Умей услышать облака

Поэта XIX века никто даже и не осмелится назвать «неотмирным» существом, витающим в облаках и не знающим жизни. Никто не скажет о нём и что он «властитель дум». Даже протестная молодёжь, любящая революционные темы, прекрасно понимает, что это лишь игра. Поэт ныне – это просто отражение эпохи, своего времени – со всеми его прелестями (в обоих смыслах слова) и недостатками; это личность, как правило, эпического общения (фестивали, литсайты, культуртрегерство и т.п.) и новых технологий: уже и ручкой-то никто не пишет, не то что пером, – ноутбуки, планшеты, смартфоны…

И поэзия – о том же. И кого сейчас взволнует мысль: а что же это такое – Поэзия? – суть ее: духовная, душевная, ментальная… Не до того. Победить бы в слэме, снять ролик видеопоэзии, засветиться в перформансе на телевидении…

Плачет она, плачет. В тихой грусти, светлой, как сами слёзы, уже без страдания, а со смиренным снисхождением к заблудшим, – о себе Поэзия плачет. Потому что не может уже объяснить – почти не может – людям, что Она и Кто. Ибо не помнят они истинного значения внутреннего имени ее – Мечта.

Что сейчас мечта? – карьера, деньги, дом, машина, богатый муж с бриллиантами и шубами. Даже у поэтов и поэтесс. А у них еще – слава, раскрутка, премии – «поэзия – тоже шоу-бизнес». Право слово… Так и взблескивают поэтические звёзды-однодневки, как певички и модельки, и с той же «значимостью» исчезают. Чуть отрешился от «фигурирования» – и тебя забыли. А если допустил Господь поэту уйти из жизни – спасибо, коль родственники книгу издадут, – журналы уже не печатают: для живых места не хватает. Так и в человеческом сердце.

А остаться в поэзии может только одно – то, что и создало ее: желание противопоставить свою мысль и чувство грубой реальности, перейти – по мере сил – на тонкий план, выйти за рамки обыденного сознания. Но все это слишком литературно, а мы скажем просто, по-детски: мечтать! Без границ и рамок: возраста, социального и материального положения, места, времени, геокультурного пространства, менталитета, нации, религии. Как это делает поэт, перед написанием статьи о котором автор этих строк имела с ним короткий разговор-интервью, о коем повинюсь: подколоть его хотела, как сейчас молвят, «постебаться»:

– Вы зрелый мужчина, а стихи будто девочка юная писала. Ассоль, тоскующая по алым парусам.

– Скорее уж по Маленькому Принцу…

– По тому, кто вас приручит и будет за это в ответе? – подпустил провокацию мой каверзный разум.

– Нет, – осадил меня поэт. – По тому, кто не боится быть искренним.

Одна из авторских иллюстраций»

Именно об этом книга симферопольского поэта Сергея Савинова «Облачные изречия». Надо обладать недюжинной смелостью, чтобы назвать так поэтический сборник в XIX веке – такое название и оттолкнуть способно: кому нужно «витать в облаках» при нынешней поэтической гонке? Однако, как говорил Заратустра: «Мне не нужна толпа – мне нужны последователи». Так же может сказать и автор этой книги. Пусть за ним в облака полетят лишь избранные – но именно им откроется в трепете сотворчества истинная суть Поэзии.

И это даже не мечта – мы все-таки не дети уже, чтобы легко и наивно нам мечталось, жизнь наложила свою патину на кристаллы наших душ, и с этим уже ничего не поделать. Поэзия зрелых людей, чувствующих и понимающих ее суть, – это тоска по мечте. Неизбывная, глубинная, мирообразующая – о внутреннем мире здесь речь. Иногда мучительная и даже отчаянная, чаще – светлая и созидательная.

Делающая – и осознанно, и бессознательно – мир лучше, светлее, чище, наполненнее, глубже, просто красивее. И не только посредством стихов. Любое благое деяние – творчество. Сергей Савинов – еще и художник. Обложка книги оформлена фрагментом его живописной работы «Поэт»: летящий над крышами домов среди птиц воздушный змей, а сами дома – дымчато-синие, как облака, и устремлены вперед, будто бегут за ним – это сама реальность, обыденность стремится за мечтой, рвется в полёт – вне времени, вне материи…

Так о чем же стихи? Какова она – тоска о высоком зрелого мужчины, не один десяток лет уже известного в Крыму поэта? О чём он может мечтать, зная, что тратить на это свое время и силы сейчас – просто дерзость…

Это может быть и чудесная, астральная страна духа – Шамбала, в русском сердце отражённая грезами о Беловодье и Граде Китеже:

На скрижалях ледового сна – опрокинутый Китеж
Неподвижного солнца в чернилах свинцового сада.
Ты уходишь в метельное марево… Чем примагнитишь
Голубую двойную звезду отрешённого взгляда?
……….
Только Китеж не Рим, и его не разрушишь вовеки.»

Да, есть где-то миры – света, силы, глубины – в которых обитают боги, по-прежнему живы души наших предков в их духовной и волевой мощи, готовые поддержать своих прапраправнуков в их исканиях и деяниях, если те светлы. Может, кто и найдёт, и узрит дивную страну. А ведь можно перенестить мыслью на иную планету, в другое созвездие, галактику – а вдруг при тамошних физических и духовных законах люди были бы счастливее и чище?

 

Что случится в созвездии Рыб?
Гребень в омуте! Наше прощание –
Всплеском непоправимых ошиб…

Нет, человек везде останется человеком. Напротив, это ему дана самим Творцом возможность менять психофизические законы – и эта способность именуется Любовью. И Нелюбовью. И везде, каким бы ни был мир, человек сам будет выбирать одну из этих странных неразлучных сестёр – и никогда не будет застрахован от ошибок. Так почему бы мечте не тосковать об идеальной Любви? Той, которая сама скажет о себе: «Я – истинная!» – посредством самоё чувств: тонких, трепетных ощущений, уже и не свойственных современному человеку, растерянных им.. А ведь Любовь может говорить с нами только – и только! – на таком языке:

Целуй вереницу стихов в синем буйстве июля
И пальцы любимой сквозь мглу занавесок из тюля.
Целуй эту вечную тайну в глазах дождевых неуёмных
И блики на рельсах трамвайных, и всполохи крыл потаённых.
………..
Какой незабвенный пергамент у страсти украсть ты решился,
Войдя, будто мамонт, в посудную лавку ошибок?»

Что это? Опять об ошибках? Неудивительно. Язык любви поэта… Да услышит его хотя бы сама возлюбленная? Та, у которой даже мечты о высоком трансформированы под современность: не под алыми парусами ждет она Грэя, а уже на личном самолете – пусть для романтики ещё и красит его в цвет рассвета, чтоб красиво и «стильненько» выплывал из такового. С кем говорить на этом языке? Как целовать самою душою те пальцы, которые недвусмысленно требуют бриллиантовых колец? Потому и тоскует душа поэта по ней – Идеальной Женщине, Прекрасной Даме. Той, что промелькнула, как видение, в Серебряном веке – и исчезла на долгих сто лет, чтобы и сейчас приподнять свою вуаль лишь перед избранными.

Сам я во тьме… А рядом ты светила
И откликалась на пятьсот имен…

Но что это?

Чёрные ресниц занозы,
Брови – будто полозки
Санок сломанных… с мороза…
К чёрту прозу, дайте розы –
Два бутона на виски!»

Да никакая она не дама – возлюбленная поэта. Это девушка, девчонка – простая, искренняя, немного наивная. Та, что не забыла ещё ни загадочной девичьей грусти, ни звенящего живыми солнечными искрами детского смеха, – от которых всё оживает и преображается на этой земле:

Ливень. Твой смех у дверей.
Молния в медных литаврах.
В тесной каморке моей
Сырость почиет на лаврах.
Всё, чем вчера дорожил, –
В луже! – сонеты и стансы.
Ты покружись, покружи…
Высвети комнату в танце.»

Да есть ли она сейчас – такая светлая искренность в женской душе? Поэт не винит женщину, а жалеет. Он понимает, что мир суров, и – ах, как легко справиться ему с хрупкой, ранимой душой! – справиться самым безжалостным образом: превратить ее в сильную, способную постоять за себя, – а называется это ныне: «стерва». Не мужчина ли виноват в этом? И этой тоской – об идеальном мужчине, о себе – принце, рыцаре, чистом возлюбленном, трепетном женихе, отзывчивом друге – дышит поэт.

Нетронутой чистоты уже не вернуть – но разве невозможен труд очищения? Вот и видит он себя и Доном Гуаном, и Королем Лиром, и Гамлетом – всеми теми образами человеческого гения, по которым, как ножом по коже, прошли эти метания: боли по чистоте, очищения. И доходит он в своих поисках идеала до чистоты изначальной. Только тогда было, только…

Эдем. Едва ли не каждое пятое стихотворение книги так или иначе затрагивает и переосмысляет тему Божественного Сада и судьбы первых людей – Идеального Мужчины и Идеальной Женщины. И так прикоснётся к ним поэт, и эдак… И порадуется вместе с ними их полудетскому бытию, и раздерёт себе лицо ногтями, глядя вслед их согбенным фигурам, удаляющимся от райских врат, и станет мысленной и сердечной – тем принимающей на себя первые родовые муки – повитухой Евы при рождении Каина…

Но: ни единого обвинения их в первородном грехе – только узкое сознание может думать, что человек что-то мог бы совершить против воли Творца, хоть пальцем шевельнуть, если так не «было задумано». Сейчас – может, дано ему уже это право, заработал. А тогда, в детстве человеческом – кто бы им позволил, детям? Взрослеть – только по законам Божьим, которые сами только что созданы, еще не отлажены под человека, всё это будто тренировка… Но – у поэта даже сам Искуситель всего лишь «был закладкой? Растрепанный задачник был открыт…» Растрепанный? Нет, не нова она уже, наука Творца, не первородны Его законы – (грехи?) – едва ли мы были у Него первыми…

Но – самыми любимыми. Были и остаемся. Потому что только любимым детям может быть дарована квинтэссенция мечты о светлом, экстракт ее и всеобъемлющий океан – тоска о Царствии Небесном. Оно вмещает все: и идеальную страну, и просветлённого человека в ней, и Любовь, и бесстрашную открытость Вселенной. Впрочем, как определить Царство Божие, если даже сам Господь не смог объяснить его человеку лучше, чем «Царство Моё не от мира сего»? Вот и думал человек над этим, воображал, мечтал – в силу данного каждому – и не придумал ничего лучше, чем описать это лубочной метафорой: «Там все ходят по облакам в белом, с нимбами и крыльями, и Бога славят».

– Что, только и делают, что Бога славят? – давно уже прошлось по этой картинке остроумие. – Со скуки же умереть можно! Тоже мне рай! В аду однозначно интереснее!

Да вот острый ум редко бывает глубоким – не выходится ему за человеческие рамки. А помыслить о том, что такое есть «Бога славить» – тоже скучно? Найди час, задумайся об этом вместе с поэтом:

Иисусов счет иной:
Он – не из темных детель,
Ушедших в перегной…
Он – медленный привой,
Роднящий всех, кто светел!»

Слишком ли часто мы – даже самые религиозные и воцерковлённые – Бога славим и благодарим? Молитвы наши всё о «дай» да «пошли мне то-то», а спасибо – лишь тогда, когда сбылось, сошлось, совпало… А просто благодарить за само своё сущестование, за то, что ты создан?..

…Правильно: за что?

Человек страдает. Страдает бесконечно. Вся его внутренняя тьма, все разрушительства законов Вселенной – от этого. А вообрази себе, человек, что лишаешься ты всех этих страданий, абсолютно всех – приобретаешь такое тело и душу, которые вообще не знают никакого удара: ни внешнего, ни внутреннего. Да, и тело – без физиологических характеристик в абсолютном осознании идеального бытия не обойтись. Да не захочет ли такое создание тут же со всей искренностью возблагодарить Того, Кто сделал его таким? Восславить, воспеть? И в таком «занятии» пребывать вечно? Не идет здесь речь о скуке – она от человека, она – тоже страдание. Так же как и все другие занятия и чувствования.

В мечтах поэта живет этот идеал, и так он силён, что уже и сейчас, в своем теле человеческом, находит он силы и желание славить Творца. И за возможность Царствия Его, и даже за саму эту жизнь – какова она есть. Поэт понимает, что не покинь Адам и Ева рай, не «повзрослей» они – не узнал бы мир ни единого из прекрасных – хоть и чисто человеческих – проявлений: ни силы духа, ни преодоления зла, ни доброты и любви к ближнему, ни творчества, ни этой самой Тоски – Мечты – Поэзии. Человек должен был через все это пройти – чтобы открыть в себе себя.

Нет, это не Царствие Неотмирное требует заслужения себя человеком путём преодоления плоти – Оно само возникло, создалось, вызрело и выросло из этих преодолений и неизбывного томления человеческого по Нему. Чтобы Оно появилось, человек должен был Его возжелать. И уже желаниям этим – силы неодолимой! – внял Творец и создал тот мир, до которого еще нужно домечтаться. Это уже не детство человека, и не взросление – зрелость. Мы доросли. Потому и есть у нас такие мечты и такие поэты.

Автор этих строк сознательно использует здесь общефилософские термины, не привязывая их ни к какой определенной конфессии или системе знаний. И хотя у Сергея Савинова есть множество стихов о Православии, храмах, службе, молитве, Писании, библейских сюжетах – и все это им до глубины прочувствовано, продумано, тянется к этому душа и обретает там и покой, и творческую силу, – но всё же это поэт, а не религиозный пророк: душа его широка.

Теперь же: бард и капуцин,
И Тициан, и брахмачарья,
И рыба из эпохи Цинь –
В душе моей – для величанья
Творца, – в канве моих терцин…

Ведь человек во все века и во всяком пространстве – и до Христа, и там, куда даже Слово Его не доходило, – стремился приблизиться к свету, познать Истину. Чувствует поэт это стремление общедушевное – и переводит его в общедуховное. И в Древнем Египте стремились познать Бога, и в античности, стремятся и в далеком Китае – пусть и распыляя сознание на большие пантеоны, пусть даже иногда и просто от человека, как в зороастризме, создавая мораль, этические нормы, призывая стремиться к добру и избегать зла, любить друг друга…

Не во всякой душе настолько соразмерны глубина и широта, и сила, чтобы вместить в себя весь мировой духовный поиск – без раздёрганности и поверхностности восприятия. А последнее часто уводит от Истины. Конечно, для целостности личности и ее гармонии полезнее принять одну веру или философскую систему. И так, чтобы предательство её воспринималось душой как предательство самой себя. Но у Сергея Савинова эта преданность относится не к религии – его сердце хранит беззаветную верность самой Поэзии, измена именно ей стала бы для него личным духовным преступлением. Таковы поэты – настоящие. Так они витают в небесах и вслушиваются в облачные изречия.

И складывается у них услышанное – из личных поисков и постижений – в целостные поэтические системы. Такое творчество получает определения, литературоведческие и философские обоснования. Это называют и метареализмом (Константин Кедров, за разработку направления – номинация на Нобелевскую премию), и лирикой трансцендента (винницкая поэтическая группа), и фаэзией («Фаэт-Крым» Елены Коро).

Каждое из этих направлений личностно, имеет отличия, но суть одна: мета-реальность, транс-реальность – это то, что «над», «сверх», «шире» простого человеческого бытия. Это тонкий мир, далеко не каждому доступный не то, что для восприятия, но даже для возмысливания о нём. В ведическом учении говорится, то самая тяжёлая карма – родиться материалистом-безбожником. Но и у такого есть шанс почувствовать нечто вне своего тела, своего маленького мирка. Да начните хоть с фантазии, фантастики.

Направление «фаэзия» расшифровывается как «фантастическая поэзия» – создатель его поэт и философ Елена Коро назвала его так недаром. Ибо считает, что доступно оно пониманию каждого – ты только пожелай. Хотя бы простой сказки или мифа. А что есть сказка, миф, легенда, фантазия, как не архетипы человеческих воззрений и духовных стремлений, зашифрованное знание, передаваемое из глубины веков? И уж не о том ли оно говорит, что никакая это не фантазия, а самая что ни на есть реальность – транс-цендентная, царственная не от мира сего. Начни, сделай первый шаг, поверь – и у тебя есть шанс дойти, дорасти.

И ты, читатель, попробуй. Открой книгу «Облачные изречия» – и отрешись от маленького мира, забудь суету и гонку, в том числе и поэтическую («назвался фигурой – фигурируй»): всё это мелькание в печати, сайты и социальные сети, сказание кузнечиком по фестивалям, погремушки пиара. Вслушайся:

Мою перелётную душу
Манили мобильной мечтой
И ситного хлеба горбушкой,
И душной периной хмельной.
И был я, как гонщик в кювете,
Сошедший с дистанции – в звон, –
В педальном распятье… лишь ветер
Знал верно, что я чемпион.»

Не бойся хоть на мгновение – добровольно – потерпеть поражение от этой жизни. Сойти с дистанции – «в распятье». И научись оценить – а это нелегко – победу, возданную за это.
Забудь с облачной книгой в руках и «властительство дум», «жжение сердец глаголом» – да, необходимо это, и ценен такой поэт, протестующий против зла людского и мирской несправедливости. Но что несешь ты взамен опротестованного? Что поместит в себя, каким бальзамом утолится выжженное тобою от тьмы и грязи сердце?
Открой в себе тоску. Найди для этого смелость. Не бойся ее. Она светла.