Туманное счастье человека без Родины

На фестивале в Каннах (май 2012-го) фильм режиссёра Лозницы «В тумане» получил награду жюри Международной ассоциации кинокритиков (ФИПРЕССИ). Затем он был удостоен Гран-при кинофестиваля имени Андрея Тарковского «Зеркало».

О чём же этот фильм? Кинокритик [url=http://2000.net.ua/2000/aspekty/kino/80672]Александр Рутковский пишет[/url]: «…взяв произведение Быкова и педантично соблюдя его букву, Сергей Лозница, на мой взгляд, очень тонко и умело как бы несущественной киноотсебятиной радикально извратил всю его идею…

В оккупированном фашистами белорусском поселке группа путейцев решает пустить под откос эшелон оккупантов. Так и сделали. Их быстро вычислили, арестовали, пытали и казнили. Кроме одного, которого немецкий офицер Гроссмайер сначала искушал предательством, а потом решил казнить партизанскими руками. А потому отпустил на волю – на вечные подозрения в предательстве и верную смерть.

Быкову виднее, наверное, так бывало. Так это и показывает Лозница. Плюс ма-алюсенькая деталь, которой нет у Быкова и которая все моральные оценки переворачивает с ног на голову: когда режиссер мимолетно показывает эшелон, который путейцы решили взорвать, прекрасно видно, что в вагонах вовсе не вражеские солдаты и техника, а советские мирные жители, видимо, угоняемые в Германию…

С другой стороны, оккупационные порядки в белорусском селе показаны у Лозницы идиллически. Продуктов полно. На рыночной площади громкоговоритель призывает граждан к налаживанию народного хозяйства и прочим дельным вещам. Правда, и виселица тут же стоит для саботажников… Мы увидим подробно единственного немца – офицера СД Гроссмайера. Это умный, рассудительный и проницательный человек.

А сволочами, которым доверено истреблять патриотов в картине Лозницы, будут исключительно свои же люди – тупые и беспощадные полицаи из местных… Вот, оказывается, как видятся Лознице и его новым германским продюсерам истоки тогдашних военных жестокостей. А советская пропаганда вбивала всем в голову, что зверства на оккупированных территориях творили как раз наоборот, оккупанты…»

Самому этот фильм пока не довелось посмотреть, да нет и особого желания – по причине, что совсем недавно смотрел «Счастье моё» – предыдущий фильм этого же режиссёра. Тоже, кстати, демонстрировавшийся в Каннах, но несколькими годами раньше – и тогда представлявший почему-то Украину (режиссёр – белорус по национальности, в 2001 году эмигрировавший из России в Германию). Так вот, в том фильме мы видим беспросветное уродство некой условной российской глубинки, съемки которой проходили в Черниговской области. По словам самого режиссера, «все сюжеты в фильме реальны»», фильм создавался якобы под впечатлением от слышанных им историй о современной России и о Великой Отечественной войне: «В картине «Счастье моё», – говорит Лозница, – нет ничего особенного, отличающего её от того, что вы можете прочесть на страницах газет. Почему они вас так не возмущают? Почему возмущает отражение этого в фильме? Перед вами поставили зеркало – можете отойти, а можете посмотреть».»

И вроде бы весьма дельно и по существу говорит режиссёр – мысль вроде бы вполне основательна, но при этом абсолютно теряется из виду сущностное отличие художественного произведения и того, что можно прочесть на страницах газет, например, в разделе криминальной хроники. Искусство – и, в частности, кинематограф – действительно является отображением жизни, его зеркалом. Но режиссёр между тем забывает, что это ещё и зеркало души автора. И тогда возникает вопрос о качестве зеркала – оно ведь не всегда чисто, а может быть грязным, мутным или кривым. Чистота определяется правдивостью, объективностью отображения, а жизнь, как известно, состоит из вечного противостояния черного и белого, добра и зла. Если же в зеркале мы видим сплошное зло, то это отображение вовсе не жизни как таковой, а души того человека, который это зло умышленно сгущает в кристаллах собственного сознания и затем выплескивает его на зрителя. Таким образом, пред нами не зеркало мира, а зеркало души автора.

Как говаривал один из гоголевских персонажей, «всё, что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!»»И потому зададимся абсолютно риторическим, на мой взгляд, вопросом: нужно ли тащить в искусство любую дрянь из жизни? Ведь художественное произведение строится не на фиксации всех непотребностей, имеющих место в жизни (ибо искусство — это не уголовная хроника), а на обобщении, на преодолении негатива и на поиске путей выхода из различных проблемных ситуаций.

В качестве примера выдающегося произведения кинематографического искусства здесь стоит вспомнить фильм Алексея Германа «Проверка на дорогах» , являющий собой военную драму, в которой тугим узлом завязано всё: подвиг и предательство, сострадание и долг, вера в проштрафившегося человека и фанатичное ему недоверие. И хотя нет готовых и чётких решений (а таковых и быть не может), тем не менее, в главном своём посыле фильм достигает тех небесных высот, где все земные проблемы разрешаются сами собой. А это и есть главный определяющий признак высокого искусства – небесное местонахождение ориентиров.

Особенностью же метода режиссера Лозницы является отсутствие вообще каких-либо ориентиров. В фильме «Счастье моё» события разворачиваются как будто и не в человеческом обществе, а в пространстве, где нет солнечного света, воздуха, кислорода. Это, во-первых, фиксация всей возможной грязи; во-вторых, демонстрация абсолютной невозможности какого-либо очищения; наконец, точное указание местонахождения этой грязи – из своего германского далёка указующий перст режиссера направлен аккурат на Россию.

Помимо всевозможной современной мерзости, есть в этом фильме также два эпизода военной ретроспекции. Из первого мы узнаём, как возвращающийся с трофейным добром молодой офицер подвергается банальному ограблению со стороны советского же коменданта. На барахлишко гад позарился и отобрал, угрожая задержать до выяснения личности. Но и обиженный не остался в долгу: когда вагон поравнялся со стоящим на перроне комендантом, комендант просто-напросто пристрелил его на прощание. И вот сейчас, спустя 50-60 лет, герой эпизода делится своим воспоминанием со случайным попутчиком. Для него событие это, судя по всему, стало основополагающим. Что ж, всяко в жизни бывает. Вот только является ли это основополагающим в деле осмысления Великой Отечественной войны, которую вел советский народ? Если и является, то только в кривом зеркале режиссёра Лозницы.

Во втором военном эпизоде фильма наблюдаем, как два отступающих в начале войны советских солдата находят ночной приют в одинокой хате живущего с малолетним сыном белорусского учителя. От всей души накормив непрошенных гостей – помимо традиционных бульбы с олией выставив на стол даже баночку мёда – хозяин как бы между прочим поделился своим видением ситуации и планами на будущее. Воевать, мол, не буду ни в коем случае, ибо предназначение человека не воевать, а любить, а придут немцы, пойду в школу учительствовать. Немцы как-никак народ культурный, в Бога веруют. А поутру отдохнувшие гости выволокли гостеприимного хозяина из дома, по-быстрому его порешили и стали набивать свои вещмешки хозяйским скарбом. На глазах у проснувшегося ребёнка.

Могло быть такое? Исходя из того, что в жизни возможны любая мерзость, любое извращение, нет оснований сомневаться в документальной основе воспроизведённых Лозницей случаев. Но лично мне на ум приходят и другие случаи той же войны, о которых довелось узнать вовсе не из книг, изготовленных по заказу советского идеологического ведомства, а что называется из первых уст.

Работая в Мариен-Госпиталь в г.Штутгарт, я познакомился с местным ювелиром Гердтом Шмидтом, который рассказал мне свою историю о том, как его, молодого солдата вермахта, попавшего в плен и находившегося в лагере для военнопленных в Чехии, раненого и тяжелобольного, спас советский капитан, военный врач. И спас не только от возможной гангрены, но и, оставив работать при госпитале, от мытарств военнопленного. Позднее офицер помог ему попасть в западную зону перемещения, контролируемую англичанами и американцами. Так вот, герра Шмидта удивлял тот факт, что страна, победившая в страшной войне, оказалась в начале 90-х годов в такой разрухе.

Ещё одну историю мне поведал мой немецкий друг и партнёр по организованному нами совместно с семьёй Галлеров общественному объединению «Verein» в рамках помощи украинским детям Чернобыля, господин Роберт Хёрольд, ныне проживающий в г.Хойхаузен. В конце Великой Отечественной он, молодой защитник «фюрера», попал в советский плен и работал в Ленинграде на табачной фабрике. Ленинградцы пережили блокаду, город восстанавливался от разрухи. Голодно и холодно было всем, в том числе и военнопленным немцам. Они восстанавливали трамвайные линии, долбили лёд.

Местные сердобольные женщины, несмотря на запрет конвоя, подходили к ним и спрашивали: «Фриц, хлеба хочешь?» Передавали узелки с хлебом и молоком. Роберт с товарищами по несчастью принимали их от женщин, понимая, что они отрывают эти продукты от своего скудного пайка, видели разрушения от немецких снарядов, знали, что каждый третий житель Ленинграда погиб или умер во время блокады, и задавались вопросом: «Почему они это делают? Ведь они должны были бы нас ненавидеть?» В 1997 году Роберт с семьёй поехал в Ленинград, нашёл табачную фабрику и даже вагонетку, на которой они работали.

Благодаря членам «Ферайна» мы пролечили и прооперировали в Германии 17 онкобольных детей. К счастью, они все и сегодня здравствуют. Мои немецкие коллеги и друзья спрашивали: «Что такое русская душа?», я им отвечал: «Спросите у Роберта».

Думается, что при желании подобных историй можно отыскать немало. И почему бы тому же самому Лознице не включить их в своё кино? Для полной картины, так сказать. Но очевидно, что как раз полной картины ему-то и не нужно, потому как у него совершенно иная задача, которую можно обозначить одним словом – ИЗВРАТИТЬ.

Что следует из эпизода об убиении учителя-пацифиста, поданного не как документальное свидетельство конкретного уголовного эпизода, а в подаче художественной? То, что советские солдаты суть неблагодарные убийцы и мародёры, а немцы – хоть они и остались за кадром, – «народ культурный, в Бога веруют»». Именно эту и никакую другую мысль стремится в данном случае внести в общественное сознание режиссер Лозница.

Но относится это вовсе не к художественному осмыслению действительной жизни, а к сугубо политическому тенденциозному заказу, помноженному на проблемы самого автора. Иначе мы бы видели жизнь во всей её полноте – как в фильме «Проверка на дорогах» – так или иначе включающей в себя и тёмную, и светлую стороны.

В случае же с Лозницей мы вправе сделать два вывода. Во-первых, это политический заказ по дискредитации советско-российской реальности, вытравлению исторической памяти. Дело в том, что победа советского народа в Великой Отечественной войне является одним из главных – если не главным – объединяющим началом русского народа. И это начало основывается на чувстве собственного достоинства, на исторической уверенности в собственной благодатной силе, на внутреннем уяснении своей роли народа-победителя, спасшего мир от реализации откровенно деструктивной нацистской идеи.

Именно это начало необходимо разрушить историческим и геополитическим противникам России. С этой целью в сознание российского общества и каждого отдельного человека внедряется вполне конкретная картинка: «Уясните, что вы – уроды! И всегда таковыми были! А все ваши исторические победы – не более чем продукт советской пропаганды и вашего незнания. На самом же деле всё было не так! А так – как в фильмах Лозницы». – И крайне желательно, чтобы данная программа реализовывалась не извне, а изнутри.

В этом смысле данный режиссёр – не более чем инструмент, марионетка в ловких и натруженных руках тех, кто вкладывает в него деньги и всячески раскручивает, награждая его поделки на различных «престижных» кинофестивалях. Но с другой стороны, он идеально подходит для реализации задуманного ещё и в силу собственного искривлённого сознания, деструкции в собственной голове, кривости и замутнённости зеркала своей души.

Интересные свидетельства на сей счёт, проливающие свет на психические причины болезни, неожиданно даёт сам режиссёр. В интервью по поводу последнего своего фильма «В тумане» на вопрос, [url=http://www.novayagazeta.ru/arts/52592.html]чем привлекла его повесть Василя Быкова[/url], он отвечает: «Срифмовалась с одним из воспоминаний детства. В детском саду у одного мальчика пропала игрушка. Мальчик пожаловался, а поскольку одна из воспитательниц была его мамой, то дело приняло серьезный оборот. Всю нашу группу выстроили, как мы были после дневного сна – в одних трусах и майках, – и велели вору сознаться. Поскольку никто не сознавался, воспитательница пригрозила, что вызовет милицию с собаками. «Собака сразу же разнюхает вора!». Меня охватил ужас: я почему-то был уверен, что собака укажет на меня. Так мы простояли шеренгой довольно долго… Вечером пришли родители и разобрали нас по домам. На следующее утро я увидел того мальчика, игравшего как ни в чем не бывало со своей «украденной» игрушкой. Оказалось, накануне он просто забыл ее дома. Я снова испытал шок – перед нами никто не собирался извиняться… История Быкова созвучна моему детскому переживанию: вы ничего не можете сделать, чтобы восстановить справедливость».»

Для психоаналитика особенно интересна фраза о той глубоко внутренней убеждённости, что, несмотря на его невиновность, собака укажет именно на него. А это значит, что некая изначальная ущербность, прореха в психической сущности требует заполнения, которое видится в восстановлении гипотетической справедливости. Таким образом, пред нами предстаёт с детства обиженный человек, чья накопленная годами обида наконец-то нашла выход в виде гнусных фильмов о бывшей родине – то есть месте, где его когда-то обидели. И как тут не согласиться с кинокритиком Александром Рутковским, по мнению которого «новый опус Лозницы окончательно проясняет внутреннюю подоплеку его последних двух картин: это попытка самооправдания эмигранта с нечистой совестью через очернение бывшего отечества. Мол, «не предавал я! Это моя гнусная родина сама меня предала!»».»