(записки бывшего следователя)
Как-то пришлось мне пожить несколько месяцев за границей. Это было время, когда в наших продовольственных магазинах полки были заполнены только пакетами с солью и специями. Всё остальное съедобное, появляющееся на них, немедленно разбиралось покупателями, которые постоянно дежурили возле магазинов, ожидая подвоз любых продуктов питания.
В промтоварных магазинах лежала одежда убогой расцветки и фасона. Мне приходилось бывать на промышленных базах. Они были забиты фуфайками, халатами грязно-синего цвета для дворников и уборщиц и рабочими рукавицами из брезента. Если строитель коммунизма хотел что-либо приобрести приличное, ему надо было идти на рынок. Там у спекулянтов можно было купить многое из того, что на прилавках магазинов никогда не появлялось. Но стоимость дефицитного товара была намного больше, нежели государственная.
***
За время командировки в одной богатой стране арабского Востока я заработал неплохие деньги — если считать по тем временам для советского человека. Мои коллеги деньгами распорядились с умом, накупив десятки метров различных тканей в основном для женских платьев. Всё, вплоть до колготок, носков, чулок и цветных шариковых ручек ими покупалось пачками для продажи в России.
Но такой коммерческой деятельностью занимались те ребята, которые уже не раз были за границей и хорошо знали, что из товара на родной земле пользуется особым спросом.
Я, впервые попав за границу, покупки делал в основном в фирменных магазинах, где цена любого товара была намного выше той, что на рынке. К тому же на рынке можно было торговаться до одури. Ношенных носильных вещей или каких-либо использованных предметов обихода в продаже там не было, всё было новым. Просто товар, на который не было спроса, немедленно изымался из фирменного магазина и направлялся на громадный крытый рынок, протянувшийся едва ли не через весь город.
Так я накупил два большущих чемодана обуви и различных носильных вещей для себя, жены, маленькой дочери, а также для многочисленных родственников и друзей. Вещи все были дорогими, но зато очень модными и красивыми.
Из всего приобретённого в фирменных магазинах мне больше всего нравились джинсы, изготовленные в США. Тогда в России на джинсы был самый высокий спрос, так как они стали бурно входить в моду советских граждан. В СССР они не выпускались. Их можно было приобрести только у спекулянтов, выложив приличную сумму, которая намного превышала месячную заработную плату любого инженера.
У «загнивающих капиталистов» полки магазинов ломились от мужских и женских джинсов знаменитых фирм многих стран мира. Они были разных цветов и фасонов. После долгих выборов я наконец приобрёл, как мне казалось, самые красивые джинсы, которые только были. Каждый карман на них застёгивался на змейку с короткой красивой серебристой цепочкой и бусинкой на её конце.
Были на них и другие прибамбасы, ещё больше украшавшие американский пошивочный шедевр. Но они не выглядели кричаще. Пройти мимо таких джинсов и их не заметить было невозможно.
Когда в них я вышел на улицу в своём городе, все прохожие обращали внимание на мои джинсы. Модные ребята подходили и интересовались, где я смог достать такую красоту, и просили продать. Но об этом не могло быть и речи. Покупатели отходили от меня в сторону с явной печалью в глазах.
***
Так как после командировки я был в отпуске, жена также взяла отпуск, и мы поехали с подарками к её родным в Одессу. Нас тепло встретили её родители и сестра с мужем Юрием, с которым я учился в Одесской специальной оперативной школе милиции. Всем очень понравились подарки, привезенные мной из-за рубежа. К сожалению, кое-что из вещей моим родственникам не подошло, в частности, из-за размера. Юра сказал, что эти вещи надо продать на вещевом рынке, находящемся далеко за городом.
В первое воскресенье на «Жигулях», которыми управлял Юра, мы помчались на знаменитый рынок Одессы. Продавать вещи взялся Юра. Я, одетый в сверхмодные джинсы и белоснежную красивую импортную рубашку с коротким рукавом, категорически отказался принимать участие в торговле.
Что собой представляет вещевой рынок шумного южного города, описать невозможно. На нём нужно хотя бы раз побывать лично, окунувшись в водоворот тысяч людей, которые постоянно, плотно прижавшись друг к другу, движутся в разных направлениях, покупая и продавая товар с горячими одесскими спорами по поводу цены, и просто так, для удовольствия. Говорят одновременно все. Вы не увидите на рынке молчащего одессита. Иначе ему там нечего делать.
Стоит сплошной неразборчивый гул над людскими головами людей, вспотевших от летнего солнца и постоянного напряжения общего азарта, вызванного торговлей всего, что есть во всех государствах мира. Не зря тогда говорили, что на ранке Одессы, если хорошо поискать, можно купить атомную бомбу.
Что и следовало ожидать, неугомонная неуправляемая толпа нас разъединила. В какой-то момент я потерял из виду Юру, жену и её сестру. Мои попытки отыскать их в такой толпе успехом не увенчались. Это то же самое, что искать щепку в бушующем океане.
Я решил выбраться из толпы, покинуть рынок и возвратиться к нашей машине, оставленной у обочины дороги. Думал моих родственников-продавцов дождаться на тротуаре возле жилой пятиэтажки, напротив которой стояла машина. От рынка до неё надо было пройти приличное расстояние.
***
Как только я вышел с рынка, обратил внимание на троих парней моего возраста, которые шли по пятам. Ребята были хорошо одеты, прилично выглядели и не были похожи на одесскую шпану. Когда я остановился, они подошли ко мне и сходу стали просить продать мои джинсы. По их говору я понял, что они были чистокровными одесситами. Говорить так, как говорят одесситы, не умеет никто.
Особенно горячо меня уговаривал продать джинсы паренёк моего роста. Два долговязых друга усиленно поддерживали своего приятеля, сопровождая каждое его слово активным размахиванием рук. Покупателя звали Аркашей. Он сказал, что в Одессе он видел разные джинсы, даже те, которые носят только короли и президенты. Но такие красавцы, как у меня, он увидел впервые, отчего у него началась сумасшедшая головная боль, которая не отпустит, пока ни приобретёт их у меня. И если я не продам ему джинсы, он от переживаний окажется в смирительной рубашке в психушке. А меня будет всю жизнь мучить совесть, что я довёл до дурдома хорошего человека, единственного и любимого сына у бедной его мамы. Она не выдержит трагедии, случившейся с сыном, и что-нибудь сделает с собой.
Аркаша не жалел красок, рассказывая, какая участь ждёт его самого и всех его родственников, если я не продам ему джинсы. Неожиданно прервав свой печальный монолог, Аркаша предложил мне назвать любую цену за джинсы, и он готов будет её немедленно уплатить. После этого они меня на руках отнесут до дома, в какой бы части города он ни находился. Если я захочу, они будут по дороге исполнять «Семь сорок» с плясками, чтобы мне не было скучно.
Меня начинал разбирать смех от всего услышанного. Но я твёрдо стоял на своём. Аркаша не хотел слушать мой отказ осчастливить его моими джинсами. Он затыкал уши пальцами и просил меня не делать больно его мозгам.
Неожиданно Аркаша бухнулся на колени, пытаясь обхватить мои ноги, и продолжая молить Бога помочь ему уговорить меня не делать из него вечного клиента палаты номер шесть. На глазах у Аркаши появились настоящие слёзы. Его друзья дружно зашмыгали носами и стали усиленно тереть глаза руками.
Начали останавливаться прохожие. Внимательно нас разглядывая и прислушиваясь к разговору, обязательно вмешивались в него. Некоторые стали давать советы, что мне делать: «Дорогой товарищ, не будь за идиёта. Ты же аж с двумя глазами сразу видишь, что человек страдает всей душой. Но ты нахально ждёшь, когда он упадёт на горячий асфальт и начнёт биться головой до тех пор, пока на него не оденут белые тапочки. Сколько он тебе даёт за вшивый американский ширпотреб? Таки, ты возьми чуть больше, и отдай ему эти сраные бруки. Если он помрёт от большого счастья, так он будет не накрытым лежать в гробу именно в них, и радовать всех родных и близких».
***
И я сдался. «Но не могу же я на улице, где так много прохожих, оставаться в одних трусах, ожидая своих родственников у закрытой машины», — сказал я настойчивой троице. На что они хором сказали, что это не вопрос в Одессе, так как меня оденут немедленно, как лорда.
Аркаша обнял меня, утверждая, что я для него стал роднее брата. Теперь могу приезжать к нему в гости в частный дом на Молдаванке, а он будет встречать меня на новом мотоцикле «Ява» и показывать всем соседям как самого доброго человека на белом свете.
Один из его друзей выбежал на дорогу, остановил грузовую машину, и о чём-то стал говорить с шофёром. Меня, как могли, собой прикрыли Аркадий с другом, чтобы я мог снять джинсы. Их я торжественно вручил Аркаше. «Сколько? — спросил он. — Назови любую цену, только не делай меня нищим». Я сказал, что никогда не занимался торговлей джинсами, и потому не знаю, сколько они стоят.
Аркаша вытащил из кармана брюк небольшую пачку денег, отсчитал двести рублей и отдал мне. В это время к нам подошёл друг Аркаши, протянув мне брюки, которые, как я понял, ему достались от труженика-шофёра. Он сказал, что у водителя брюк от праздничного костюма при себе не оказалось. Зато за пару рублей отдал брюки настоящего передовика производства.
В этом я убедился, когда их надел. Аркаша со своими друзьями, пожелав мне не болеть и никогда не встречаться с одесскими врачами, счастливыми и довольными покинули меня, не забыв по очереди обнять на прощанье.
Мне ничего не оставалось делать, как напялить на себя штаны доброго шофёра. Они оказались все в масле с громадными дырами. Одна штанина была оборвана ниже колена. Другую пришлось подворачивать. Хозяин штанов, видимо, был по сравнению со мной мужиком-гигантом. В них можно было влезть ещё троим таким, как я. Мне приходилось одной рукой всё время держать их у пояса, чтобы они не оказались на земле.
Я представил свой нелепый вид, и мне стало дурно. Попытался на всякий случай подёргать все дверцы машины. К моему несчастью, они оказались закрытыми. Тогда я, волоча одну штанину по тротуару, добрёл до дома, присел на корточки, и прижался спиной к горячей стене. Такое положение не спасло меня от любопытных прохожих. Я бы сам, будучи на их месте, остановился, чтобы спросить у чудака в красивой белой рубашке и рваных, вонючих от масел штанах, что он делает под забором.
Одесситы участливо спрашивали, чем могут помочь и не нужно ли вызвать милицию или скорую помощь. Я просил оставить меня, любителя рваных штанов, в покое. Услышав такой ответ, они крутили пальцем у виска, и, пятясь, старались быстрее меня покинуть.
***
В то время, когда я дёргал дверцы машины, мои родственники вышли из-за угла дома, и, увидев, как кто-то пытается вскрыть машину, невольно остановились. Никто из них, даже жена, меня не узнал. Всё их внимание было поглощено злосчастными штанами. Когда я спокойно присел у дома, они двинулись к нашей машине.
Заметив родственников, я не скрывая радости, помчался им навстречу, теряя на ходу брюки. Когда жена в незнакомце узнала меня, своего родного мужа, бросилась ко мне на шею со слезами на глазах с единственным вопросом, сильно ли били меня бандиты, забравшие красавцы-джинсы. Я понял, что они не так поняли мой вид, и потому, вытащив из карманчика рубашки деньги, гордо произнёс, что удачно продал джинсы.
Глянув небрежно на скомканные купюры, Юра произнёс своё любимое слово, сказав, что я шая, т.е. по-одесски, дурень, который даром отдал кому-то такие дорогие джинсы. Он мог бы их продать в несколько раз дороже.
***
В подаренных штанах Юра меня в машину не пустил, сказав, что ими я на несколько лет завоняю салон. Мне пришлось их снять, оставив на дороге возле машины, и в трусах нырнуть на переднее сиденье. Всю дорогу Юра со своей женой меня разносили в пух и прах за то, что ушлые одесситы сумели обвести вокруг пальца.
Жена в защиту сказала, что могло быть хуже, когда б я остался без джинсов и с разбитой головой. К концу дороги все успокоились, вспомнив, что дома нас ждёт мамаша жён, которая обещала к нашему приезду приготовить фаршированную рыбу по-одесски. Мы с женой пробыли в Одессе почти неделю, но ещё ни разу не ели этот одесский деликатес.
Приготовив обещанное блюдо, тёща стала нас ожидать у ворот дома. Когда она увидела меня, вылезавшего из машины в трусах, она стала неистово креститься, и, видимо, шептать молитву, так как её губы всё время шевелились. Не задав нам вопрос по поводу моего странного вида, тёща стала причитать, доказывая, что она с ночи знала о ждущей нас неприятности на рынке, так как ей приснился сон, как её обсчитали в магазине.
Она уговаривала нас не ездить на рынок, но мы не послушали её, и вот результат: привезли домой полуголого зятя! Только в квартире, когда тёща немного успокоилась, я рассказал о том, как расстался со своими джинсами. Мне показалось, что она не совсем поверила моему рассказу, так как он не совпадал с её сном.
Когда мы приступили к поеданию фаршированной рыбы, я достал деньги от продажи джинсов и вручил любимой тёще, чтобы и дальше нас баловала изысканным одесским блюдом. Она неожиданно сказала, что даже из самого хорошего мента никогда не получится настоящий торгаш.
В знак согласия я закивал головой, а потом, проглотив очередную порцию рыбы, поклялся никогда ничего не продавать, так как у меня к торговле нет никакого призвания. И я сдержал своё слово. Единственным проданным мною товаром за всю жизнь оказались те самые американские джинсы.
