой-то части населения. Отработку отдельных элементов этого сценария мы можем уже наблюдать в ряде мегаполисов.
Вообще говоря, роль технологий в нынешней глобальной перестройке не следует преувеличивать. В частности, глобализация как транспортная связанность оказалась уязвимой, причём не в силу технических причин, а сугубо организационных.
Речь даже не идёт о том, что авиационный траффик сократился в несколько раз и рынок авиаперевозок будет восстанавливаться медленно и болезненно — а в том, что время путешествий вновь увеличилось. Скажем, можно купить билет на самолёт из Москвы в другой город России, но в дополнение к нескольким часам полёта придётся добавить две недели карантина, а это значит, время путешествия возвращается к XIX веку.
Не лучше обстоят дела и с автомобильным транспортом. Нет, товарные перевозки преимущественно сохраняются, а вот личные путешествия значительно осложняются, и многие путешественники также рискуют провести две недели на карантине при пересечении административных границ. И это касается только внутренних перевозок!
Если же говорить о международном сообщении, то скорее всего безвизовый или даже мягкий визовый режим на какое-то время уступит место санитарным проверкам, карантину или обязательной вакцинации, причём, с определённой вероятностью в заранее обозначенных медицинских центрах.
Вместе с тем, информационная связанность сохраняется. Интегрированные коммуникации, похоже, не пострадали, ограничения совершенно не затронули интернет. Более того, информационная связанность даже повысилась, поскольку в условиях объективно сузившихся возможностей для получения непосредственной информации люди стали более зависимы от косвенных источников.
Это, в свою очередь, повышает манипулятивные возможности (в сказанном нет изначально негативной коннотации) СМИ и сетевых ресурсов, причём в глобальном масштабе, например, для предупреждения людей от выхода из дома. Но это приводит и к тому, что постепенно нарастает психологическая усталость, и доверие к любым официальным или полуофициальным источникам информации падает. Социальные сети в большинстве случаев также предоставляют искажённую картину мира, зависящую от круга общения человека — соответственно нарастает его информационная депривация.
Помимо этого, на фоне ограничений, наложенных как на сферу услуг, так и них потребителей, переход в он-лайн для очень многих становится чуть ли не единственным способом продержаться на плаву до лучших времён, а скорее всего, эта тенденция также будет носить долгосрочный характер.
Результатом становится парадоксальная ситуация: мир вновь становится большим, сложнодостижимым и неизвестным, а основным способом познания становится собственный опыт, в то время как глобальная информационная инфраструктура не только не пострадала от инфодемии, но и приобрела новое значение, стала одной из «скреп» новой глобализации.
Вполне возможно, что какие-то из нынешних политических тенденций, связанных с пандемией, окажутся лишь краткосрочными, и многие вещи вернутся в привычное русло, однако следует задуматься о том, что, будучи реализованы даже один раз, они всегда могут быть повторены впоследствии. В любом случае надо отдавать себе отчёт, что вирус послужил спусковым механизмом для начала давно назревших, а где-то и перезревших кризисных процессов, хотя он, безусловно, и наложил собственный отпечаток на то, как этот кризис разворачивается.
На фото — автор, А.В.Бедрицкий,
к. полит.н., директор ТИАЦ
3 комментария
Статья неплохая. Но лично меня неудовлетворяет отсутствие внятного ответа, четкого и определенного: В чем ОПАСНОСТЬ этого самого замечательного коровируса Ковид-19? В неопределенности последствий? В отсроченных тяжелейших последствиях? В наличии какой то страшной тайны? Меры по сути чрезвычайные, если идет речь о каком то изменении мира, о каких то жутких последствиях и т.п. Что за вирус непонятно, а наступление Армагедон обещают вполне серьёзно
Армагеддон обещан. В чем опасность со стороны Ковид — 19 не ясно. Глобализм, кризис, жизнь после эпидемии будет другая ( темная или светлая?), много слов, вызывающих тревогу, это понятно. Так, в чем же опасность именно этого злосчастного короновируса? Почему именно он стал «спусковым крючком» кризиса? Что зашифровано в этом вирусе такого, что вызвало небывалый ажиотаж, едва ли не глобальные ограничительные меры? Ответа нет.
Когда детям будут рассказывать об истории Республики Крым в ХХI веке, им расскажут о вооружённом захвате парламента, о крымских татарах, о Донбассе, о засекреченных до сих пор списках погибших на необъявленной братоубийственной войне, про «их там нет», о несчастных пассажирах «Боинга»?