Крымское Эхо
Библиотека

Учёба в оккупированном немецкими фашистами городе

Учёба в оккупированном немецкими фашистами городе

Немцы уже несколько месяцев орудуют, как хозяева, в нашем городе. Жизнь его жителей изменилась полностью. Она стала совсем непохожей на довоенную, что хорошо понимали и ощущали даже дети. В памяти остались красочные новогодние праздники и дни рождения до войны, когда именинник не успевал рассматривать подарки.

Было очень весело, тепло и уютно. Со всех сторон раздавался радостный смех взрослых, которые после нескольких рюмок обязательно пели за столом, а потом танцевали под патефон. Его заводить в такие торжественные дни разрешалось мне. Но взрослые следили за тем, чтобы не перекрутил пружину патефона, отчего она могла лопнуть, что случалось у самих взрослых. А это для семьи настоящая трагедия. Тогда патефон был предметом роскоши.

Во дворе из его жителей патефон был только у нас. Поэтому в нашей квартире часто собирались подруги моей молодой тёти, младшей родной сестры мамы. Девчонки, натанцевавшись до упаду, меня, пятилетнего пацана, вели в ярко освещённый магазин, расположенный на улице Ленина, где покупали различные сладости, которые я выбирал на витрине, поочерёдно показывая на них пальчиком. Они вместе со мной с удовольствием поглощали вкусные пирожные. А потом мы возвращались домой на улицу Свердлова, 38. Возле здания, ныне школы имени Короленко, надолго останавливались, чтобы посмотреть на установленный на постаменте большой глобус земли, вокруг которого летал прикреплённый к нему проволокой красивый красный самолётик. Он показывал перелёт знаменитого советского лётчика Валерия Чкалова из СССР в Америку. Тогда все дети мечтали быть Чкаловыми.

И вдруг ничего этого не стало, так как появились хозяева нового порядка, сопровождаемого повешением и расстрелами. Страх никогда никого не покидал, в том числе и детей. Но постепенно люди стали приспосабливаться к условиям своего существования. Кое-где заработали магазины и предприятия. Иногда можно было услышать гудок какого-то завода. Чаще гудки раздавались со стороны железнодорожного вокзала.

Все новости жители города передавали друг другу при встрече в городе на ухо, с помощью так называемого «сарафанного радио». Однажды мама, придя домой, сказала, что немцы разрешили для детей открыть школу. Она стала советоваться с бабушкой в отношении меня, стоило ли отводить в школу. Ведь мне исполнилось шесть лет. Надо было учиться читать и писать. Поэтому мама отвела меня в школу, располагавшейся на улице ныне Самойленко. Сразу после войны там была школа номер 19, в которой я окончил семь классов.

В открывшейся школе, по-моему, было всего два класса. В нашем классе были дети примерно моего возраста. В другом классе учились ребята постарше. В обоих классах детей было очень мало, как и уроков, не больше двух. На одном учились складывать цифры, а на другом читать и писать. Я к тому времени мог неплохо читать, не по слогам, и писать, тщательно выводя буквы. В тот день, когда я появился в школе, учительница читала детям рассказ о какой-то зимовке, на которой жил старик с петухом. Старик умер, а петух остался. Я горько плакал, жалея петуха, представляя, как он в одиночестве умирает от голода.

Учительница меня едва успокоила. Ещё она прочла какое-то стихотворение. Так как в классе только я и один мальчик умели читать, то учительница дала каждому из нас по тоненькой книжке, чтобы мы выучили наизусть стихотворение, и на другой день прочли ребятам в классе. В этой книжонке был и рассказ про несчастного петушка, будившим по утрам своим кукареканьем дедушку.

Мама считала, что уроки закончатся позже, и потому была ещё дома, когда я оказался свободным. Я не стал её ждать, и пошёл домой самостоятельно, хорошо помня дорогу. Маму встретил выходящей из ворот нашего дома. Она очень обрадовалась, что я вернулся домой невредимым. Видимо, в тот день я очень переволновался, и потому перепутал задание учительницы, сказав, что должен выучить наизусть рассказ, и уметь пересказывать стихотворение своими словами. Мама была удивлена таким странным заданием, но не стала со мной спорить. Стишок, прослушав в школе, его не читая, мог пересказать. А вот с рассказом пришлось помучиться. Я его учил наизусть до глубокой ночи, раз за разом пересказывая маме. Наконец, рассказ я знал на зубок.

На другой день в школу отвела меня бабушка. Когда собрались все ребята, начался урок. Я и другой мальчик должны были показать, как мы выполнили домашнее задание. Учительница меня первым вызвала к доске и попросила прочесть стихотворение. Я с выражением начал его пересказывать своими словами. От удивления у учительницы широко раскрылись глаза, а детвора стала издевательски хихикать. Некоторые повыскакивали со своих мест, корча рожицы и выкрикивая, что они не дурней меня, так как тоже могут пересказать стихотворение. Девочки нагло показывали мне язык, и усиленно крутили пальчиками у виска, давая понять, что у меня не все дома. Я пытался всех перекричать, и сказать, что зато знаю наизусть большой рассказ. Но меня никто не слушал. От стыда и позора пот по мне катился градом.

Лицо и уши горели огнём. Учительница не знала, что делать: толи остолбеневшего меня приводить в чувство, толи успокаивать не на шутку развеселившихся ребят. Я выскочил из класса и побежал домой, размазывая по лицу всё время набегавшие слёзы.

Не на шутку перепуганным маме и бабушке рассказал о своём страшном позоре. Они расстроились не меньше меня, особенно тогда, когда в категорической форме заявил, что больше никогда не пойду в школу. В знак наказания готов каждый день стоять в углу, лишь бы не идти в школу, в которой я стал посмешищем в классе. Мама сказала, что я должен успокоиться и хорошо поспать. Утром будем решать, что делать с моим посещением школы. Когда она меня разбудила, чтобы собрать в школу, я со слезами на глазах стал просить её не позорить меня, направляя к ребятам, которые теперь не будут давать мне прохода. Наверно у меня был очень жалобный вид, так как мама уступила моим просьбам. Но сказала, что со временем неприятность, случившаяся со мной, всеми забудется, и я смогу спокойно посещать школу, чтобы набираться знаний, без которых человек не может жить.

Мама каждый день ласково спрашивала меня, надумал ли я посещать школу. Я продолжал упорствовать, настаивая на своём решении, которое маму доводило до слёз. Мне было очень жаль любимую маму, потому уже был готов смириться со своей участью, и пойти в школу. Но неожиданно всё изменилось. Как-то мама после посещения рынка города буквально вбежала в квартиру, обняла меня и горько заплакала. При этом она молилась и благодарила Бога за то, что он однажды надоумил меня перепутать рассказ со стихотворением, отведя своей невидимой рукой от школы. Бабушка и мамина сестричка не понимали, что происходит с мамой, а я, тем более. А она продолжала гладить меня по голове, осыпая лицо горячими поцелуями. Когда она успокоилась, в стороне от меня стала шушукаться с бабушкой, не сдерживая слёз.

Я сделал вид, что очень занят своими игрушками, а сам прислушивался к маминому возбуждённому шёпоту. То, что удалось разобрать, меня привело в ужас. Как я понял, на-днях немцы всех учеников и несколько учителей под видом экскурсии посадили в машину – душегубку и отвезли за город. По дороге фашисты в машину впустили газ от выхлопной трубы, отчего все в ней находившиеся дети и учителя задохнулись. Никто в городе не знает, где они похоронены. Все жители были очень напуганы этим страшным известием. Я невольно заплакал, представив, как задыхаясь, умирали дети, и что среди них мог быть и я.

Позже, когда к нам приходили родственники или знакомые, они считали своим долгом меня погладить и сказать, что я родился в счастливой рубашке. Я не понимал, что собой представляет эта рубашка, но был очень рад, что родился именно в ней.

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Крутые повороты истории

Молодёжка, вечно молодая

Юлия МЕЛЬНИК

Франц Алексеевич Рубо, легенда панорамной живописи России

Вера КОВАЛЕНКО

Оставить комментарий