В конце 1941 г. на территории оккупированного немцами Крыма началось создание крымскотатарских мусульманских комитетов – одной из форм прогерманских коллаборационистских организаций. На первый взгляд, это было вполне заурядным событием: в том или ином виде подобные организации создавались во всех подконтрольных Третьему рейху регионах СССР. Тем не менее, именно сотрудничество крымскотатарских националистов с военно-политическим руководством Германии как в капле воды отразило все противоречия ее «восточной политики».
И отсутствие единой концепции этой политики, и борьбу националистов за предоставление широких политических прав, и недоверие различных немецких инстанций к представителям антисоветской эмиграции, и конфликты этих инстанций за влияние на националистические организации. Наконец, деятельность крымскотатарских коллаборационистских организаций интересна с точки зрения использования исламского фактора во внешней политике нацистов.
Итак, по порядку. В конце декабря 1941 г. в Бахчисарае был создан первый Мусульманский комитет, а затем, на его основе, комитет в Симферополе. По замыслу его основателей – председателя Джемиля Абдурешидова (1) и двух его заместителей – Ильми Керменчиклы и Османа Меметова – этот комитет должен был представлять всех крымских татар и руководить всеми сферами их жизни. Однако начальник полиции безопасности и СД СС-оберфюрер Отто Олендорф, при поддержке которого был создан этот орган, сразу же запретил им называть комитет «крымским», оставив в его названии только слово «симферопольский». В этом качестве он должен был служить только примером районным мусульманским комитетам, которые стали создаваться в других городах и населенных пунктах Крыма в январе-марте 1942 г. (за исключением Севастополя, мусульманские комитеты были в дальнейшем созданы также в Евпатории, Ялте, Алуште, Карасубазаре, Старом Крыму и Судаке) (2).
[left]СС-штандартенфюрер Отто Олендорф.
Начальник оперативной группы «Д»[/left]
Персональный состав Симферопольского мусульманского комитета состоял из 18 человек: президента, двух его заместителей и пятнадцати членов, каждый из которых отвечал за определенную сферу деятельности. Все члены комитета в обязательном порядке утверждались начальником полиции безопасности и СД генерального округа «Таврия» (3) .
Согласно уставу, главной целью создания комитета было содействие немецкой оккупационной администрации во всех направлениях ее деятельности. Решением же каждого конкретного вопроса должен был заниматься соответствующий отдел, которых в структуре комитета было создано пять:
(на снимке второй справа).
Главный фюрер СС и полиции
в генеральном округе «Таврия»
• 1-й – по борьбе с бандитами (т.е. с советскими партизанами) – собирал сведения о партизанских отрядах, коммунистах и других «подозрительных элементах», которые могли мешать немецким и татарским интересам (отдел работал в тесном контакте с соответствующими службами начальника полиции безопасности и СД);
• 2-й – по комплектованию добровольческих формирований;
• 3-й – по оказанию помощи семьям добровольцев (занимался снабжением сотрудников мусульманского комитета, родственников и семей добровольцев, служивших в частях Вермахта и полиции, а также нуждающегося татарского населения);
• 4-й – пропаганды и агитации (в ведении этого отдела находились все вопросы национальной культуры, так как в уставе комитета прямо было сказано, что «все они тесно связаны с пропагандой»; кроме того, его руководителю подчинялись крымскотатарские пропагандисты в «добровольческих организациях», кураторы народного образования, учреждений культуры и искусства, а также персонал редакции газеты “Azat Kirim” («Освобожденный Крым»);
• 5-й – религии (занимался открытием мечетей и обучением мулл, а также духовным окормлением татарских добровольцев; кроме того, это был единственный отдел, директивам которого могли подчиняться отделы религии районных мусульманских комитетов) (4).
[left]Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн,
командующий 11-й полевой армией[/left]
Штат каждого отдела состоял в целом из 4-5 человек: руководителя, его заместителя, секретаря отдела, переводчика, машиниста или писца. Отдел пропаганды и агитации, как один из важнейших и специфических, имел в своем штате еще и должность пропагандиста. Каждый член каждого отдела и все члены мусульманского комитета работали не на общественных началах, а получали соответствующее штатному расписанию жалованье: от 800-900 оккупационных рублей у руководителя и 500 – у секретаря (в 1941-1944 гг. десять оккупационных рублей равнялось одной оккупационной марке). Председатель комитета и его заместители получали по 1100 рублей. За год получалась значительная сумма. Так, согласно отчету начальника полиции безопасности и СД фонд заработной платы Симферопольского мусульманского комитета составил в 1943 г. почти 140 тыс. оккупационных рублей (почти 12 тыс. рублей в месяц).
Командующий 42-м армейским корпусом;
командующий войсками Вермахта в Крыму
Все районные мусульманские комитеты имели такую же структуру и в своих действиях, в целом, руководствовались (хоть и не официально) указаниями Симферопольского комитета. Разумеется, на содержание этих комитетов уходило гораздо меньше средств. В некоторых же районах их члены работали на общественных началах (5).
Простое перечисление отделов Симферопольского мусульманского комитета показывает, что он и аналогичные организации на местах были весьма ограничены в своей деятельности. В целом, ее можно свести к трем основным направлениям:
• помощь в организации татарских коллаборационистских формирований, и все, что с этим связано (так или иначе, этим занимались все пять отделов),
• пропагандистская обработка крымско-татарского населения (4-й и 5-й отделы) и
• посредничество и контроль в распределении тех экономических льгот и привилегий германских оккупационных властей, которые они предоставили татарскому населению (3-й отдел) (6).
[left]Генерал пехоты Хельге Аулеб.
Командующий войсками Вермахта в Крыму[/left]
Тем не менее, несмотря на полный запрет политической деятельности со стороны немецкой оккупационной администрации, лидеры крымскотатарских националистов не оставляли надежды получить более широкие полномочия, вплоть до провозглашения в Крыму татарского государства и создания собственной национальной армии. Эта «борьба» продолжалась с переменным успехом до апреля-мая 1944 г. и закончилась полным поражением крымско-татарских националистов – на этом этапе им ничего от немцев добиться не удалось.
Лето 1944 – весна 1945 гг. – период борьбы за политические права в эмиграции. Однако там уже действовали совершенно другие люди, которые хоть и добились определенных политических преференций со стороны нацистов, но слишком поздно – Красная армия уже стояла на Одере. Слово «борьба» в предыдущем предложении намеренно взято нами в кавычки, так как историю взаимоотношений татарских комитетов и нацистской оккупационной администрации таковой можно назвать только весьма условно. Тем не менее, эти взаимоотношения имели несколько кульминационных моментов, когда конфликт все-таки был налицо.
Это:
• так называемая «компания меморандумов»,
• вопрос о воссоздании крымского Муфтиата и
• взаимоотношения с представителями крымско-татарской эмиграции.
«Компания меморандумов» (будем называть ее условно так) была связана с претензиями членов Симферопольского мусульманского комитета на руководство всеми сферами жизни крымских татар. Естественно, что, со временем, такие претензии должны были перерасти в борьбу за политические права и свободы (и, вполне возможно, что в борьбу уже без кавычек). Однако в данном случае все ограничилось только меморандумами. Так, в апреле 1942 г. группой руководителей Симферопольского комитета (Джемиль Абдурешидов, Ильми Керменчиклы, Гжик Аппаз и др.) были разработаны новый устав и программа деятельности этого органа.
[left]Генерал пехоты Карл Альмендингер.
Командующий 17-й полевой армией[/left]
При этом были выдвинуты следующие главные требования, предполагавшие:
• восстановление в Крыму деятельности партии «Милли Фирка» («Национальная партия») (7) – политической организации национально-демократической ориентации, созданной летом 1917 и запрещенной большевиками осенью 1920 г. (в скобках заметим, что многие члены Симферопольского комитета были в прошлом членами этой партии);
• создание татарского парламента,
• создание татарской национальной армии,
• создание самостоятельного татарского государства под протекторатом Германии.
Керчь, 1942 (фотография
из фондов Российского государственного архива
кинофотодокументов, Красногорск)
Эти устав и программа была поданы на рассмотрение в Берлин, однако их утверждения не произошло. Нам же эта история интересна с той точки зрения, что с этого момента крымскотатарские коллаборационисты на территории полуострова разделились на два лагеря. И авторы этого меморандума со временем стали представлять первый из них, который был готов добиваться своих целей даже путем тотального сотрудничества с оккупантами (8).
Возникновение второго лагеря связано с именем одного из лидеров крымско-татарского национального движения 1917-1920 гг. Амета Озенбашлы (9). До августа 1943 г. этот деятель проживал в Павлограде, куда его сослала советская власть, и работал там врачом-невропатологом. Летом 1942 г. несколько представителей Симферопольского мусульманского комитета навестили Озенбашлы. Как нетрудно догадаться, их целью было пригласить его в Крым. И националисты, и немцы (с разрешения которых была предпринята эта поездка) понимали, что, пожалуй, во всем СССР нет больше такого влиятельного крымско-татарского лидера.
[left]Будущее административно-политическое
устройство «восточного пространства».
Так должно было выглядеть то,
что осталось бы от СССР,
согласно плану Альфреда Розенберга,
представленного 20 июня 1941 г.[/left]
При этом и члены комитета, и оккупанты преследовали совершенно разные цели. Последние хотели воспользоваться авторитетом Озенбашлы среди крымских татар, и тем самым как бы освятить свою политику на полуострове. По их замыслам, призыв к сотрудничеству с немцами со стороны такого человека не оставил бы равнодушным ни одного крымского татарина.
Националисты в принципе хотели того же, но совершенно для противоположных целей: с помощью такого авторитетного лидера, каким являлся Озенбашлы, они надеялись получить от немцев больше политических свобод. Однако, как свидетельствуют многочисленные источники, этот опальный политический деятель был принципиальным противником сотрудничества с оккупантами в той форме, в какой это ему предлагалось. Поэтому он особенно и не спешил в Крым. Члены же комитета и немцы настаивали.
Артур Фрауэнфельд
(на снимке второй слева)
Чтобы как-то успокоить их, а заодно и проверить степень немецкой готовности идти на уступки крымским татарам, он в ноябре 1942 г. написал меморандум, в котором изложил программу сотрудничества между Германией и крымскими татарами, основные положения которой заключались в следующем:
• признание крымских татар коренным народом Крыма и народом-союзником Германии;
• признание прав крымских татар, заработанных пролитой ими кровью;
• свободное возвращение на родину всех крымских татар, находящихся в изгнании, или оказавшихся за пределами Крыма по другой причине;
• возвращение всем крымским татарам их земельных владений, которые они утратили в годы коллективизации;
• возвращение религиозным организациям их земельных владений – вакуфов;
• создание пользующегося доверием народа религиозного и национального центра.
[left]Немецкий знак отличия
«За борьбу с пратизанами»[/left]
В январе-феврале 1943 г. этот меморандум был передан во все основные немецкие инстанции, которые занимались «восточной политикой». Более того, Озенбашлы настаивал, чтобы с ним был ознакомлен весь татарский народ. Однако выполнение подобных требований не входило в планы нацистского руководства, поэтому начальник полиции безопасности и СД счел «более благоразумным» не давать ход этому документу на территории Крыма. В Германии же он также не возымел никакого действия, как крымскотатарская эмиграция не старалась популяризовать его(10).
Эрих фон Манштейн
и румынский лидер
Ион Антонеску. Крым. Лето, 1942 г.
Тем не менее, в августе 1943 г. Озенбашлы все-таки был вынужден приехать в Крым. Однако и здесь он не оставлял планов направить крымско-татарский народ по некоему «третьему пути». Находясь в Бахчисарае по случаю празднования Курбан-байрама (октябрь 1943 г.), он получил приглашение от местного мусульманского комитета выступить с речью перед собравшимся народом. И члены этого комитета, и присутствовавшие на собрании немцы думали, что он будет призывать татар к полному сотрудничеству с Германией. Однако на деле получилось не так. Хоть и в завуалированной форме, Озенбашлы, опираясь на исторические примеры, призвал крымских татар думать прежде всего о своих национальных правах. От позиции же, которую занимали крайние коллаборационисты, он в целом предостерег народ. Известно, что после собрания Озенбашлы домой уже не вернулся: опасаясь репрессий со стороны СД, он тайно выехал в Одессу, которая находилась в зоне румынской оккупации. Зимой 1943 г. он выехал в Румынию, где и был, впоследствии, арестован советскими органами (11).
[left]Нарукавная лента
для личного состава
Восточно-тюркского соединения войск СС[/left]
Озенбашлы чуть больше года контактировал с крымскими коллаборационистами, еще меньше он пробыл на самом полуострове: всего около трех месяцев. Тем не менее, его влияние на ситуацию в Крыму (и до, и после приезда) было колоссальным. Еще до возвращения Озенбашлы на родину, зимой 1942 г., под воздействием его идей в составе Симферопольского мусульманского комитета была организована оппозиционная группа (Абдулла Куркчи, Эреджеп Куртсеитов и др.), которая считала, что крымским татарам надо искать свой «третий путь между гитлеризмом и сталинизмом», опираясь на основные положения программы уже упоминавшейся партии «Милли Фирка». В середине декабря 1942 г. ими даже была предпринята попытка сместить крайнего коллаборациониста Абдурешидова с поста председателя комитета. Этот «дворцовый переворот» увенчался успехом и был весьма показательным (12).
крымскотатарских батальонов “Schuma”.
Крым. Весна, 1943 г.
Справедливости ради следует сказать, что в этой истории без вмешательства немцев не обошлось. Они вполне сознательно пошли на смену прежнего руководства комитета, и вот по каким причинам. Во-первых, оккупационные власти были недовольны участием группы Абдурешидова в подготовке первого меморандума о немецко-татарских взаимоотношениях. Во-вторых, они надеялись, что сторонники Озенбашлы пользуются гораздо большим авторитетом среди простых татар, чем их оппоненты. В результате на заседании комитета 11 декабря 1942 г. Абдурешидов был смещен, а его место занял Эреджеп Куртсеитов. Однако и здесь немцы остались верными себе: чтобы сохранить баланс сил, они не разрешили переизбирать членов комитета полностью: в новом составе их и старых членов было примерно поровну.
Не был окончательно забыт и Абдурешидов. В этом составе комитета он стал вторым заместителем председателя. Однако уже осенью 1943 г. немцы поняли, что эти националисты ничем не лучше предыдущих, только более амбициозные и неуправляемые. И в этом их лишний раз убедила программа «оппозиционеров», которая была тайно подготовлена в октябре 1943 г. Программа эта представляла собой варианты действия крымско-татарских националистов на случай того проиграет или выиграет войну гитлеровская Германия. В целом, она предусматривала следующее:
[left]Правая петлица
для личного состава Восточно-тюркского
соединения войск СС[/left]
• вариант первый: Германия явно будет победителем во Второй мировой войне. Тогда следует помогать ей как можно сильнее, а после окончания войны просить предоставления Крыму независимости;
• вариант второй: Германия победит в войне, но явно видно, что выйдет она из нее обессиленной. В этом случае также следует помогать ей, а после войне уже не просить, а требовать независимости. При этом инструментом давления должны стать татарские добровольческие формирования;
• вариант третий: войну выигрывает Англия. В связи с этим в дело должен вступить проживающий в Турции Джафер Сейдамет – один из старейших крымскотатарских националистов (13). Он пользовался репутацией антинациста, и поэтому к его мнению могли прислушаться в Лондоне. При таком развитии событий Сейдамет переезжал в Крым, и уже оттуда, добившись оправдания для сторонников Озенбашлы, должен был просить о предоставлении Крыму независимости. Разумеется, что этот вариант можно было осуществить только в том случае, если бы на территории полуострова оставались немецкие войска, или если бы он был занят британцами;
Немецкий пропагандистский плакат.
Восточный фронт, 1942 г.
• и, наконец, четвертый вариант: Турция вступает в войну на стороне Англии, и они совместно разбивают Германию. В этом случае Сейдамет опять вступал в дело, но уже с другими требованиями: как и выше, он должен был добиваться независимости Крыма, но с условием передачи его под протекторат Турции (14).
Вскоре эта программа, без сомнения, стала известна начальнику полиции безопасности и СД. Поэтому почти сразу же после бегства Озенбашлы немцы еще раз сменили руководство Симферопольского комитета: Абдурешидов и его люди вернулись на свои прежние места. Здесь следует подчеркнуть, что в тех военно-политических условиях иначе быть и не могло, хотя, конечно, такая чехарда не лучшим образом отражалась на немецко-татарских взаимоотношениях.
[left]Проект нарукавного щитка
для личного состава
Крымско-татарского легиона[/left]
В итоге немцы одержали полную победу на этом фронте «борьбы» с татарскими националистами. Поэтому, уже в декабре 1943 – январе 1944 г. ни столичный мусульманский комитет, ни районные комитеты даже и не пытались проявлять какую-нибудь политическую активность. Вся их деятельность была сведена к решению хозяйственных, благотворительных или религиозных вопросов.
Например, из отчета Симферопольского комитета за январь-март 1944 г. хорошо видно, чем занималась эта организация в самые последние месяцы немецкой оккупации. Так, по словам Абдурешидова, «комитет поставил перед собой в качестве основной своей задачи вопрос оказания помощи крестьянам предгорных деревень, эвакуированных германским командованием в безопасные районы, вследствие бесчинств, творимых бандитами (советскими партизанами)» (15) .
нарукавного щитка
для личного состава
Крымскотатарского легиона
И надо сказать, что члены комитета довольно серьезно отнеслись к этому роду деятельности. Из того же отчета явствует, что за два месяца они проделали следующую работу:
1. Транспортными средствами комитета была организована перевозка эвакуированных татар в указанные германским командованием районы;
2. Часть эвакуированных была распределена по домам частных лиц, часть – отправлена в общежитие Дома крестьянина. А наиболее нуждающиеся из них были обеспечены продуктами питания;
[left]Эдиге Кырымал.
Один из лидеров крымскотатарских
националистов[/left]
3. В целях оказания материальной помощи эвакуированным лицам, среди татарского населения Симферополя был организован сбор пожертвований. Всего было собрано почти 136 тыс. рублей, которые были распределены между 3105 зарегистрированными при комитете семьями. Более того, в тот же период этим же семьям было выдано 207 кг продуктов, 20 кубических метров дров и 208 штук различной одежды.
Следует сказать, что, несмотря на ухудшающуюся обстановку, Симферопольский мусульманский комитет и далее планировал проводить хозяйственную и благотворительную работу. Например, в заключительной части того же отчета Абдурешидов отметил, что на март-апрель 1944 г. им запланированы следующие мероприятия:
1. Организация обряда обрезания для детей-сирот и детей нуждающихся родителей Симферополя и Симферопольского района;
2. Открытие в Симферополе шестимесячных подготовительных курсов для молодежи, которую планировалось отправить для учебы в высших учебных заведениях Германии;
3. Открытие в Симферополе ремесленных школ для подготовки из татарской молодежи специалистов, с целью их дальнейшего использования в различных отраслях хозяйства (16).
Имперский министр по делам
оккупированных Восточных областей
Однако этим планам так и не суждено было претвориться в жизнь. Как доносил один из партизанских разведчиков, в последние два месяца оккупации большинство районных татарских комитетов практически не функционировали. И даже Симферопольский мусульманский комитет состоял фактически только из одного человека – «спекулянта» Абдурешидова. Хотя в комитете на тот момент числилось еще 11 членов, ни один из них участия в его работе не принимал.
Следует сказать, что «лейтмотивом» этого донесения были следующие слова: «В настоящее время в Крыму нет такого человека, который пользовался бы авторитетом среди татар» (17).
[left]Генрих Гиммлер.
Рейхсфюрер СС и
Шеф германской полиции[/left]
Но и на этом история мусульманских комитетов в Крыму не закончилась. В начале 1944 г. немцы предприняли запоздалую попытку свести воедино все свои усилия по использованию политического коллаборационизма. В январе этого года Командующий войсками Вермахта в Крыму генерал-полковник Эрвин Йенеке приказал начать подготовку к созданию на полуострове местного правительства (Landesregierung).
По замыслу немецкого генерала, оно должно было состоять из представителей трех основных национальностей, населяющих Крым: татар, русских и украинцев (именно в таком порядке они перечислены в отчете Йенеке командованию группы армий «А»). Основой этого правительства должны были послужить органы местного самоуправления и соответствующие национальные комитеты. В его компетенцию, при общем надзоре со стороны немецкой военной администрации, планировалось передать:
• административное руководство органами гражданской власти, а также командование частями вспомогательной полиции,
• все вопросы, касающиеся религии и просвещения,
• благотворительность и судопроизводство.
На что в условиях полного окружения полуострова надеялись немцы, понять трудно. Скорее, это был очередной пропагандистский шаг, который следует воспринимать не более чем курьез. Тем не менее, к марту 1944 г. вся местная администрация была, в основном, переформирована согласно этому плану. Но и этим замыслам немецкого командования, естественно, не было суждено исполниться, так как уже в апреле-мае 1944 г. Крым был полностью освобожден частями Красной армии (18).
Еще одной стороной немецко-татарского политического конфликта стала история с воссозданием крымского Муфтиата. В данном случае она развивалась следующим образом.
Не секрет, что германское военно-политическое руководство в целом очень положительно относилось к исламу, стараясь сделать мусульман своими союзниками в борьбе против СССР и Англии. Более того, на некоторых оккупированных территориях Советского Союза «исламский фактор» стал одним из инструментов германской национальной политики.
и Абдулла Сойсал
Например, на Северном Кавказе и в Крыму местные оккупационные власти всячески способствовали его возрождению (открытие мечетей, помощь в подготовке духовенства и т.п.). Но одновременно, и этот парадокс замечают все исследователи, оккупанты препятствовали избранию высшего мусульманского духовенства – муфтиев.
Причины такой политики были очевидны, тем не менее, например, крымскотатарские националисты просто не желали их замечать, что впоследствии и привело к такому негативному результату. Последний крымский муфтий Нуман Челеби Джихан был расстрелян большевиками еще в 1918 г., а его преемник в силу целого ряда причин так и не был избран.
После оккупации Крыма и создания мусульманских комитетов татарские националисты стали поднимать перед оккупационными властями этот вопрос, надеясь на их полное содействие. Здесь следует сказать, что они преследовали не только цели централизации духовной жизни мусульманского населения Крыма. Понимая, что немцы, скорее всего, не разрешат создать центральный политический орган для всех мусульманских комитетов, они надеялись обрести таковой в воссозданном Муфтиате.
[left]Джафер Сейдамет.
Один из лидеров крымскотатарской эмиграции
в межвоенный период[/left]
Подчеркнем, что крымскотатарские националисты не были одиноки в своих усилиях и имели достаточно влиятельных союзников в германских военно-политических кругах. Один из них – сотрудник Министерства по делам оккупированных восточных областей Герхард фон Менде – так аргументировал положительные стороны появления прогермански ориентированного муфтия на Крымском полуострове: «Исламский мир – это единое целое. Поэтому, шаг Германии навстречу мусульманам на Востоке неминуемо вызовет соответствующие настроения у всех мусульман» (19).
Наконец, за скорейшее избрание крымского муфтия выступал и Амин аль-Хуссейни – пронацистски настроенный Великий муфтий Иерусалима, надеявшийся, таким образом, сосредоточить всю мусульманскую активность в своих руках.
для «добровольных помощников»
(«хиви»)
Как видно, все эти три группы преследовали разные цели, которые были явно недостаточными для того, чтобы сдвинуть вопрос о Муфтиате с мертвой точки (по выражению американского исследователя Александра Даллина их активность в этот период иначе как «спящей» назвать трудно). Однако в октябре 1943 г. произошли события, которые заставили их сильно активизироваться.
А произошло вот что. Советская власть отошла, наконец, от воинствующей антирелигиозной политики и разрешила избрать муфтия всех советских мусульман, резиденцией которого стал Ташкент. Первыми на это событие отреагировали в Министерстве по делам оккупированных восточных областей Альфреда Розенберга. Руководитель его крымскотатарского отдела Рихард Конельсен и уже упоминавшийся Герхард фон Менде подготовили меморандум, в котором германскому военно-политическому руководству они предлагали следующие ответные меры: «Чтобы более эффективно противостоять этой большевистской инициативе, которая, как показывают события, оказала огромное влияние на мусульманский мир, мы, со своей стороны должны делать все для активной борьбы с ней. Необходимо немедленно сделать ответный ход и показать, что выборы ташкентского муфтия являются нелегитимными, а сам он – не более чем марионетка в руках Москвы» (20).
[left]Нарукавные знаки различия
для личного состава частей “Schuma”. 1942 г.[/left]
Наиболее же эффективной формой противодействия, как казалось авторам меморандума, может быть только созыв конгресса высших духовных мусульманских лиц Крыма, Кавказа, Туркестана и Поволжья. Более того, на этом конгрессе германская сторона обязывалась дать торжественное обещание способствовать выборам крымского муфтия. Все это должно было проходить в присутствие Великого муфтия аль-Хуссейни, который приглашался на конгресс в качестве почетного гостя. После конгресса планировались выборы, которые, правда, предполагалось сделать не более чем фикцией, так как кандидат на пост муфтия был уже отобран Конельсеном заранее. Новым духовным лидером крымских мусульман должен был стать Амет Озенбашлы.
для личного состава
частей “Schuma”. 1943 г.
После незначительной доработки этот документ был передан на рассмотрение в Верховное командование сухопутных войск (ОКХ), в ведении которого находилась оккупационная администрация на территории Крыма. Проект был весьма заманчивым, однако армейское руководство решило его заблокировать. Уже одно упоминание Озенбашлы в качестве кандидата на пост муфтия убедило немецких генералов в том, что будущая мусульманская инстанция – это не более чем очередной центр для политической активности и интриг крымскотатарских националистов. Об этом весьма откровенно свидетельствовал тот факт, что самыми рьяными сторонниками идеи воссоздания крымского Муфтиата были «поклонники» Озенбашлы в Симферопольском мусульманском комитете, которые незадолго до этого свергли его первоначальное руководство.
Кроме того, Крым в этот период представлял собой уже «осажденную крепость», а создание в ней политического центра на мусульманской основе могло только обострить и без того напряженные межнациональные отношения на полуострове. Наконец, по мнению Командующего войсками Вермахта в Крыму, татары попросту «не заслуживали такой чести». Так, в одном из его донесений в Министерство оккупированных восточных областей (от 28 февраля 1944 г.) прямо указывалось, что «создание какого-либо местного правительства только на мусульманской основе или воссоздание Муфтиата в Крыму являются неприемлемыми… Согласие же с таким мнением означало бы полный разрыв со всей предыдущей политикой» (21).
[left]Нарукавный знак различия
для офицерского состава
частей “Schuma”. 1943-1945 гг.[/left]
Естественно, что такой вердикт означал конец проекта по воссозданию крымского Муфтиата, даже несмотря на то, что разговоры о нем сотрудники Розенберга вели еще до осени 1944 г. Справедливости ради стоит сказать, что Озенбашлы также не очень рвался занять этот пост: его отношение к сотрудничеству с немцами было тогда уже хорошо известно, и не только в Крыму.
Вся эта история с крымским Муфтиатом закончилась ничем, и ничего хорошего, кроме обострения отношений крымскотатарских националистов с германской военной администрацией на полуострове, не принесла. Однако сама борьба «за» Муфтиат или «против» него между ведомством Розенберга и Вермахтом была не единственной причиной этого обострения.
для рядового состава
частей “Schuma”. 1943-1945 гг.
Дело в том, что в подготовке меморандума Конельсена значительную роль сыграли те представители крымскотатарской эмиграции, которые были прикреплены к его отделу. Они то и посоветовали ему выбрать кандидатуру Озенбашлы на пост муфтия, полагая, что он полностью будет находиться под их контролем. Армейское же командование и здесь усмотрело угрозу своим прерогативам. Начиная с момента оккупации Крыма, оно всячески противодействовало сближению местных националистов и представителей крымскотатарской эмиграции. Руководство военной администрации, и не без основания, опасалось, что подобное сближение только усилит требования членов мусульманских комитетов по предоставлению им политических прав. Однако чтобы понять причины этого, следует вернуться в лето 1941 г.
Но вначале немного истории. После окончания гражданской войны в России некоторая часть крымскотатарских политических лидеров была вынуждена отправиться в эмиграцию. В целом, они осели в Польше, Румынии и Турции, где продолжали заниматься политической деятельностью. Надо сказать, что деятельность эта была очень вялой, даже по сравнению с другими национальными группами эмигрантов: ни в 20-е, ни в 30-е годы прошлого века о какой-либо политической жизни крымских татар за пределами Крыма практически ничего не было слышно. Единственной акцией, в которой участвовали лидеры крымскотатарского национального движения, была деятельность так называемой организации «Прометей» (конец 1920-х – 1930-е гг.). Это детище польской разведки объединяло в своих рядах представителей политической эмиграции нерусских народов России и занималось, в основном, пропагандой (22).
частей “Schuma”. 1943-1945 гг.
К чести лидеров татарской эмиграции, следует признать, что они не были замешаны в связях с нацистами, ни до, ни после прихода к власти последних. Не сотрудничали они и с немецкой военной разведкой – Абвером, что тогда являлось общим «грехом» для многих эмигрантских политических деятелей. Более того, такой видный крымско-татарский националист, как упоминавшийся выше Джафер Сейдамет, был настроен даже явно антинацистски. А с началом Второй мировой войны его мнение только укрепилось. Немецкий историк Патрик фон цур Мюлен писал, что «симпатии Сейдамета были явно на стороне польского эмигрантского правительства в Лондоне, с которым он поддерживал тесные связи». Нападение Германии на Советский Союз вызвало у проживавшего в Турции Сейдамета двойственное чувство. С одной стороны он продолжал оставаться на своей антинацистской позиции. С другой же стороны, вся политическая активность, которой стала заниматься крымско-татарская эмиграция, проходила явно с его молчаливого одобрения (23).
А она началась довольно рано. Так, уже в октябре 1941 г. несколько крымскотатарских эмигрантов написали меморандум во Внешнеполитический отдел нацистской партии, руководителем которого являлся все тот же Альфред Розенберг. В этом меморандуме они, со ссылками на татарско-германское сотрудничество 1918 г., изложили свое видение будущего Крымского полуострова. Естественно, что в их планах он должен был быть союзным Третьему рейху татарским государством (24).
В ноябре 1941 г. настроенный пронемецки турецкий генерал Хюсню Эмир Эркилет обратился с письмом к послу Германии в Турции Францу фон Папену, в котором просил дать въездную визу двум крымско-татарским политическим деятелям – проживавшим соответственно в Турции и Румынии Эдиге Кырымалу (25) (бывшему члену «Прометея») и Мустеджибу Улькюсалю. В своем письме он так характеризовал их: «Это весьма надежные люди. Прошу послать их обоих в Крым и использовать там в общих германо-турецких интересах. Они не владеют немецким языком, но хорошо говорят по-русски».
В декабре 1941 г. оба крымско-татарских политика прибыли в Берлин, где попытались вступить в переговоры с германскими властями. В ходе этих встреч они выразили пожелания по поводу судьбы Крыма (такие же, как и в вышеуказанном меморандуме) и попросили допустить их в лагеря военнопленных на территории южной Украины и Крыма, где содержались крымские татары. Разговоры о независимости Крыма немцы приняли к сведению. В просьбе же посетить лагеря они отказали, сославшись на карантин. Позднее, с разрешения Розенберга, им удалось побывать в Польше, Литве и Белоруссии, где мусульманское население также было весьма значительным.
Еще одним результатом поездки в Берлин стало то, что этим эмигрантам, пусть и неофициально, удалось заложить основы для будущего представительства крымских татар в Германии.
[left]Боец одной из частей
крымскотатарской “Schuma”.
Крым. Лето, 1942 г.[/left]
Весь следующий год прошел в решении организационных вопросов и укреплении позиций крымско-татарского представительства. За это время в нем произошли значительные изменения. Улькюсаль покинул своего компаньона и вернулся в Румынию. Поэтому Кырымалу срочно пришлось искать себе нового заместителя. Весной 1942 г. им стал еще один эмигрант – Абдулла Сойсал. Кроме того, берлинское представительство выросло количественно: теперь в его составе было уже 12 человек. Стали более ясными и ближайшие политические цели, которые эта группа ставила перед собой.
Так, первоочередными из них были признаны следующие:
• облегчение участи крымскотатарских военнопленных и «восточных рабочих», вывезенных в Германию;
• перемещение в Крым мусульманского населения из Литвы, Белоруссии и Румынии, с целью увеличить процент татарского населения на полуострове;
• наконец, попытаться наладить связь с татарской общественностью на территории Крыма.
Зная эти цели берлинского представительства, немцы более года запрещали его членам посещать полуостров. Как ни странно, первым, кто выступал против, был будущий генеральный комиссар «Таврии» Альфред Фрауэнфельд. Во-первых, его беспокоили политические амбиции берлинских эмигрантов. Во-вторых, ему явно не нравились их переселенческие планы (среди нацистского партийного руководства Фрауэнфельд был одним из главнейших адептов будущей германизации полуострова). Тем не менее, в июле 1942 г. он был вынужден сообщить Кырымалу, что признает его «штаб, как полномочное представительство крымских татар», но не более чем в сфере экономических и гуманитарных интересов. Следует сказать, что на его согласие повлияла позиция уже упоминавшегося профессора фон Менде, который в министерстве Розенберга занимался тюркскими и кавказскими народами (26).
В ноябре 1942 г. Кырымал и его команда получили, наконец, разрешение приехать в Крым. Целью их визита была встреча с представителями местной крымско-татарской общественности. Поэтому, уже 16 декабря, после согласования этого вопроса с начальником полиции безопасности и СД, берлинская делегация провела совместное заседание с членами Симферопольского мусульманского комитета.
[left]Крымскотатарские
«добровольные помощники».
Крым. Осень, 1942 г.[/left]
Кырымал и его коллега Абдул-Халим Балич информировали актив комитета о работе своего представительства, и сообщили о полученном разрешении на переселение в Крым 25 тыс. татар. Причем 600 из них, главным образом сельскохозяйственные и технические специалисты, были уже наняты и готовы к переезду. Руководство комитета высказало свое полное одобрение деятельности берлинского штаба, признало его руководящую роль, и избрало в свой состав обоих докладчиков.
Следует признать, что это заседание было огромным тактическим успехом Кырымала и его команды. Теперь они могли с полным правом сказать немцам, что представляют не только эмигрантов, но и весь крымско-татарский народ: большой «плюс», которым не могло похвастаться ни одно из национальных представительств.
Эта поездка и ее результаты привели к тому, что теперь Министерство по делам оккупированных восточных областей de jure подтвердило то, что фактически уже существовало. Штаб Кырымала был признан единственным представителем интересов крымскотатарского народа и стал теперь официально именоваться Крымскотатарский национальный центр. Это произошло в январе 1943 г. А уже в ноябре того же года при министерстве Розенберга был создан специальный Крымско-татарский отдел (Krimtataren Leitstelle), который и должен был давать указания Кырымалу и его людям.
в румынской униформе.
Крым. 1943 г.
По трагической случайности первым совместным шагом руководителя отдела доктора Конельсена и Кырымала стала их попытка избрать крымского муфтия. О том, как это происходило и к чему привело, было подробно рассказано выше. Здесь можно только добавить, что принять сан муфтия Озенбашлы уговаривал именно Кырымал. Для этого он специально летал в Бухарест, но так и не смог ничего сделать, чтобы заставить старого националиста встать на пронемецкую позицию.
Еще одним направлением работы Кырымала в этот период стали попытки спасти крымскотатарский актив. Наступал 1944 г. и все понимали, что рано или поздно Красная армия освободит полуостров. Чтобы как-то приободрить местных коллаборационистов, Кырымал сообщил им, что после ухода Вермахта из Крыма все татары будут эвакуированы со всем их имуществом.
Это свое заявление он согласовал только с Конельсеном, совершенно «забыв» поставить в известность другую заинтересованную сторону – штаб Командующего войсками Вермахта в Крыму. Реакция на эту оплошность последовала незамедлительно. Генерал-полковник Эрвин Йенеке обратился к своему непосредственному начальнику – командующему группы армий «А» и попросил его довести до сведения подчиненных Розенберга следующую информацию: исключительно по всем вопросам эвакуации из Крыма необходимо обращаться только в военные инстанции. Запрашивать об этом следует, сохраняя, по возможности, строгую секретность и не делать из этой чисто военной акции политического мероприятия.
Далее Йенеке выражал следующее пожелание: «Мы считаем неприемлемым, когда крымские татары действуют через своих представителей-эмигрантов без постановки в известность об этом командования армии. В дальнейшем, чтобы исключить подобное давление со стороны эмигрантов и местных татарских активистов, предлагаем Крымско-татарскому отделу или Министерству по делам оккупированных восточных областей информировать нас о результатах всех происходящих там совещаний» (27).
Помимо общей неприязни руководства Вермахта к политической активности крымских татар, эту позицию Йенеке также можно объяснить еще и тем, что в этот период он, как раз, вынашивал планы по созданию местного крымского правительства, речь о котором шла выше. Кырымал же своим обращением заранее перечеркивал весь эффект от этого мероприятия. В конце концов, ему все-таки удалось договориться об эвакуации 60 активистов, 20 из которых сразу же пополнили ряды Крымскотатарского отдела министерства Розенберга. Еще около 2 тыс. (в основном, бойцы добровольческих формирований) были вывезены морем после начала боев за полуостров (28).
батальона “Schuma”. Крым. Осень, 1942 г.
План Йенеке по созданию местного правительства, хоть и не осуществившийся, означал по сути предел для всех фантазий о каких-либо отдельных крымскотатарских политических формах. А могло ли быть в тех условиях иначе? Следует признать, что нет. И вина здесь не только членов комитета, которые не пользовались должным авторитетом среди своих соплеменников. Многие высшие немецкие чиновники в Берлине на словах были за предоставление татарам определенных политических льгот и привилегий. Однако на деле их представители на местах поступали с точностью до наоборот.
Проиллюстрируем это следующим примером. В июне 1943 г. Альфред Розенберг посетил Украину и Крым. В ходе поездки он, помимо всего прочего, ознакомился с внедрением своих директив по решению национального вопроса на этих территориях. И, надо сказать, что результаты его крайне разочаровали. Остановившись в штабе группе армий «А», он прочел его руководящему составу длинную лекцию, в которой попытался внедрить в сознание офицеров свое видение путей решения национального вопроса на «восточных территориях». Однако в ходе лекции Розенберг понял, что его слова и объяснения не имеют успеха. А уже после выступления генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст сказал рейхсляйтеру, что выиграть войну можно только, если использовать наиболее действенные политические методы. И политику Розенберга по заигрыванию с нерусскими народами и национальными меньшинствами СССР он к таким методам не относит (29).
Нарукавный знак отличия,
которым награждались
немецкие военнослужащие,
участвовавшие в боях
южнее Перекопского перешейка
с 21 сентября 1941 по 4 июля 1942 г.
Из всего сказанного ясно, что ни Вермахт, ни даже гражданская администрация в лице своего представителя Фрауэнфельда, не были, мягко говоря, заинтересованы в создании крымскотатарской государственности. И тому, как мы убедились, была масса причин. Но и полицейские структуры, которые, казалось, были инициаторами создания мусульманских комитетов, и, уже даже в силу конкуренции с двумя предыдущими ветвями власти, должны были действовать им наперекор, не очень спешили с легализацией политической деятельности крымских татар.
Так, в одном из отчетов начальника полиции безопасности и СД «Таврии» (зима 1942 г.) открытым текстом говорилось следующее: «Исходя из общего опыта, следует учитывать то, что скоро может возникнуть необходимость обратить внимание на татарский комитет в Симферополе, который, возможно, захочет использовать обстоятельство совместной борьбы в своих целях… Их централизаторские домогательства выражаются в делах, которые внешне и не видны. Например, они добиваются получения печати с надписью «Мусульманский комитет для Крыма». Попыткам таких домогательств нужно уделять большое внимание, не допуская создания центрального руководства и проведения татарами такой политики» (30).
[left]Личный состав Восточно-тюркского
соединения войск СС
готовится к молитве. 1944 г.[/left]
Забегая вперед, следует сказать, что все эти указания соблюдались неукоснительно.
К осени 1944 г. Кырымал остался единственным более или менее авторитетным крымскотатарским деятелем, признанным Германией. Но фактически он уже никого не представлял: Крым снова находился под советской властью, а численность крымско-татарских добровольцев в германских вооруженных силах и «восточных рабочих» на территории Рейха измерялась несколькими тысячами.
Тем не менее, как этот деятель писал в своей книге «Национальная борьба крымских тюрок», «ключевым пунктом его позиции в этот период была полная независимость Крыма».
Еще одним моментом, который команда Кырымала не раз обсуждала в прессе, была идея так называемого «тюркского единства». То есть, крымские татары не только должны были получить свободу и независимость, но еще и ощутить себя частью «единого тюркского мира». Поэтому, в противоположность немецкой прессе, которая продолжала называть крымских татар крымскими татарами, Кырымал и его сотрудники стали употреблять термин «крымские тюрки». С этими идеями они неоднократно выступал на страницах новой крымско-татарской газеты “Kirim” («Крым»), первый номер которой вышел в Берлине 25 ноября 1944 г.
В принципе, эти пантюркистские идеи были далеко не новы, хоть Кырымал и писал, что только сейчас он и его люди могли свободно их высказывать (31).
И надо сказать, что эти свои позиции они отстаивали даже в ущерб созданию единой антисоветской организации. Как известно, 14 ноября 1944 г. в Праге было провозглашено создание Комитета освобождения народов России (КОНР). По замыслу его председателя, бывшего генерал-лейтенанта Красной армии Андрея Андреевича Власова (32), этот орган должен был представлять собой широкий фронт, объединивший в своих рядах различные слои советского общества и все национальности СССР. Фактически КОНР задумывался как «российское правительство в изгнании». В случае же победы немцев, он должен был стать временным правительством новой России.
Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций, которые к тому времени находились на территории Германии. При этом подразумевалось, что все национальные легионы и воинские формирования, находившиеся под номинальным контролем этих организаций, будут объединены в Вооруженные силы КОНР. Естественно, что главнокомандующим этих вооруженных сил должен был стать генерал Власов, как один из самых авторитетных лидеров Освободительного движения народов России (33).
Однако, несмотря на поддержку Власова и его организации со стороны многих немецких политических деятелей (в том числе, одного из самых могущественных на тот момент – рейхсфюрера СС Гиммлера), процесс создания многонационального антисталинского фронта неожиданно зашел в тупик. Дело в том, что лидеры большинства национальных советов и комитетов усмотрели уже в самой идее КОНР всего лишь «очередную русскую затею». Следует сказать, что эти события приняли такой оборот не без участия Розенберга, который на правах министра по делам оккупированных восточных областей курировал большинство национальных представительств. Как известно, краеугольным камнем всех его теорий и действий на этом посту было стремление уничтожить многонациональную Россию путем ее расчленения на отдельные государственные образования.
В результате интриг Розенберга большинство лидеров национальных организаций стали считать, что основной принцип Пражского манифеста КОНР, согласно которому устанавливалось «равенство всех народов России и действительное их право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность», является всего лишь тактическим ходом и будет при первом же удобном случае забыт (34).
крымскотатарской самообороны.
Крым. Зима, 1941-1942 гг.
На этом основании многие из действительно влиятельных национальных лидеров отказались от своей кооптации в КОНР. Вместо этого, уже 18 ноября 1944 г., по инициативе Розенберга в Берлине состоялось так называемое «заседание представителей порабощенных Россией народов». В нем приняли участие следующие лица и организации:
• председатель Боевого союза волжских татар «Идель-Урал» Абдурахман Шафаев,
• председатели Армянского, Азербайджанского, Грузинского и Северо-Кавказского комитетов Вардан Саркисьян, Али Фаталибейли, Михаил Кедия и Алихан Кантемир,
• президент Туркестанского национального комитета Вели Каюм-хан,
• лидеры ряда украинских политических групп (например, небезызвестный Андрей Мельник),
• президент Белорусского центрального совета Радослав Островский и
• председатель Крымско-татарского национального центра Эдиге Кырымал.
Целью этого заседания было продемонстрировать единую волю лидеров всех национальных организаций «к борьбе за свободу своих народов и своей земли от русской оккупации, которая должна была привести к возрождению их национальных государств». В ходе заседания все руководители комитетов и групп подписали соглашение, по которому обязались совместно работать над вопросами освобождения своих народов и взаимно поддерживать друг друга в этом деле. Заседание избрало комиссию, задачи которой заключались в практическом решении указанных вопросов (35).
В тот же день все участники этого мероприятия обратились с меморандумом к Розенбергу, в котором заявили следующее:
«Генерал Власов, как русский, должен ограничиться в своей деятельности территорией России в этнографическом смысле этого понятия. Он, ни в коем случае, не должен пытаться возглавлять наши нерусские народы, так как стремления этих народов отнюдь не совпадают с целями генерала Власова. Генерал Власов говорит о свержении советской власти, желая установить в пределах ее теперешней территории новый режим. Наши народы ведут долголетнюю ожесточенную борьбу против Москвы, чтобы совершенно отделиться от России и образовать новые независимые национальные государства.
Эти народы не доверяют обещаниям генерала Власова. Его Пражский Манифест не может, поэтому встретить поддержки с их стороны.
[left]Генерал-полковник Эрвин Йенеке.
Командующий 17-й полевой армией[/left]
Уже сейчас можно сказать, что дело генерала Власова не будет пользоваться успехом среди наших соотечественников – добровольцев, рабочих и беженцев, находящихся в пределах Германии – потому что они, на основании имеющегося опыта, вынуждены относиться с величайшей осторожностью ко всякой исходящих от русских инициативе.
На основании вышеизложенного мы полагаем, что Пражский Манифест не соответствует интересам наших народов – поскольку генерал Власов сохраняет за собой право на их представительство и поскольку он намерен их вести и выступать от их имени. Желая сохранить существующие взаимоотношения, мы вынуждены в интересах наших народов обратиться к правительству Рейха с нижеследующей просьбой:
1. Не допускать каких-либо притязаний со стороны генерала Власова на возглавление наших народов;
2. Немедленно признать права наших народов на образование самостоятельных государств и признать, наконец, наши национальные представительства и
3. Разрешить нашим народам формировать войсковые соединения под командованием наших представителей при условии, что эти соединения в оперативном отношении будут подчиняться германской армии, а в политическом – нашим национальным представителям.
В заключение мы считаем своим долгом, самым решительным образом заявить, что ни одно из национальных представительств наших народов не может взять на себя ответственность за последствия, которые могут произойти в результате действий генерала Власова – если его притязания на возглавление наших народов не будут отвергнуты с достаточной ясностью» (36).
Национальные знамя
и символ крымских татар
Финал этой истории хорошо известен: благодаря деятельности министра по делам оккупированных восточных областей, узкошовинистической и недальновидной позиции большинства лидеров национальных организаций, а также двойственной политике Гиммлера, время для создания единого антисталинского фронта было упущено.
Наконец, 17 марта 1945 г., уже на пороге краха Германии, Розенберг сделал от имени правительства Рейха официальное заявление, в котором Крымскотатарский национальный центр признавался «единственным представителем (политическим и дипломатическим) крымско-татарского народа». Его председателем по-прежнему оставался Кырымал, а вот состав центра полностью обновлялся: все его 12 членов должны были представлять все общественные слои своего народа. Обновленный центр начал свою официальную деятельность в апреле 1945 г. Первым его шагом было заявление о том, что главной политической целью этой организации является борьба за национальное и политическое освобождение крымских татар. Но как признает даже сам Кырымал, в условиях военного поражения Германии «перспективы этой борьбы были весьма сомнительны» (37). А само признание оказалось обычной фикцией.
Таков, в целом, был итог политического сотрудничества крымскотатарских националистов с руководством Третьего рейха.
доцент кафедры украиноведения
Крымского государственного
медицинского университета
им. С.И. Георгиевского
1. Абдурешидов, Джемиль (? — ?), крымскотатарский политический деятель. Сын торговца из Евпаторийского района, турецкоподданый. Занимал пост председателя Симферопольского мусульманского комитета с декабря 1941 по декабрь 1942 г. и с января по май 1944 г. В январе – декабре 1943 г. – второй заместитель председателя Симферопольского мусульманского комитета. Один из инициаторов создания крымско-татарских добровольческих формирований. Стоял на позициях крайнего коллаборационизма. В марте 1944 г. Командующий войсками Вермахта в Крыму наградил его Знаком отличия для восточных народов 2-й степени (официальная причина – «за заслуги перед татарским народом»). Дальнейшая судьба неизвестна.
2. Романько О.В. Мусульманские легионы во Второй мировой войне. – М., 2004. – С. 61-62.
3. Административная единица, созданная немцами на оккупированных территориях южной Украины и Крыма. Организационно входил в состав имперского комиссариата «Украина».
4. Bundesarchiv-MilitArarchiv, Freiburg, Deutschland (далее – BA-MA), RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20-17/713, Statuten des Tatarischen Komitees Simferopol, s. 1-3.
5. Ibid, Der Etat fUr das Tatarenkomitee Simferopol fUr das Jahr 1943, s. 1.
6. Ефимов А. Некоторые аспекты германской оккупационной политики в отношении крымских татар в 1941 – 1944 гг. // Профи. – Москва, 1999. — №6-7. – С. 17.
7. «Милли Фирка» (с крымско-татараского – «Национальная партия»). Образована в июле 1917 г. группой молодых интеллигентов, получивших образование в Турции и Западной Европе. Основатели и члены Центрального комитета партии – Н. Челеби Джихан (Челебиев), Д. Сейдамет, Г. Айваз (редактор центрального органа партии газеты «Миллет»), Х. Чапчакчи, А. Озенбашлы и др. Партия придерживалась национал-демократической идеологии и выступала за построение светского общества. Некоторые члены находились под влиянием идей пантюркизма (Д. Сейдаемт). В разные периоды политические цели партии варьировались от «национально-культурной автономии» крымских татар до создания «независимого Крымского ханства». В ноябре-декабре 1917 г. в Бахчисарае по инициативе партии был созван Курултай (конгресс) крымско-татарского народа, который избрал национальное правительство – Директорию. В январе 1918 г., после установления в Крыму советской власти, партия ушла в подполье. После захвата Крыма германскими войсками (весна 1918 г.) часть членов партии пошла на сотрудничество с ними (Д. Сейдамет и др.). Уход оккупантов из Крыма и установление власти пророссийского 2-го Крымского краевого правительства Соломона Крыма означал провал планов части членов партии по созданию на полуострове независимого Крымского ханства. С захватом Крыма Белой армией в партии произошел раскол: левое крыло выступило за поддержку большевиков и Советской России, а правое пошло на сотрудничество с белогвардейцами. После окончательного установления советской власти в Крыму (ноябрь 1920 г.) большинство членов левого крыла партии вступило в Коммунистическую партию, а сама «Милли Фирка» была запрещена. В дальнейшем многие из них подверглись репрессиям (1920-е гг.), другие были осуждены в 1930-1940-х гг. Часть же членов партии перешла с конца 1920-х гг. на нелегальное положение (Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX в. Энциклопедия. – М., 1996. – С. 361-362).
8. Государственный архив Автономной Республики Крым (далее – ГААРК), ф. П-151, оп. 1, д. 41, л. 15.
9. Озенбашлы, Амет Сеидабдуллаевич (10.02.1893 – 4.12.1958), крымско-татарский политический и общественный деятель, публицист, врач-невропатолог. Активный участник революционных событий на территории Крыма в 1917-1920 гг., один из лидеров крымско-татарского национального движения. Сторонник построения независимого государства. Один из организаторов I Курултая (конгресса) крымско-татарского народа (ноябрь 1917 г.), заведующий отделом народного образования Директории (ноябрь 1917 – январь 1918 г.) – национального правительства крымских татар, созданного Курултаем. Один из создателей и руководителей национал-демократической партии «Милли Фирка» («Национальная партия»). Полностью отвергал сотрудничество с Белой Россией, поэтому в период правления деникинской администрации и генерала П. Врангеля находился на нелегальном положении. После установления в Крыму советской власти активно сотрудничает с ней: с октября 1921 по 1922 г. являлся директором Крымского педагогического техникума, а в 1924-1927 гг. занимал пост народного комиссара финансов Крымской АССР. 12.04.1928 г. арестован по делу «контрреволюционной националистической партии “Милли Фирка”». Приговорен к расстрелу, который был заменен 10 годами исправительно-трудовых работ. В 1934 г. досрочно освобожден без права проживания в Крыму и поселился в Павлограде (Днепропетровская область). Работал врачом. В августе 1943 г. вернулся в Крым, но уже в октябре тайно бежал с полуострова, так как отказался сотрудничать с немецкой оккупационной администрацией. В октябре 1943 г. некоторые круги немецкого военно-политического руководства и ряд крымско-татарских националистов рассматривали его кандидатуру на пост муфтия Крыма. До 20.09.1947 г. проживал в Румынии, где и был арестован агентами СМЕРШа. После ареста переправлен в Москву, где был приговорен к 25 годам лишения свободы. Срок отбывал в Коми АССР. В 1955 г. по состоянию здоровья освобожден. Проживал в Ходженте (Таджикская ССР). В 1992 г. его останки были перезахоронены в Бахчисарае.
10. Kirimal E. Der nationale Kampf der KrimtUrken mit besonderer BerUcksichtung der Jahre 1917-1918. – Emsdetten, 1952. – S. 315.
11. Озенбашлы М., Сеитбекиров Э. Всем злым наветам вопреки он слился с благословенной землей родного Бахчисарая // Голос Крыма. – Симферополь, 2003. — №9 (28 февраля). – С. 7.
12. BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20-17/713, Der SS- und Polizeifuhrer, Kommandeur der Sicherheitspolizei u.d. SD fUr die Krim, O.U., den 12.2.1943, An das Tatarische Komitee in Simferopol, s. 1.
13. Сейдамет, Джафер (1.09.1889 – 3.04.1960), крымско-татарский общественный и политический деятель, публицист. Участник Первой мировой войны. Прапорщик Российской императорской армии (1916 г.). Активный участник событий революции и гражданской войны на территории Крыма (1917-1918 гг.). Один из лидеров крымско-татарского национального движения: организатор I Курултая (конгресса) крымско-татарского народа (ноябрь 1917 г.) и создатель национал-демократической партии «Милли-Фирка» («Национальная па
16 комментариев
"бойцы добровольческих формирований были вывезены морем после начала боев за полуостров" — куда они делись потом, когда Красная армия дошла до Берлина? Успели сбежать в Турцию?
очень интересная, познавательная и полезная статья.
На базе этого материала необходимо ввести спецкурсы во всех крымских вузах, а в школах изучать в рамках истории.
Романько все однобоко пишет.
У негшо все татары смплошь коллобрационисты.
Зарплату в Кремле Олег получает, там давно придумали сделать из татар внешнего врага для России, надо-же чем-то обывателя пугать..
А тут и Романько кстати….
Странное оживление интереса к теме войны к Крыму позволяет мне прислать отрывок из статьи Г.Бекировой. (Нумерация справочного аппарата, правда, при копировании пропала, но источники остались…)
—
III. Оккупация Крыма (1941-1944)
Германская оккупационная политика определялась целями войны Германии против СССР. Главная из них — захват "жизненного пространства", которое давало бы неисчерпаемые ресурсы.
1 сентября 1941 г. Указом А.Гитлера был учрежден рейхскомиссариат "Украина" во главе с гауляйтером Э.Кохом с резиденцией в Ровно. В него включались часть территории Украины, южные районы Белоруссии и Крым. Основная часть Крыма была оккупирована в ноябре 1941 г., в мае и июле 1942 г., после падения Керчи и Севастополя соответственно, полуостров оказался в оккупации полностью.
Важнейшим средством умиротворения оккупированных территорий СССР должно было стать насилие. Фактически право расстрела предоставлялось каждому немецкому военнослужащему, так как, согласно распоряжению Гитлера, подписанному 13 мая 1941 г. начальником штаба верховного главнокомандования, с солдат и офицеров снималась всякая ответственность за поведение по отношению к населению захваченных на востоке районов. Были созданы также отряды особого назначения — айнзац-группы. Двигаясь непосредственно за войсками, они обеспечивали захват материальных ценностей, документов, проводили "акции" по ликвидации населения. Помимо особых отрядов в тылу войска находились оперативные отряды и группы с теми же задачами (30).
Шок, потрясение, смятение — все эти чувства переживали крымчане, внезапно оказавшиеся уже в самом начале войны — неожиданной и неподготовленной — лицом к лицу с врагом. Приход немцев на территорию Крымского полуострова сопровождался террором, убийством мирного населения, изъятием продуктов питания, одежды, всего необходимого.
В трудный период отступления, 12 декабря 1941 г., спецкоры ТАСС Г.Ошаровский и В.Рыбалкин передавали с Крымского участка фронта:
Немецким фашистам удалось временно захватить часть Крымского полуострова, запылали крестьянские хаты, начались грабежи, убийства, насилия. В селе Упа немцы выгнали население из квартир на улицу. В первый же день захвата села Старые Шули гитлеровцы расстреляли 6 местных колхозников. Кровавая расправа с населением идет повсеместно (31).
2 декабря 1941 г. в Багеровском противотанковом рву неподалеку от Керчи были расстреляны более 7 тысяч евреев 32.
Террористические операции против населения проводились не только в начале, но и по "воцарении" немцев в Крыму. Люди, оказавшиеся фактически "запертыми" в оккупированном Крыму, по сути стали заложниками войны. (Одно из свидетельств, подтверждающих эту мысль буквально: "Немцы боялись партизан, и чтобы проехать через лес, из нас делали "живой щит", ехали за нами, в конце обоза" (Нариман Мамутов (33).
В этой ситуации гражданское население было вынуждено отвечать не только за свои действия, но и за операции советских партизан. Так, 19 июля 1942 года спецкор "Красной звезды" майор Слесарев сообщал: "Будучи не в силах справиться с партизанским движением в Крыму, немцы вымещают гнев на мирном населении Крыма. В каждом городе текут реки крови невинных советских граждан. На днях фашисты расстреляли в Симферополе 500 человек. Трупы расстрелянных были вывезены из города и собраны в противотанковый ров, около совхоза "Красная роза". В дер. Нейзац немцы расстреляли 31 человека, в деревне Бешуй — 21, в Черманлыке — 27 стариков, женщин и детей. Взбешенные фашистские власти стали прибегать к неслыханным угрозам. Так, военный комендант Карасубазар вывесил на днях приказ, что за убийство одного офицера будет расстреляно 200 мирных граждан, за ранение офицера — 100 граждан, а за убийство одного немецкого солдата будет расстреляно 100 и за раненных 50 советских граждан"34.
Хорошо известна и другая закономерность — чем успешнее были акции партизан, тем дороже платили за них мирные жители. Вот как вспоминают об этом свидетель событий:
"В октябре 1943 года немцы вошли с облавой в наше село. Об этом узнали партизаны и расставили своих по обочине дороги. Так немцы попали в засаду и многие погибли. Но потом начали артиллерийский обстрел и партизаны ушли в лес. Немцы ворвались в село, в каждый дом. Вытолкали всех на улицу, мы едва успели одеться. Животные в сараях недоенные остались. Шёл снег. Старики, женщины, дети — никого не жалели. На повозки выкинули детей. Все плачут, думают, что везут на расстрел. Привезли в деревню Гавр, вся деревня высыпала на улицу. Телеги остановились, и немцы не знаю куда ушли" (Кадыева Адиле)35.
И все же было бы неверным утверждать, что насилие было единственным методом, использовавшимся оккупантами. Правильнее было бы говорить, что оккупационная политика немцев была политикой не только "кнута", но и "пряника". Вполне понятно, что долгосрочное пребывание на новых территориях — а немцы, как известно, намеревались остаться в Крыму навсегда — предполагало более гибкую стратегию управления и манипулирования населением. В свете вышесказанного кажется закономерным тезис, что германская оккупационная политика искала союзников — среди всех слоев населения и национальных групп.
Органами оккупационной власти в Крыму стали Городские управления, в функции которых входило руководство управлением и отделами этой же управы. Городское управление Симферополя возглавил Севастьянов, в прошлом работник Симферопольского горкомхоза. Власть в сельской местности осуществляли старосты. Для наблюдения за внутренним распорядком и просоветскими элементами была создана полиция (36).
Если охарактеризовать общий принцип оккупационных властей к построению новой жизни, то, видимо, не будет ошибкой назвать это реставрацией старых, добольшевистских, порядков. Так, например, Крым стал Таврической губернией, которая была разбита на уезды по старому, дореволюционному делению; преподавание в школах велось по дореволюционным учебникам и др.
С самого начала своего утверждения в Крыму германские власти применили выраженную стратификационную политику — по этническому принципу. Такой подход был вполне объясним — он "работал" на разделение народов, на то, чтобы разрушить единство крымского общества. "Разделяй и властвуй" — этот принцип как нельзя лучше характеризует природу тоталитарных режимов, в том числе и нацистского.
Посмотрим, какова была иерархия крымских этнических сообществ в период оккупации в контексте представлений германских властей о народах в целом.
Как известно, расовая теория была одним из столпов национал-социалистской идеологии. Эта теория постулировала абсолютное превосходство "арийской" расы над "неарийскими" — согласно ей, лучшими достижениями человечество было обязано "арийцам", которые, в свою очередь, служили олицетворением бесподобной красоты и совершенного разума. На вершине расово-иерархической структуры нацистов находилась арийско-нордическая раса во главе с ее германским ядром; арабы, славяне, цыгане, негры, евреи относились к неполноценным расам37.
Патологическую ненависть у А.Гитлера вызывали евреи, которые, как отмечали М.Хоркхаймер и Т.Адорно, были для фашистов "не меньшинством, но противорасой, негативным принципом как таковым", "счастье этого мира" напрямую зависело "от их искоренения"38. Евреи подлежали тотальному истреблению на всех территориях, занимаемых германскими войсками, в том числе и в Крыму (выше мы упоминали о 7 тысячах замученных и расстрелянных в Багеровском рву евреях). Помимо них, в Крыму были уничтожены крымчаки и цыгане.
К славянам фюрер также относился с большим недоверием, они были отнесены к разряду "Untermensch" (буквально — "недочеловеки", "ниже человека"). Правда, если говорить, например, применительно к оккупации Крыма, то нужно отметить один нюанс. Самой многочисленный этнос Крыма — русские в иерархии германских оккупационных властей занимали положение ниже, чем, к примеру, украинцы (также славяне), рассматривавшиеся как "угнетаемый" большевиками и следовательно потенциально более успешный объект для "обработки".
Что касается тюркских народов и прочих "азиатов", они, разумеется, никак не могли считаться ровней "истинным арийцам" и находились на уровне "унтерменшей", а быть может и ниже. Правда, как убедительно доказывает И.Гилязов, нацисты в общем-то не имели претензий к мусульманском миру как таковому, рассчитывая "на его поддержку в борьбе против Англии, давнишнего противника арабско-мусульманского Востока"39. Что до крымских реалий, то и здесь были свои особенности, о чем подробнее будет сказано ниже. А в целом же, как показывают новейшие исследования, нацистское руководство имело весьма смутные, если не сказать мифологизированные представления о восточных народах СССР, и лишь с началом войны, когда, с одной стороны, провалился план "молниеносной войны" с СССР, а с другой, — в плену у немцев оказалась огромная масса советских солдат, в числе которых было и немало представителей восточных народностей СССР, гитлеровское командование стало разрабатывать стратегию их привлечения к сотрудничеству. В связи с последним обстоятельством — взятием в плен значительного количества собратьев по происхождению — активизировались видные представители тюркской эмиграции. Надо признать, что у эмигрантской элиты были все основания волноваться за судьбу военнопленных…
Печально знаменитый приказ советской Ставки Верховного Главнокомандования N270 от 16 августа 1941 года гласил, что сдавшиеся в плен считаются "злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину"; при этом "если […] начальник или часть красноармейцев вместо организованного отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, […] семьи сдавшихся в плен лишать государственного пособия и помощи"40. Таким образом, советские военнопленные фактически оказывались изгоями собственного государства и, по сути, были им преданы. Важно отметить и тот факт, что на советских военнопленных не распространялись принципы Женевской конвенции 1929 года "Об обращении с военнопленными", среди которых были и весьма гуманные, как-то: запрет на жестокое обращение с военнопленными, оскорбления и угрозы в их адрес, запрет на применение мер принуждения для получения от них сведений военного характера, запрет на использование их в зоне боевых действий и др.). СССР отказался ратифицировать конвенцию, что, безусловно, предопределило жестокое обращение нацистов с советскими военнопленными. Как справедливо пишет П.Полян: "Огромную долю юридической и моральной ответственности за бесчеловечное обращение немцев с пленными красноармейцами несет сталинский режим" (41).
Ниже мы еще будет возвращаться к этой теме, сейчас же отметим, что судьбой многих своих собратьев-тюрков, оказавшихся в немецком плену уже в самом начале войны, озаботились столь видные представители эмиграции, как Мустафа Чокай-оглу, Вели Каюм-хан, Ахмед-Заки Валиди, Джафер Сейдамет, Эдиге Мустафа Киримал, Мустеджиб Улькюсал (трое последних — деятели крымскотатарской эмиграции), вступив по этому поводу в переговоры с германским руководством, притом, что некоторые из них отнюдь не испытывали симпатий к фашистам. Кроме того, осенью 1941 года, Украину и Крым посетили начальник Военной академии Турции Али Фуад Эрден и отставной генерал Хюсню Эмир Эркилет. Последний в январе 1942 года опубликовал свои очерки об этой поездке. Любопытно, что перевод очерков лег на стол И.Сталину и сохранился в его личном фонде в РГАСПИ — с пометами, понятно, весьма нелицеприятными для Эркилета, — Сталин назвал его не иначе как "сволочью" и "наемником".
Вот что пишет Эркилет о посещении лагеря советских военнопленных: "Очень интересным зрелищем был лагерь военнопленных. Согласно распоряжению главного германского командования из состава военнопленных, проходящих через Николаев, выделяют тюрок, мусульман и украинцев. На основе этого распоряжения здесь была собрана группа в 296 человек пленных мусульман-тюрок, состоящих из крымских татар, кавказцев, волжских и уральских татар, туркмен, киргизов, казахов. Беседы с ними на их языках и на турецком языке оставили у меня глубокое впечатление. Осмотрев лагерь военнопленных тюрок-мусульман, мы посетили лагерь военнопленных-украинцев. Украинских военнопленных, выделенных из общего числа военнопленных, немцы освобождают и возвращают к себе на родину. Перед освобождением, однако, начальник лагеря обычно произносит перед ними речь о значении их освобождения и возвращения по домам"42. По мнению некоторых исследователей, именно с этого момента можно говорить о начале формирования Восточных легионов.
Что касается гитлеровских планов относительно государственности восточных народов, то, насколько позволяют судить новейшие исследования и опубликованные документы, у немцев все же не было сколько-нибудь серьезных намерений предоставления им государственности. Так, И.Гилязов (со ссылкой на М.Улькюсала), пишет, что в январе 1942 года представители крымскотатарской эмиграции Джафер Сейдамет и Мустеджиб Улькюсал побывали в Берлине, где выразили пожелание создать в Крыму национальное самоуправление крымских татар, "но понимания не нашли и уехали безусловно разочарованными". Таким образом, очевидно, что образование национальных комитетов в период оккупации Крыма — крымских татар, узбеков, туркменов, армян и украинцев — имело скорее прагматичную цель — проведение политики германского руководства — и не более того.
Продолжая рассмотрение вопроса о стратификации этнических общин Крыма, скажем, что на самой высокой ступени этой символической иерархической лестницы находились немцы и представители этносов, бывших союзниками германских войск (румыны, болгары, итальянцы). Они же пользовались и самыми большими привилегиями. Это вполне объяснимо, так что объявление, опубликованное в оккупационной газете "Голос Крыма" выглядит скорее естественно, чем неожиданно: "Все румыны и болгары, проживающие в районе "Симферополь город", должны явиться в период от 10 до 30 сентября (включительно) в полевую жандармерию городской комендатуры для регистрации и получения удостоверений. Все получившие удостоверения румыны и болгары будут пользоваться теми же правами и льготами, как и немцы. Принадлежность к данной национальности надо доказать. Комендант города"(43).
Правда, представители этих народов были очень немногочисленны в Крыму — как известно, около 50 тысяч немцев Крыма и небольшое количество итальянцев были "предусмотрительно" высланы советским руководством с территории полуострова в самом начале войны в 1941 году (44).
Следующую после упомянутых народов ступень занимали крымские татары, которые рассматривались немецкими властям как потенциальные союзники(45).
23 ноября 1941 г. был сформирован первый состав Симферопольского (Крымского) мусульманского комитета, в руководство которого вошли Джемиль Абдурешидов, Ильми Керменчикли и Мемет Османов. При их личном участии или через их представителей в Евпатории, Бахчисарае, Ялте, Алуште, Карасубазаре, Старом Крыму и Судаке были проведены собрания татарского населения, на которых были подготовлены обращения к германскому командованию с просьбой о разрешении создать в их городах татарских комитетов.
В январе-марте 1942 г. во всех городах Крыма (кроме Севастополя) были образованы Мусульманские комитеты. Согласно Статуту комитеты подчинялись полицайфюреру Крыма (он же командир полиции безопасности и СД) и работали под его надзором. Правление и его члены утверждались им же. Основной задачей стоявшей перед комитетами являлась энергичная поддержка интересов Вермахта, немецкой гражданской администрации и немецкой полиции и представление интересов татарского населения.
По сведениям А.Ефимова, Мусульманский комитет состоял из следующих отделов: по борьбе с бандитами (занимался сбором сведений о партизанах, коммунистах и других подозрительных элементах); по вербовке; по обслуживанию семей добровольцев (ведал снабжением сотрудников оккупационных учреждений, родственников добровольцев служащих в вермахте и полиции из местного жителей или их близких, а также нуждающегося татарского населения); пропаганды (занимался всеми вопросами политики в отношении национальной культуры, религии, школ). Городские и районные религиозные отделы подчинялись Религиозному центру Симферопольского Мусульманского комитета.
Одной из сторон работы Мусульманского комитета была вербовка добровольцев в воинские формирования вермахта. Именно эта деятельность впоследствии дала основание советским властям назвать организацию "профашистской". Как пишет А.Ефимов: "Работа вербовочных комиссий завершилась в феврале 1942 г. Благодаря их успешной работе в 203 населенных пунктах было зачислено в татарские добровольческие формирования около 6.000 человек и в 5 лагерях для военнопленных — около 4.000 человек (в Николаеве (2800 чел.)); всего около 10.000 добровольцев. К 29 января 1942 г. в германскую армию рекрутировано 8684 крымских татар, остальные были разделены на маленькие группы по 3-10 человек и распределены между ротами, батареями и другими войсковыми частями дислоцировавшимися под Севастополем и на Керченском п-ове. Также, по данным Симферопольского Мусульманского комитета, старосты деревень организовали еще около 4.000 человек для борьбы с партизанами. Кроме того, около 5.000 добровольцев предстояло позже убыть для пополнения воинских частей. Согласно германским документам, при численности населения около 200.000 человек, крымские татары "выделили" в распоряжение германской армии около 20.000 человек. Если учесть, что около 10.000 человек были призваны в Красную Армию, то можно считать, все боеспособные татары в 1942 г. были полностью учтены".
Столь подробное цитирование работы А. Ефимова связано с тем, что приведенные автором сведения не позволяют нам и сегодня иметь четкие представления о реальной численности крымских татар, фактически участвовавших с оружием в руках на стороне немецких войск. Указываемые в многочисленных документах военного периода те или иные исходные цифры, на которые опираются в своих расчетах исследователи, не только нуждаются в верификации (так, например, в цитировавшемся выше бериевском проекте постановления ГКО говорилось о 20 тысячах крымских татар, призванных в Красную Армию, А.Ефимов же пишет о 10 тысячах), но и не всегда отражают завершенность тех или иных начинаний оккупационных войск. Так, достаточно условными являются данные об "организации 4000 человек для борьбы с партизанами". Понятно, что в это количество внесены жители разных национальностей, особенно горных и предгорных сел, которые обязывались сообщать оккупационным властям о появлении партизан и других подозрительных лиц на их территориях. Не менее запутанными являются и данные о численности "добровольцев" из числа крымских татар.
С нашей точки зрения, сравнительно объективные сведения о численности принимавших участие в военных действиях на стороне немецких войск можно получить лишь путем сопоставления данных собственно оккупационных властей в Крыму, партизанских штабов и подполья с архивными документами тех немецких воинских формирований, в составе которых (или под контролем которых) могли служить лица, набранные немецкими властями на территории Крыма. При иных подходах исследователи рискуют стать заложниками субъективности оценок той или другой стороны, использовавших статистику в собственных интересах и сообразно возложенным на нее задачам военного времени. Думается, тот факт, что на сегодняшний день цифры крымскотатарских коллаборационистов46, исчисляемые различными исследователями, колеблются в весьма широком диапазоне — от 5 тысяч до 30 тысяч, — свидетельствует прежде всего о неизученности данного сюжета.
Согласно А.Ефимову, в секретных инструкциях германским командованием предписывалось ни в коем случае не допускать сотрудничества и совместных выступлений мусульманских комитетов и "отрядов самообороны", а Мусульманским комитетам была запрещена какая-либо политическая деятельность. 13 апреля 1942 г. состоялось совещание представителей МИД Германии и верховного командования сухопутных сил по вопросам пропаганды среди крымских татар, на котором подчеркивалось, что цель всех мероприятий заключена в том, чтобы поставить на службу германской армии, по крайней мере, 20 тысяч татарских добровольцев. Ради этого предполагалось облегчить оккупационный режим для крымских татар. Особо на совещании был подчеркнут пропагандистский характер этих действий47.
По агентурным данным разведуправления ЦШПД, привилегии у крымских татар были такие — "материальная помощь через татарские комитеты, льготы для проезда за хлебом на Украину, разрешение для частной торговли".
Если судить по информациям, содержащимся в "Голосе Крыма", можно сделать вывод, что мускомы занимались самыми разнообразными вопросами, связанными с жизнью крымскотатарской общины. Так, например, один из номеров газеты за сентябрь 1943 года сообщал, что "Отдел культуры Мусульманского комитета рассмотрел вопрос о переводе алфавита на латиницу, введенную в 1927 году и вскоре отмененную (25.09.1942, N94100)". В газете публиковалась информация о том, что комитеты оказывали содействие в строительстве дорог, мечетей, школ; занимались организацией мусульманских праздников (Ораза-байрам, Курбан-байрам).
По отдельным свидетельствам, для крымских татар этот орган национального управления служил своебразной защитой. Один из очевидцев вспоминал случай с жителями деревни Биюк-Озенбаш, которые впали в немилость к германскому руководству за помощь партизанам, за что были "приговорены" к неким репрессивным мерам. От неминуемой расправы жителей деревни спасло соответствующее ходатайство мусульманского комитета. Остается добавить, что существование и деятельность мусульманских комитетов в период оккупации послужило одной из причин (а возможно, поводов) депортации крымскотатарского народа (48).
Говоря о стратификации крымского общества в период оккупации, уместно сказать, что представители национальных меньшинств полуострова — армяне, греки, а также украинцы в иерархии оккупантов занимали место выше, чем русские, составлявшие основную массу населения Крыма и рассматривавшиеся как главные носители большевистской идеологии.
Заметим, однако, что подобная иерархия относилась скорее к начальному этапу оккупации, — примерно до середины 1942 года. Со временем крымские татары перестали рассматриваться как эффективные союзники нацистов, в отношении же русского населения стала проводиться более активная пропагандистская работа. Апелляция к русскому населению проходила под антибольшевистскими и антисталинскими лозунгами ("русский народ должен сбросить ярмо сталинского большевизма"). В Симферополе была организована вербовка добровольцев из русской молодежи для несения караульной службы. Весной 1943 года оккупационные власти развернули широкую пропагандистскую кампанию по вербовке в Русскую Освободительную армию — с этой целью были проведены собрания для русского, украинского и татарского населения. Однако, если верить документам ЦШПД, успеха эта акция не имела, и в РОА записалось лишь 8 добровольцев49.
Среди мероприятий оккупационных властей, направленных на установление добрососедских отношений со всеми этническими и конфессиональными группами полуострова, необходимо назвать строительство новых и активное восстановление ранее закрытых культовых зданий и религиозных сооружений — мусульманских мечетей, армянских церквей, православных храмов, караимской кенассы50. По-видимому, мероприятия по религиозному возрождению Крыма пользовались определенной популярностью у населения, по крайней мере, в разведдонесениях партизан сохранились аналогичные этому свидетельства: "С момента оккупации Крыма в городе открыты церкви в простых домах. Дома украшены иконами, привезенные немецкими оккупантами. Самые сильные — православные и баптистские течения, вражды между ними нет" (51).
Роль главного пропагандиста оккупационных войск выполняла печать.
Самой влиятельной и массовой газетой новых властей был "Голос Крыма", издателем которой выступило Симферопольское городское управление. Редактором стал А.Булдеев, до войны — юристконсульт Судакской юристконсультации. Первый номер газеты вышел 12 декабря 1941 года, последний — 4 апреля 1944. По данным самой газеты, первоначальный тираж был 3 тысячи экземпляров (она выходила 2 раза в неделю), а впоследствии, 80 тысяч экземпляров при периодичности 3 раза в неделю (52).
В газете публиковались материалы о военных действиях, победах германского оружия; много статей было посвящено построению "новой жизни" в Крыму. Газета носила ярко выраженный антибольшевистский и антисемитский характер.
В январе 1942 года вышел первый номер газеты "Азат Кърым" (Свободный Крым (53)) — на крымскотатарском языке. Здесь публиковались материалы о вербовке добровольцев из крымских татар в германскую армию, о сталинских репрессиях в 1920-1930 гг., о жизни крымскотатарской диаспоры в Турции, Румынии и др. Время от времени появлялись литературные и фольклорные страницы. Последний номер газеты датирован апрелем 1944 года54.
Кроме упомянутых газет в период оккупации выходили и другие издания — "Мир женщины", "Доброволец" (для добровольцев Русской Освободительной армии), германская газета "Дойтиш Крым Цейтунг", "Феодосийский вестник", "Сакские известия" и др.55.
Отметим, что пропагандистская обработка велась не только в отношении представителей этнических групп, но и в направлении определенных слоев населения — женщин и крестьянства: первые составляли основное население полуострова, вторые были "кормильцами".
К сожалению, в отсутствие современных научных исследований историко-антропологического плана о жизни оккупированного Крыма и достаточно репрезентативного источникового комплекса по-прежнему невозможно ответить на многие вопросы, такие, например, как вопрос о том, сколь авторитетны среди населения были организации, действовавшие с санкции оккупационных властей, и были ли мероприятия, проведенные новыми властями, популярны в народе. Определенное представление о жизненных реалиях оккупированного Крыма дают разведывательные донесения Центрального штаба партизанского движения, а также мемуаристика современников. Отчасти восстановить картину событий можно и по сообщениям газеты "Голос Крыма", однако этот источник в значительной степени тенденциозен, а поэтому многие трактовки нуждаются в коррекции и верификации.
Попытаемся, однако, насколько позволяют ныне известные источники, реконструировать то, как управляли Крымом в 1941-1944 гг. оккупационные власти.
Уже в ноябре 1941 года в Симферополе была проведена регистрация всего взрослого населения. В городе на паспортах советского образца ставились штампы о новой прописке по месту жительства при участках полиции. В деревне все население также зарегистрировалось.
Хождение по городу и в ближайшие населенные пункты разрешалось с 6 до 20-00. Контроль за этим был возложен на органы политического управления. Мера наказания за нарушение режима передвижения — расстрел на месте. Движение между деревнями было запрещено, на выход из деревни выдавались справки, строго ограниченные во времени(56).
Со временем режим передвижения ужесточился — передвижение из одного населенного пункта в другой было запрещено. В деревне, помимо старост и полицейских, был введен институт круговой поруки в виде пятидворок — на каждые пять дворов назначалось ответственное лицо, пользовавшеся доверием фашистов, в обязанности которого входила регулярная проверка жителей и "ловля" посторонних лиц. В населенных пунктах не редкостью были ночные облавы и патрулирование. Люди были настолько запуганы, что боялись принимать у себя даже ближайших родственников(57).
Поначалу родственникам военнопленных "из местного населения" разрешалось брать их на поруки — с санкции немецкого командования. Для таких военнопленных был предусмотрен свободный режим работы и передвижения. Остальные военнопленные находились в лагерях, охраняемых немецкими солдатами. Позднее всех военнопленных, включая ранее отпущенных по домам, немцы брали на учет, выдавали им немецкие военные билеты, мобилизуя в армию, на оборонительные работы в Германию(58).
Среди населения всячески пропагандировался и поощрялся выезд в Германию — в "Голосе Крыма" регулярно публиковались материалы "о счастливой жизни" выехавших и их письма. Однако желающих отправиться в Германию, по-видимому, было немного. В разведдонесении ЦШПД сохранился следующий эпизод: "По данным от 22 мая 1942 г. из Симферополя оккупанты проводят насильственную отправку женщин на работу в Германию. Женщины всячески сопротивляются, прибегают к различным средствам, чтобы не попасть на каторжные, кончают самоубийством или калечат себя, пьют, пьют настой табака или курят чай, чтобы заболеть. В начале мая перед одной из очередных отправок, 12 женщин покончили самоубийством (3 бросились под поезд, 2 под автомашины, 3 выбросились из окна сборного пункта, с 3-го этажа, 2 повесились и отравились)"59. По данным на декабрь 1942 года, вербовка добровольцев для отправки в Германию полностью провалилась. В Сейтлерском районе в сентябре вместо планируемых 800 человек было отправлено только 200, причем все насильно — добровольцев не нашлось. В ноябре того же года вместо 400 человек на работу уехали только 960. Из-за непопулярности этих мероприятий регулярно проводилась насильственная мобилизация для отправки в Германию трудоспособных мужчин и женщин от 16 до 40 лет.
Согласно данным партизан, в период оккупации в Симферополе не прекратили своей работы — причем "с полной нагрузкой" — бывший завод "Октябрь", швейная фабрика, маслозавод, рыбоконсервный завод, мелкие артели по производству ширпотреба; частично был восстановлен металлоремонтный завод, а авторемонтный перешел на обслуживание нужд немецкой армии. Однако новые предприятия в городе не строились. В Феодосии работала табачная фабрика, в Ялте — лесопильный завод61.
По сведениям разведдонесений штаба партизанского движения, "после оккупации города рабочие и служащие долгое время избегали поступления на работу и лишь после проведения сплошной регистрации была организована оплата труда, которая вызывает повестками проживавших в городе специалистов в принудительном порядке для работы по специальности. Деньги выплачивают так: половина — госзнаками, половина — немецкими марками. Зарплата — 1 раз в месяц. Система отпусков подобная нашей. Граждане обоего пола с 14-летнего возраста обязаны отработать государству 28 дней трудовой повинности. Рабочий день с 9 до 17 с перерывом на час. При каждом предприятии имеется столовая городской управы. Рабочие и служащие прикреплены к магазинам, которые выдают хлеб 300 грамм и 100 — иждивенцам"62.
Согласно тому же источнику, "шоссейные дороги приведены в хорошее состояние. Железная дорога работает бесперебойно. Жилой фонд города находится в эксплуатации городского управления, разрушенные дома ремонтируют. Освобожденные квартиры предоставляют только с разрешения городского жилищного фонда: квартирная плата и система уплаты за коммунальные услуги оставлена наша, т.е. от размера зараплаты"63.
Система землеустройства подверглась незначительным изменениям. Совхозы были переименованы в "госхозы", но структура работы осталась та же, что и до войны. МТС даже пополнялись сельскохозяйственными машинами из Германии64. Хотя и существовало некоторое единое хозяйство, община, госхоз, единоличное использование земли было не запрещено. Посевные площади в 1942 увеличились относительно 1941 года, но качество посевов было низкое65. Население всеми силами пыталось скрывать зерно и другие культуры. Одна из мер наказания за это — расстрел главы семейства, семья при этом выселялась.
Налоги с общин, госхозов взимались с зерновых и технических культур в следующем эквиваленте: весь урожай изымался, за исключением 3 кг зерна в месяц на иждивенца и 9 кг — на работающего. Налог с приусадебного участка не взимался. Садовые и огороднические культуры изымались для армии. Был установлен налог с каждого гражданина, начиная с 14-летнего возраста — 80 рублей в год и 100 руб. за собаку66.
Положение населения было весьма тяжелым — как городского, так и сельского.
Население по деревням не снабжалось никаким продовольствием. При занятии Крыма немцами курс рубля был понижен в 10 раз. В городах имелась частная торговля: комиссионные магазины, ларьки частных лиц. Наряду с этим городское управление открыло свои продукторые магазины, в которых хлеб выдавался по карточкам67. Процветала спекуляция.
В городах были открыты 23 начальные, а также украинские и татарские школы, несколько курсов немецкого языка. Обучение в русских школах велось по дореволюционным учебникам, но с обязательным изучением немецкого. Институты и техникумы не работали, однако функционировали ремесленные и коммерческие училища.
В Симферополе работал городской театр с участием попеременно украинской, русской и татарской трупп. В кинотеатрах шли немецкие фильмы в русском переводе. Частично был восстановлен Херсонесский музей, оформлена выставка "Татарская культура и искусство. Обычаи и нравы", "Караимское искусство". В Симферополе действовала библиотека(68).
Система здравоохранения была следующая. В городе существовали поликлиники (плата за прием — 3 рубля, в деревне продуктами; плата за койку в больнице в сутки 15 рублей.). Все медучреждения финансировались отделами Городского управления. По сообщению разведсводки ЦШПД: "Население более всего обращается по вопросам заболеваемости дизентерией и венерическими болезнями. Борьба с проституцией не ведется. Следует отметить, что отдельные морально неустойчивые женщины за продукты питания, щедро раздаваемые немецкими и румынскими солдатами, торгуют своим телом"69.
Выше мы попытались охарактеризовать то, как оккупанты относились к различным этническим группам Крыма. Думается, правомерен и другой вопрос — каково было отношение населения к оккупантам. Вопрос этот сегодня вряд ли возможно осветить достаточно подробно — главным образом из-за отсутствия репрезентативного массива источников личного происхождения, которые бы пролили свет на эту проблему. И все же позволим предположить, что для большинства населения ключевой эмоцией был страх, а основным настроением — ненависть к оккупантам (порой, быть может, не столько патриотического, сколько психологического свойства — оккупанты нарушили естественный, для многих если не комфортный, то привычный жизненный уклад и уже этим вызывали неприязненные чувства).
Крымским татарам лояльность и особое расположение к немцам было приписано безогорочно и поголовно всем — причем как партизанскими руководителями, так и германскими властями. И у той и у другой стороны были некоторые основания так думать, что, однако, вряд ли может считаться справедливым в отношении "всех крымских татар" (именно такими обобщениями полны как документы партизанского движения, так и германские начального периода оккупации). Рационализация национального сознания да еще в ретроспективном аспекте — проблема из разряда экстратрудных, отрефлектировать ее с достаточной степенью точности вряд ли возможно. И все же попытаемся представить некоторые размышления на эту тему применительно к крымскотатарской общине в период оккупации.
Совершенно очевидно, что крымскотатарское сообщество в исследуемый период идеологически было отнюдь не однородным. Именно поэтому необходимо, на наш взгляд, дифференцировать представления: 1). деятелей той части национальной элиты (в том числе эмигрантской), чьи убеждения сформировались во время крушения Российской империи под влиянием идей возрождения национальной, крымскотатарской, государственности (с большой долей условности это поколение можно назвать "детьми I Курултая", в официальном советском дискурсе они поименованы как "миллифирковцы", "буржуазные татарские националисты" и т.п.), 2). основной части крымскотатарского населения и, разумеется, 3). прослойки партийно-коммунистической верхушки, которая к моменту войны была у крымских татар достаточно велика.
Посмотрим, как обстояло дело в рамках этих страт.
Многие их тех, кого мы отнесли к первой группе, связывали с приходом немцев надежды на возрождение национальной государственности и национальных институтов — того, что не состоялось, вследствие установления Советской власти в Крыму. Разумеется, ни о каких симпатиях к Сталину и социализму в его воплощении говорить в данном случае не приходилось. В числе недовольных были и те, кто в 1920-1930 годах подвергся репрессиям — многие из них даже если поначалу и питали иллюзии относительно природы советского социализма, то под влиянием случившегося с ними взгляды свои пересмотрели. Думается, одно из зафиксированных "Голосом Крыма" высказываний крымского татарина деревни Биюк-Онлар достаточно объективно отражает мнение этой части крымскотатарского сообщества. На вопрос: "Почему вы записались в РОА, а не в национальный отряд?" он ответил: "Какая разница, где я буду бить комиссаров. Мое желание скорей попасть на фронт и "отблагодарить" большевиков за ту "счастливую жизнь", которую они принесли моему народу"70. На наш взгляд, будет справедливым сказать, что такая позиция была продиктована не столько симпатиями к немцам, сколько категорическим неприятием советского режима.
Противоположный по своим взглядам полюс национального сознания представляла партийная элита. Мы полагаем, что ментально крымскотатарские коммунисты ничем не отличались от своих собратьев по партии иных национальностей и столь же свято были преданы делу Ленина-Сталина. (Убеждения многих коммунистов крымских татар подверглись, однако, основательной ревизии под влиянием события чуть более позднего времени — депортации крымскотатарского народа 1944 года, воспринятой всеми без исключения крымскими татарами как национальная катастрофа.)
Что касается основной массы крымских татар, то их идейность в значительной степени определялась проблемой выживания — весьма актуальной в условиях оккупированного Крыма. То, что было названо лояльностью к оккупантам, в нашем понимании было не иначе как страхом, особенно если учесть то обстоятельство, что уже с середины 1942 г. политика протекционизма в отношении крымских татар, продекларированная германскими властями, стала сходить на нет (большой вопрос также — ощущалась ли она вообще крымскотатарским населением?). Два свидетельства тех, кто пережил эти события, думается, достаточно объективно отражают взаимоотношения немцев и основного населения крымских татар:
"Староста наш был Батал-акъа — хромой инвалид — остался единственным мужчиной в деревне, немцы нахально его сами назначили из-за отсутствия мужчин. Он всегда успевал предупреждать о проделках немцев заранее: видно, у него были связные. Несколько раз была тревога: на горах вроде партизаны убили двух немцев, сказали, что если подтвердится — 40 человек подростков-мальчиков расстреляют. Немцы побежали узнавать, слух не подтвердился. Обошлось […].Половину нашего дома занимал немецкий офицер со своим денщиком. Денщик был злой, но никого не трогал […]. Наши мамы как огня боялись немцев, оберегали от них детей — не дай Бог кого-то расстреляют. Денщик офицера чуть не расстрелял моего младшего брата Оздемира, которому было три года: ему не понравилось, что брат заплакал — его начальник спал. Денщик уже направил дуло пистолета, мама успела схватить и обнять сына, и сказала: "Убейте лучше меня". Мама на всю жизнь запомнила этот случай и часто вспоминала его" (Касиде Бекирова)71.
"В один день немцы собрали всех жителей деревни Айтодор. На ночь закрыли всех в амбаре. Наутро отправили всех с фашистским обозом. Мы, дети, ехали на повозках, а старшие пешком. На дороге по колено снег. Больная мама (у неё болели ноги) осталась позади. Это увидел всадник-офицер и погнал свою лошадь прямо на маму, чтобы сбросить её с горы. Мы, дети, начали кричать и плакать. Мама вцепилась в тоненькое дерево и прямо из-под ног лошади на четвереньках выползла. Прибежала к телеге. Офицер взбесился и выскочил перед обозом. Тут его настигла пуля партизан, которые сидели в засаде". (Нариман Мамутов)72.
Таким образом, наиболее точным, на наш взгляд, будет определить настроение большинства населения, включая и крымских татар, как политическую индифферентность — что вполне естественно для "человека с петлей на шее" — а именно такой образ напрашивается, когда пытаешься осмыслить жизнь крымчан в 1941-1944 гг. Однако по мере того, как война приближалась к своему экватору, усиливался террор и давление на местное население со стороны оккупантов, безразличие сменялось ростом недовольства и протестных настроений. Показателен в этом смысле следующий отрывок из разведсводки ЦШПД от 16 декабря 1942 г.:
"5. Мусульманский комитет проводит вербовку местного населения и военнопленных красноармейцев в немецкую армию. Все идут под большим нажимом и неохотно.
Среди румынских солдат идут разговоры о о том, что война надоела, а конца еще не видно. За такие разговоры многие солдаты арестованы.
6. По агентурным данным, немцами в Крыму расстреляно, замучено и увезено в Германию около 70000 человек населения (около 10 эшелонов). В Керчи расстреляно 7000 человек, в Симферополе — 12000, Феодосии — около 2500 чел., в Севастополе — 12000.[…]
В городах царит безработица. Население голодает. […]. У крестьян немца забирают хлеб, скот, птицу и другие продукты и отправляют в Германию. […]
Немцы стали применять репрессии к татарам, накладывать налоги. В с.Отузы (Судакский район) немцы предложили общине выдать группу девушек для отправки в дома терпимости. Жители этой деревни, в том числе "самооборонцы", спрятали всех девушек и в дома терпимости не отправили. Немецкое командование разоружило дружину самооборонцев и всех дружинников перепороло шомполами.
В с.Нижний Тайган вызванные 30 татар отказались вступить в отряды самообороны.
Немецкое командование обещало крестьянам-татарам выдать 10% сена от убранного сенокоса. Когда сено было убрано, немцы все, до клочка, забрали для нужд армии.
Среди татарского населения растет недовольство к немецким оккупантам и растут симпатии к партизанам. Население с нетерпением ждет прихода Красной Армии […]73.
И все же, подводя самый общий итог данной главе, необходимо сказать, что оккупационный режим германских войск обнажил и показал, сколь велики были внутренние противоречия и проблемы в различных регионах СССР (в том числе в Крыму), которые в значительной степени явились следствием политики сталинского руководства в предвоенный период.
IV. Партизанское движение в Крыму
Партизанское движение в Крыму разворачивалось в драматичнейших условиях — общей неподготовленности к войне и первых поражений осени 1941 года на "Крымском участке фронта".
Программа борьбы в тылу противника была сформулирована в совместной директиве ЦК ВКП(б) и СНК от 29 июня 1941 г. "Партийным и советским организациям прифронтовых зон": "Создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов". Партизанским отрядам и диверсионным группам предписывалось "в захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и его пособников". 18 июля 1941 г. было принято постановление ВКП(б) "Об организации борьбы в тылу врага", в котором говорилось о необходимости немедленного создания боевых дружин и диверсионных групп74.
23 октября 1941 года в соответствии с решением ГКО Крымский обком ВКП(б) постановил создать городские комитеты обороны в Симферополе, Севастополе, Керчи. Было утверждено командование партизанским движением (командующий А. Мокроусов, комиссар — С. Мартынов)75.
Историю партизанского движения Крыма мы бы условно разделили на три периода:
1). октябрь 1941- июль 1942 — драматическое начало,
2). август 1942 — октябрь 1942 — кризис движения,
3). ноябрь 1942 — май 1944 — стабилизация и переход к более активным действиям.
На начало партизанских действий в Крыму было 5 районов.
1-й район имел 4 отделения численностью 460 человек. В него входили отделения Кировского, Старокрымского, Феодосийского и Судакского районов.
2-й район, располагавшийся на границе Арталах-Капсихор и железная дорога Симферополь-Феодосия, включал 11 отрядов общей численностью 1180 человек, а также комендантский взвод в 11 человек.
В состав 3-го района (граница с востока Алуштинского шоссе и с запада — Мангуп-Гурзуф) входило 7 отрядов общей численностью 1120 человек и разведывательная группа при главном штабе примерно в 40-60 человек.
4-й район — от Гурзуфа до шоссе (примерно Коккозы) — включал отряды в 720 человек.
5 район, состоявший из двух отрядов (Севастопольский ли Балаклавский), был общей численность 530 человек76.
Уже с самого начала работа не задалась. Многие из тех, кто был записан в отряды, в них не пришли — сказался формальный подход к определению состава партизанских отрядов, в которые были записаны люди, в своем большинстве не обученные военному делу.
Борьба крымских партизан проходила в исключительно сложных условиях. Для развития партизанского движения был пригоден лишь сравнительно небольшой горный район, изрезанный многочисленными дорогами и тропами, — здесь дислоцировались основные силы партизан. Он был слабым укрытием для партизан, ограничивал их маневренность, давал возможность противнику окружать и прочесывать отдельные районы и тем самым блокировать некоторые районы, нарушая связь лесных мстителей с населением и лишая их возможности получать продовольствие.
Серьезные ошибки были допущены при создании партизанских баз. Продовольственные базы отдельных отрядов создавались на местах будущих боевых действий, при их закладке был нарушен принцип конспирации, машины прибывали на места закладки баз и выгружались на глазах у посторонних. Поэтому в первые же недели базы были раскрыты оккупантами, вывезены, часть была разворована местными жителями. Отметим, что в разворовывании баз принимали участие жители близлежащих поселений, независимо от их национальности. Какими бы ни были последующие оценки таких действий гражданского населения, очевидно, что сами люди ничего предосудительного в своем поведении не видели — базы были раскрыты, следовательно, они либо все равно попали бы к немцам, либо подверглись бы порче. Таким образом, отдельные отряды уже в самом начале боевых действий потеряли базы с продовольствием и медикаментами. Партизаны начали голодать. Положение сложилось критическое, людей кормить было нечем.
В то время как многие базы были разворованы, главный штаб Крыма даже не взял на себя труд сохранить оставшееся продовольствие, а также его разумно расходовать. Как сообщал в своем донесении заместитель начальника Особого отдела штаба главного руководства, лейтенант госбезопасности Попов, "когда в штабе готовились "обильные блюда, бойцам в отрядах выдавались по 2 лепешки на человека"77. Партизаны начали голодать.
При этом с 31 октября 1941 по 12 февраля 1942 года ни командующий партизанским движением Мокроусов, ни комиссар Мартынов ни в одном из отрядов 3,4, 5 районов не побывали. Слабыми были и связи между отрядами. Как сообщал Попов: "Партизаны в ноябре-декабре 1941 г. активных действий не вели, многие руководящие работники в отсиживались в лесу и пьянствовали… Даже в штабе главного руководства в это время все боевые вопросы оперативного характера решались на пьяную голову"78.
В декабре 1941 г., когда начался массовый прочес леса немецко-румынскими войсками, все продукты попали в руки оккупантов, а главный штаб партизан остался без продовольствия.
Продолжает председатель Крымского правительства в апреле 1942 — мае 1944 гг. И. Сейфулаев: "В это самое время командир партизанского движения Мокроусов вместо организации разъяснительной работы и привлечения населения в партизанские отряды, налаживания добрых отношений с населением, дает указание командирам отрядов: "Добывайте продовольствие на месте", т.е. в окружающих татарских деревнях. Часть партизанских ходоков не просили продукты у крестьян, а забирали хлеб, овощи, скот, вплоть до домашней птицы. Своими действиями руководство партизанским движением (Мокроусов, Мартынов) настроили значительную часть местного населения против партизан. […] Командир отрядов Мокроусов и комиссар Мартынов, чтобы оправдать себя, защитив от неминуемого наказания за причиненный грабеж в татарских деревнях, за неудовлетворительное руководство партизанским движением в Крыму, начали давать радиограммы в Москву о том, что крымские татары — изменники и предатели" (79).
Столь, мягко говоря, недобрососедское отношение партизан к местным жителям было весьма эффективно использовано гитлеровцами. В то время как партизаны достаточно беспардонно относились к мирному населению, немцы, напротив, продекларировали совершенно иные принципы, надеясь завоевать доверие коренного населения полуострова в местах разворачивания партизанской борьбы. Так, согласно приказу командующего 11-й армии Э.Манштейна от 29 ноября 1941 г: "… Необходимо не допускать каких-либо неоправданных действий против мирного населения. Особенно требуется корректное обращение по отношению к женщине. Необходимо постоянно уважать семейные традиции татар и мусульман и их религию. Также требую неукоснительного уважения к личному имуществу, сохранности скота, продовольственных запасов сельских жителей"80. Благодаря такому отношению, в ряде татарских деревень гитлеровцам удалось образовать отряды самообороны — для защиты от "набегов" партизан.
Вопрос о взаимоотношении населения оккупированных территорий и партизан долгие годы оставался одним из "скользких" сюжетов советской историографии. А между тем взаимоотношения эти, как показывают не только воспоминания очевидцев, но и официальная документация штабов партизанских движений, были далеко не безоблачными — причем едва ли не во всех регионах81. В значительной мере это было связано с установкой по отношению к оккупированному населению, существовавшей в верхах. Бывший адъютант для особых поручений при начальнике Украинского штаба партизанским движением А.Русанов на своем допросе в штабе РОА сформулировал ее таким образом: "На этот счет существует такое мнение: раз население при отходе Красной армии не ушло с него, значит оно было настроено не по-советски. Во всяком случае это колеблющийся элемент. И с ним особенно считаться не приходится. С ним перестают общаться уже тогда, когда при отходе по известному приказу Сталину должно все уничтожаться — заводы, посевы, скот и т.д."82.
Для Крыма, который и в мирное время ввозил продовольствие из других областей, а во время оккупации и вовсе оказался отрезанным от Большой земли, подобная практика — уничтожать все, только бы не досталось врагу, — была самоубийственна. А если учесть, что население во многих деревнях уже с первых дней было изрядно обобрано оккупантами, то в особенности. (Например, в декабре 1941 г. спецкоры ТАСС сообщали из Крыма (26.12.1941): "В селах Шули, Уппа, Кучки, Изимбаш, Кокколах и др. гитлеровские изверги изъяли у населения все продукты питания, теплую одежд, скот, птицу и выгнали из дому. Ограбив население, немецкое командование приказало еще внести натуральный налог на каждую душу населения: муки — 16 кг, крупы — 12 кг, картофель — 5 кг".)83.
Можно себе представить чувства людей, которые не только неожиданно оказались один на один с врагом и отныне ежечасно были вынуждены заботиться о выживании на территории, занятой врагом, но и в довершение к этому сталкивались с наглыми грабежами и поборами "своих" — партизан, многие из которых, как видно даже информаций ЦШПД, отнюдь не отличались гуманным поведением. Как результат — во многих деревнях, где разворачивалось партизанское движение, партизаны воспринимались не иначе как бандиты и едва ли не большее зло, чем немецкие оккупанты. Такое отношение населения к партизанам не было новостью для руководства партизанского движения84; сохранились в официальной документации и фиксации настроений крымчан вроде этого: "Отношение к партизанскому движению разношерстно. Где очень часто бывают партизаны и насильно забирают продукты для своего питания, заправилы сел (старосты) называют их ворами. У населения создается видимость, что немцы грабят и партизаны грабят"85. Аналогичные высказывания обнаруживаем и в устных источниках.
Уже упоминавшийся нами представитель главного штаба Попов в своем донесении в центр констатировал, что боевые действия крымских партизан развернулись только с февраля 1942 г., продолжались они и в марте-мае 1942 г.86.Однако в связи с голодом наблюдалось массовое дезертирство из отрядов. По свидетельству Попова, в отрядах 3 и 4 районов: "Все павшие лошади съедены, партизаны питаются бродячими собаками […] Питаются исключительно за счет помощи, которая оказывается из Севастополя и Кавказа, употребляют в пишу щавель, траву, листья деревьев […] некоторые бойцы начали есть лягушек". Положение было столь тяжелым, что отмечались случаи людоедства. В апреле 1942 года по отрядам 3-го района умерло от голода 59 человек, а по 4-му району — 55 человек, "на почве голода — из 2-го Симферопольского отряда дезертировало 3 командира группы и 2 бойца"87.
В своей информации в центр Попов сообщал также "о предательстве населения Коуш, Бия-Сала, Улу-Сала, Бешуй, Джалманчик, где "все татарское население с 14-летнего возраста вооружилось и при некотором приближении партизан к вышеупомянутым пунктам, последние встречали огнем и мечом", а также предлагал — как ясно следует из контекста уже не в первый раз — нанести бомбовый удар по дер. Коуш"88.
Выводы, сделанные "особистом" Поповым о первом этапе партизанского движения в Крыму, были весьма серьезные:
— несистематическое оказание помощи продовольствием вызывает антисоветские настроения среди бойцов;
— боевая деятельность партизанских отрядов отныне зависит исключительно от той продовольственной помощи, которая должна быть оказана из Севастополя и Кавказа; если этой помощи не будет, тот партизанское движение в Крыму находился под угрозой полной ликвидации и гибели партизан от голодной смерти;
— для успешных боевых действий партазанских отрядов необходим разгром "основного гнезда татарской контрреволюции дер. Коуш, Бешуй и Корбек"89.
Прозвучала в сообщении Попова и основная причина фактического провала движения на первом этапе — неудачное руководство Мокроусова и Мартынова.
Мы не случайно столь подробно остановились на информации лейтенанта госбезопасности Попова — подобные сообщения с мест формировали у высшего руководства страны мнение о ходе партизанского движения в Крыму, и, безусловно, они в значительной степени влияли на решения высокого начальства о дальнейшем развитии движения.
Так, уже 17 июня 1942 года командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Буденный и член Военного Совета СКФ адмирал Исаков ходатайствовали перед Сталиным о немедленном снятии Мокроусова и Мартынова, не справившихся с работой, а также о том, чтобы "из остатков воинских частей, находившихся в партизанских отрядах, создать партизанскую дивизию, имевшую в ее составе незначительные остатки гражданских партизанских отрядов".
Руководство СКФ просило также санкционировать назначение командующим партизанского движения в Крыму полковника Лобова — "хорошего боевого командира", военкомом — полкового комиссара Попова90. Спустя месяц, 19 июля 1942 года, Штаб фронта радировал в Крым, что "Мокроусов и Мартынов больше не вернутся", командующим партизанского движения в Крыму назначался полковник Лобов91.
24 июля 1942 г. в новых военных условиях — полной оккупации Крыма — Начальником Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного главнокомандования П.Пономаренко, членом Центрального штаба В.Сергиенко92 и секретарем Крымского обкома В.Булатовым был утвержден "План по руководству партизанским движением, усилением боевой деятельности, развертывания новых партизанских отрядов в Крыму".
В нем говорилось, что "оставление частями Красной Армии и флота Керченского полуострова и г.Севастополя дает возможность противнику перегруппировать освободившиеся войска на другие участки фронта". Констатировалось также, что имеется "заигрывание немцев на чувствах местного населения — крымских татар, но население в своем большинстве враждебно относится к немцам". Согласно документу, в июле 1942 г. в Крыму действовало 22 партизанских отряда (преимущественно в районах южного и восточного Крыма), необходимо было развернуть партизанское движение в северных районах (Джанкойский, Красноперекопский, Ленинский и др.).
Общими задачами были названы — усиление боевой деятельности партизанских отрядах на коммуникациях и по дезорганизации тыла противника, особенно на железной дороге Севастополь-Симферополь-Джанкой; расширение сети партизанских отрядов и диверсионных групп; усиление связи подпольных партизанских организаций с партизанскими отрядами, обеспечивая их совместную работу среди местного населения.
Был сформулирован и основной принцип работы партизан — "делать все, что нарушает тыл захватчиков и оттягивает максимум сил немцев с фронта"93.
Таким образом, комплекс негативных причин и неблагоприятных обстоятельств обусловил фактический провал начального этапа партизанского движения в Крыму и предопределил трудное его развитие и течение в последующие месяцы.
Между тем, несмотря на принятые меры, ситуация с партизанским движением не слишком изменилась. Положение партизан оставалось крайне тяжелым.
Так, 16 августа 1942 г. начальник 4-го управления НКВД СССР П.Судоплатов переправил начальнику ЦШПД П.Пономаренко "Из района Симферополя" от руководства партизанского движения Крыма сообщение следующего содержания:
"Просьба передать тов. СТАЛИНУ и тов. БЕРИЯ: тысячи крымских партизан ведут ожесточенные бои с крупными силами противника.
За один месяц мы уничтожили 10 тысяч гитлеровцев, более тысячи автомашин, много оружия и техники. Последние 20 дней не получаем ответов и помощи Северно-Кавказского фронта и Крымского обкома партии.
Более 500 человек больных и раненых голодают и обречены на смерть. Продовольствие на месте достать не можем ввиду неурожая и полного ограбления населения немцами.
Просим возобновить помощь и эвакуировать больных и раненных воздухом, морем"94.
Положение становилось столь критическим, что уже спустя несколько недель новое командование партизанского движения Крыма пришло к выводу, что перспектив развития движения в Крыму нет, о чем и сообщил П.Пономаренко полковник Южного штаба ПД Х.Мамсуров: "По Крыму действует 22 партизанских отряда. Количество отрядов уменьшилось в связи с вывозом оттуда значительной части раненых, больных, истощенных. Руководящий состав отрядов (Лобов, Луговой и др.) настроен по существу выехать из Крыма в связи с невыносимой обстановкой"95.
Однако такое мнение не было поддержано ни Центральным штабом партизанского движения, ни руководством обкома. Как вспоминает руководитель одного из отрядов И. Генов, секретарь Крымского обкома П.Ямпольский "поехал с решением областного подпольного комитета и мнением абсолютного большинства о том, что борьбу необходимо продолжать". ("Больных, раненых и истощенных партизан вывезти на "Большую землю", подлечить, а после отдыха снова вернуть в лес для продолжения борьбы".96).
В результате линия, проводимая Крымским обкомом — ни при каких обстоятельствах не прекращать деятельность партизанского движения, — взяла верх. 18 октября 1942 г. было принято Постановление бюро Крымского областного комитета ВКП(б) от 18 октября 1942 г."О мероприятиях по укреплению партизанских отрядов и дальнейшем развитии партизанского движения в Крыму" (помечено грифом двойной секретности — "Особая папка" и "Совершенно секретно"). Для руководства партизанскими отрядами Крыма был создан "оперативный центр в составе т.Северского (командир партизанским движением), т.Ямпольского (секретарь ОК ВКП (б), т.Мустафаева (секретарь ОК ВКП(б))", существующий центральный штаб при этом ликвидировался. Начальником оперативного штаба оперативного центра был назначен Ермаков. Существующие райштабы ликвидировались, а отряды переподчинялись непосредственно штабу оперативного центра.
Оперативный центр обязывался:
— закончить работу по эвакуации больных и раненых партизан из леса для лечения (примерно 250-300 человек);
— из остающихся частей партизан после эвакуации сформировать 6 отрядов численностью каждый по 60-70 человек, поручив оперативному центру определить на месте районы их деятельности;
— насаждать мелкие отряды и партизанские группы в степной части Крыма, в первую очередь: Евпаторийском, Акмонайской, Камыш-Бурунском, Аджи-Мушкайском каменоломнях, а также в городах;
— просить Военный Совет Черноморского Флота оказать помощь плавсредствами для эвакуации оставшихся больных и раненых партизан.
Были сформулированы следующие задачи партизанских отрядов Крыма на ближайший период: а) усиление войсковой разведки и войсковой работы на коммуникациях и связи ("не давать врагу вывозить из Крыма награбленное добро: скот, хлеб, оборудование, взрывать склады с имуществом, склады боеприпасов, имущества"); б) держать противника в состоянии тревоги: нападать на мелкие гарнизоны, на комендатуры, штабы, отряды самообороны; в) уничтожать местных предателей, старост, полицаев, бургомистров; г). мстить за каждый акт насилия, произведенный над местным населением.
Работа политического аппарата направлялась "на обеспечение выполнения приказов командования и высокого политико-морального состояния партизан", а также на усиление политической связи партизанских отрядов с местным населением".
Председатель СНК И.Сейфулаев обязывался к 1 декабря 1942 г. "забросить для партизанских отрядов 90-100 тонн продовольствия из расчета 500 чел., на 6 мес. и зимнее обмундирование и другие предметы вещественного довольствия", а также своевременно пополнять запасы питания.
Кроме того, было решено просить Центральный штаб партизанского движения выдать для партизанских отрядов Крыма 4 рации типа "Север", а Военный Совет Черноморской группы войск Закавказского фронта выделить одну рацию для Крымского обкома ВКП(б). Была сформулирована и просьба к Наркому внутренних дел СССР Л. Берии: "командировать одного из работников бывшего наркомата НКВД Крыма для руководства разведывательно-агентурной работы в Крыму". При этом предлагалось "насадить новую агентуру в городах и селах, особенно татарских" и "забросить группу свежих работников чекистов"97.
Таковы были мероприятия по очередной реорганизации партизанского движения. Итоги же первого этапа деятельности движения были систематизированы в "Справке о состоянии партизанского движения Крыма за период 15.11.41 по 15-20.11.42", сохранившейся в личном фонде бессменного руководителя Центрального штаба партизанского движения Пантелеймона Пономаренко в Российском Государственном архиве социально-политической истории.
Согласно документу, потери за первый год составили: из 3098 партизан от голода умерло 450 человек, дезертировало или пропало без вести — 400 человек, погибло в боях 848 человек, было вывезено больных, раненых и истощенных — 556 человек (из них — гражданских — 230 чел., военнослужащих — 211, пограничников — 58, моряков — 30, кавалеристов — 27). "В связи с голодовкой" было отправлено в леса, в степную часть на подпольную и диверсионную работу — 400 человек.
По состоянию на ноябрь 1942 года в лесу в составе 6 партизанских отрядов оставалось 480 человек. Дислокация отрядов была следующая: I сектор — 2 отряда — Алушта-Ялта, Севатоспольский района; II сектор — 2 отряда — Симферополь, Судак, Феодосия, Ш сектор- 2 отряда — Феодосия, Судак, Кировск-Старокрымский районы.
"Боевая работа" партизан за первый год была такова: истреблено солдат и офицеров противника — 12000 человек, автомашин всех систем около 1500, пущено под откос 3 пое
(Окончание)
…Признавалось, что в отношении местного населения были допущены неправильные действия, и конфликт между населением и партизанами в значительной степени был следствием отношения "отдельных партизанских групп к местному населению": "…Например, группа т.Зинченко на одной из дорог отобрала продукты проходящих граждан. В дер. Коуш группа партизан бывшего 4-го района в пьяном виде устроила погром, не разбираясь кто свои, кто чужие. [Вспомним, что именно эта деревня вскоре стала "гнездом татарской контрреволюции" — в интерпретации "особиста" Попова, — в связи с чем ее предлагалось разбомбить. — Г.Б.]. Грабеж продовольственных баз фашистами расценивали как мародерство со стороны местного населения и любого попавшего в лес гражданина расстреливали".
Бюро Крымского обкома констатировало также, что "вследствие неудовлетворительной организации заброски продовольствия Северокавказским фронтом партизаны месяцами голодами, в силу чего они были вынуждены забирать скот, картофель, кукурузу и проч., что крайне обострило взаимоотношения партизан с населением". Не были забыты Крымским обкомом "в изгнании" (руководство обкома находилось в этот период в Сочи) и члены мусульманских комитетов: говорилось, что " органы НКВД и прокуратуры допустили ошибку в том, что вовремя не очистили от татарской буржуазии деревни, особенно в южной части Крыма, от остатков притаившихся буржуазно-националистических, кулацких и других контрреволюционных элементов".
Обком ВКП(б) и НКВД Крыма признавали также ошибочным, что "в момент комплектования партизанских отрядов […] ни одного из руководящих областных товарищей, тем более из местных татарских работников не оставили в лесу, а бывший комиссар центра кандидат в члены бюро ОК ВКП(б) т.Мартынов не справился с возложенными на него задачами […], оторвавшись от руководителей партизанских отрядов, не зная истинного положения дел, направлял информацию ОК ВКП(б) в отношении поведения крымских татар".
В документе приводились факты помощи и сочувственного отношения крымских татар к партизанам ("Целый ряд деревень и сел горной и предгорной части Крыма долгое время оказывали активную помощь партизанам (дер. Кокташ, Чермалык, Айлянма, Бешуй, Айсерез, Шах-Мурза и др.), а десантные части, прибывшие в январе месяце 1942 г. в Судак, целиком снабжались продовольствием окружающими татарскими селами этого района. В дер. Кокташ полмесяца жил и кормился партизанский отряд, пока немцы не разорили эту деревню. Деревни Айлянма, Сартана, Чермалык продолдительное время кормили партизанские отряды 2-го района. Отряд тов. Селезнева 4 месяца стоял в деревне Бешуй и снабжался продовольствием. Нельзя не отметить и такой факт, характеризующий отношение местного населения к партизанам. В августе 300 чел. партизан 1-го района на виду у населения в течение трех суток ожидали подводную лодку на берегу моря, но никто из местных людей не выдал их, а, наоборот, когда отряд проходил, оставляяя за собой следы, то чобан татарин погнал прогнал по следам партизан отар овец с расчетом замести следы партизан. В деревне Арматлук старик-татарин обиделся на партизан, когда те, посещая его деревню, не заходили к нему только потому, что он татарин").
Бюро Крымского обкома ВКП(б) постановляло:
"1. Осудить как неправильное и политически вредное утверждение о враждебном оотношении большинства крымских татар к партизанам и разъяснить, что крымские татары в основной своей массе так же враждебно относятся к немецко-румынским оккупантам, как и все трудящиеся Крыма.
2. Просить Военный Совет Закавказского фронта и Черноморского флота отобрать и передать в распоряжение Крымского ОК ВКП(б) группу коммунистов-политического состава из крымских татар, проверенных в боях за родину, для направления их в партизанские отряды и работу в тылу.
3.Обязать редакторов газет "Красный Крым" и "Кызыл Крым" основное содержание печатной пропаганды направлять на разоблачение фашистской демагогии в отношении татарского населения, их заигрывания на национально-религиозных чувствах, показать, что гитлеризм несет татарскому народу тяжкие бедствия, голод, бесправие, унижение, расстрелы, систематически разоблачать предателей татарского народа, широко освещать на страницах печати героическую борьбу народов СССР против заклятого врага — гитлеризма, вселять уверенность в скорую победу Красной Армии и изгнание немецко-фашистских оккупантов с советской земли.
4. Обязать Командование партизанским движением в Крыму систематически истреблять фашистских наймитов, предателей татарского народа, мобилизовать для этого само население. Наладить регулярную связь с татарскими деревнями, разъяснять населению смысл происходящих событий, втягивать его в активную борьбу против гитлеровских оккупантов"99.
В июле 1943 г. бывший руководитель партизанского движения Крыма А.Мокроусов попытался оспорить это решение, однако в ответ на его заявление обком еще раз подтвердил, что постановление "по татарскому вопросу является совершенно правильным и никаких изменений в формулировках, которые требует товарищ Мокроусов, вносить не следует". После этого Мокроусов "признал свои ошибки" и отозвал заявление.
Отметим, что после принятых решений среди нового руководства партизанского движения появились и представители крымскотатарской партийной верхушки, которые на начальном этапе отсутствовали, и, как было официально признано, это стало одной из причин неудач первого этапа партизанского сопротивления ("никто из руководителей совершенно не учел того, что коренное население Крыма — татары, и следовательно необходимо было оставить в лесах авторитетные фигуры из татар для постоянной связи и работы среди татарского населения", — так писал полковник Лобов в одном из донесений в центр). По данным "Справки о состоянии партизанского движения Крыма за период 15.11.41 по 15-20.11.42", сохранившейся в личном фонде П.Пономаренко, "посланы в лес" были Рефат Мустафаев — третий секретарь ОК ВКП(б), и с ним группа татарских работников, из них 6 человек уже осели в татарских деревнях" (среди этих шести — комиссар, заместитель по политической части Нафе Белялов, председатель Верховного Суда Крымской АССР, Мустафа Селимов, секретарь Ялтинского райкома партии и другие.)
Как следует из многочисленных официальных документов, "татарский вопрос" обсуждался на различных совещаниях руководства страны.
Исмаил Сейфулаев вспоминал: "Во второй половине 1942 и начале 1943 годов я был на приеме у Маленкова, Калинина, Андреева, Жданова, Косыгина, Микояна, Пономарева, а также у ряда высших военных деятелей. Докладывал о состоянии партизанского движения, необходимой помощи народным мстителям, перенесшим тяжелую зиму, потерявших значительное количество среди боевых товарищей. Одновременно Секретарь обкома, начальник штаба партизанского партизанского движения в Крыму В.С.Булатов написал несколько докладных записок в ЦК. Все и всюду нас внимательно выслушивали, но тревога, поднятая Мокроусовым, беспокоила и настораживала руководителей. Никто не взялся защитить или опровергнуть предъявляемые нашему народу обвинения. Вопрос слишком серьезный, никто не хотел рисковать. Все знали, что это выходит за их компетенцию, что такие вопросы будет решать лично Сталин […]. В марте 1943 года Менбариева100 и меня принял Маленков"101.
В июне 1943 года уполномоченный Центрального штаба по Крыму В.Булатов вновь осветил этот вопрос — теперь уже на совещании начальников разведотделов штабов ПД: "…На основании некоторых необъективных […], непроверенных данных, идущих от наших товарищей, у нас было такое мнение, что добрая половина крымского татарского населения пошла по линии предательской деятельности, на поводу у немцев. Надо сказать, что на самом деле положение выглядело не так, как его представляли мы сами себе и как информировали руководящие товарищи, которые оставались на территории Крыма. […]
В ряде деревень горной и предгорной части немцам удалось создать отряды самооборонцев, причем какой были база и мотивы организации этих отрядов самооборонцев? Немцы, когда оккупировали Крым, организовали прежде всего разгром продовольственной базы партизанских отрядов, а у нас был запас продовольствия на все партизанские отряды, которых насчитывалось до 3,5 тысяч примерно на год. Естественно, что в качестве проводников на эти партизанские базы немцы подбирали себе людей из числа враждебных националистических элементов. И когда во главе какой-либо карательной группы или немцев или отдельные экземпляры из татар, создавалось впечатление и наши товарищи делали такой вывод, что разграбление партизанских отрядов проводится татарами. И не разобравшись в существе этого явления, не вникнув в глубину настроения татарской деревни, встали на враждебный путь по отношению к партизанам […].
Например, если мы в Крыму имеем до 150 деревень исключительно с татарским населением, то так называемые отряды самообороны были организованы всего только в 20-25 деревнях. Поэтому говорить о том, что татарское население стало на позиции, враждебные по отношению к советской власти, совершенно неправильно. […]
Крымский обком партии по этому вопросу принял специальное постановление, где дал надлежащую оценку наших ошибок первоначальных и бывших партизанских отрядов на местах со стороны ряда руководящих товарищей […]. Это решение обкома партии тов. Пономаренко считает совершенно правильным. И товарищ Сталин, когда до него дошли такие слухи, буквально возмутился и сказал, что не может быть такого положения, видимо, тут не разобрались или перегнули что-то"102.
В свете наших сегодняшних знаний о скорой депортации крымских татар в правдивость фразы о "возмущении" вождя верится с трудом — кажется даже, что Булатов выдавал желаемое за действительное. А вот о чем можно говорить с с большой степенью достоверности, так это о том, что, несмотря на принятые реабилитационные по букве решения, "татарский вопрос" не сходил с "повестки дня" и то и дело муссировался в верхах. Исмаил Сейфулаев вспоминал свою встречу с маршалом СССР К.Ворошиловым уже в декабре 1943 года: "Я доложил о борьбе партизан с фашистами, о диверсиях на коммуникациях. Маршал внимательно слушал. Когда речь зашла об огульном обвинении крымских татар, начало которому положил Мокроусов, Климент Ефремович сказал следующее: "Крымские татары были и есть предатели. Они в войну 1854-1856 во время обороны Севастополя отказывались снабжать воинские части русской армии сеном, читайте об этом у Л.Н.Толстого". На это я ответил, что не могу согласиться с этим, татары сено и фураж давали воинским частям, а армейские интенданты хотели получить сено бесплатно, а выделенные из Государственной казны деньги присваивали". Думается, позиция члена ГКО К.Ворошилова накануне решающих сражений за Крым, показательна — позволим предположить, что выселение крымских татар было к этому моменту предрешено, и это ее осуществление было лишь вопросом времени.
Между тем партизанское движение в Крыму, несмотря на организационно-кадровые изменения и некоторую стабилизацию, и в середине 1943 продолжало испытывать серьезные материальные трудности. В апреле 1943 г. руководители Крыма В.Булатов, А.Менбариев и И.Сейфулаев в письме И. Сталину сообщали, что в Крыму сложились благоприятные условия для расширения партизанского движения, в частности, созданы подпольные организации в Севастополе, Керчи, Феодосии и в ряде патриотических групп, имеется приток людей в партизанские отряды, однако принять их невозможно, поскольку нет никакой "перспективы в оказании им помощи боеприпасами и продовольствием". "В связи с усилением террора, сплошной мобилизацией всего мужского населения на работу в Германию и ростом антигерманских настроений" руководство Крыма просило выделить самолет для постоянной работы два самолета, поскольку "от фронта и Черноморского флота периодически получаемая помощь на короткий срок реально ничего не дает", а из-за отсутствия самолетов для постоянной работы "только за последние 6-7 месяцев мы потеряли от голода больше 500 прекрасных бойцов — партизан"103.
Развернутая информация о состоянии партизанского движения на этот момент содержится в информации Председателя Крымского обкома В.Булатова "О положении дел и мероприятиях дальнейшего развития партизанского движения в Крыму".
Так, по данным Булатова, партизанское движение пользуется все большей популярностью у населения, "в результате чего немцы вынуждены были во многих деревнях и селах разоружать так называемых самооборонцев и многих самооборонцев расстреливать за поддержку и связь с партизанами".
По состоянию на 1 мая 1943 г., "за 18 месяцев партизаны истребили 15200 человек немецко-румынских солдат и офицеров. Уничтожено 1500 автомашин с техников и живой силой противника. Пущено под откос 15 воинских железнодорожных эшелонов с техникой и живой силой, из них только в 1943 г. 11 эшелонов; по неполным данным при крушении уничтожено до 50 орудий, более 700 солдат и офицеров противника. Вырезаны телеграфные провода более 50000 метров. Взорвано 3 крупных склада с боеприпасами, фуражом, обмундированием. Сожжена конюшня. В Симферополе отравлен 1500 голос крупного рогатого скота, 100 лошадей противника, на хлебозаводе выведено из строя 10000 механических форм, испорчено 3 вагона кожматериалов. Уничтожено тягачей, автоприцепов — 48, взорвано мостов — 35, разгромлено обозов — 30, штабов противника — 5. Истреблено 300 предателей. Произведено налетов на гарнизоны противника 30, распространено газет, прошюр, листовок — 1950.000 […]".
В своем письме Булатов вновь обращал внимание на благоприятные условия, сложившиеся для расширения деятельности партизанского движения и на то, что "проведению в жизнь этих мероприятий мешают обстоятельства крайне тяжелого материального обеспечения партизан, в первую очередь, продовольствием, боеприпасами, обмундированием".
Булатов предлагал высшему партийному органу рассмотреть следующие вопросы:
"1. Вывезти из леса 100 человек больных и раненых и заменить их свежими людьми из нашего резерва, находящегося на Большой земле.
2. Имеем основания заявить о создании 10-12 новых партизанских отрядов по 80-100 чел. каждый. Командиров-организаторов забросить из нашего резерва.
3. Созданные с большим трудом группы советских патриотов в количестве 365 человек, которые объединены свыше 5000 чел., требуют большой помощи в руководстве и снабжении их главным образом оружием, взрывными материалами и экипировкой.
4. Активизировать деятельность диверсионных групп на железных и шоссейных дорогах, портах, складах. К этому все условия налицо.
5. Забросить группу партийных работников в количестве 10-15 человек в качестве руководителей подпольных групп в городах и районах.
6. Забросить 500 автоматов, 300 винтовок, и соответственно к ним боеприпасов. (Оружие, которое имелось на месте, пришло в негодность из-за отсутствия смазки).
7. Забросить 1000 комплектов летнего обмундирования и обуви для действующих партизанских отрядов и вновь прибывающих.
8. Решить вопрос о снабжении продовольствием партизан из расчета 1000 человек"104.
Таким образом, видимо, есть основания утверждать, что к середине 1943 года в деятельности партизанских отрядов наметились явные улучшения, в них влились новые люди; кроме того, была упразднена должность командующего партизанским движением.
С осени 1943 года, когда в результате глубокого удара Красной Армии в низовье Днепра оборонявшаяся на полуострове 17-я армия германских войск оказалась отрезанной от главных сил, командующие группами войск на Украине и начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта неоднократно предлагали Гитлеру оставить Крым и усилить тем самым оборону Правобережной Украины. Фюрер отвергал эти предложения, считая, что оставление Крыма будет означать отход от Германии Турции, Болгарии и Румынии — по его мнению, удержание Крыма было одним из важных факторов устойчивости южного крыла восточного фронта и сохранения союзников на Балканах. Однако удерживать Крым и находиться здесь германским войскам становилось все труднее.
10 ноября 1943 г. в письме Командующего Северо-Кавказским фронтом И.Петрова и Члена Военного Совета СКФ Баюкова начальнику Крымского штаба партизанского движения Булатову ставились следующие задачи для партизан Крыма: немедленно перейти к активным действиям; проводить набеги на участках дороги: Карасубазар — Феодосия, Симферополь, Зуя, Карасубазар; Симферополь-Алушта; Бахчисарай-Симферополь; "шире развернуть сбор агентурных данных, поверяя их захватом контрольных пленных; систематически и правильно информировать население об обстановке на фронте".
По мере ослабления позиций, немцы усиливали террор против мирного населения, а также спешно эвакуировали население и имущество.
По данным ЦШПД, 26-28 сентября 1943 года в совхозе "Красном" немцы расстреляли 600 заключенных105. Тот же источник в октябре 1943 г. сообщал об эвакуации немцами из Керчи и Керченского полуострова всего имущества вплоть до мебели. Учреждения эвакуировались в Николаев, заводы были взорваны. Было также расстреляно до 1500 человек молодежи, отказавшихся эвакуироваться. Многие крупные здания минировались106.
24 и 25 ноября 1943 после сильной минометной подготовки немцы крупными силами сожгли село Бия-Сала, угнали часть населения и ушли. Оставшемуся населению было приказано явиться в Бахчисарайскую комендатуру 107.
В конце 1943 г. в борьбе за Крым назрел очевидный перелом в пользу советских войск.
Руководство Северо-Кавказского фронта считало, что операция по захвату Симферополя пока преждевременна ("ее надо тщательно готовить, но осуществить только в том случае, когда обстановка в Крыму сложится так, что захват Симферополя частями Крыма будет предрешен")108. В этих условиях было признано необходимым "всемерно укреплять влияние партизан на население и при малейшей возможности населенные пункты по восточной горной части Крыма очищать от немецких старост и немецкой администрации"109.
Согласно данным В.Булатова, по состоянию на 14 декабря 1943 г., насчитывалось 6 бригад, состоявших из 29 отрядов, и Штаб Центральной оперативной группы. В них числилось 3557 человек (русских — 2100, татар — 406, украинцев — 331, белорусов — 23, другой национальности — 697). В дальнейшем численность партизанских отрядов стала увеличиваться110. Во время наступательной операции весной 1944 года они выступали вместе с советскими войсками, освобождавшими Крым.
Уже во время освобождения Крыма, 3 мая 1944 года, многие партизаны были представлены к высоким правительственным наградам: шесть человек к званию Героя Советского Союза, 14 — к награждению орденом Ленина, 17 — орденом Красного Знамени, 23 — Отечественной войны I степени, 63 — II степени и т. д.111.
V. Освобождение Крыма. Депортации и проблема коллаборационизма
Война в Крыму вступила в завершающую стадию.
В середине декабря 1943 года отмечалась переброска в Крым на транспортных самолетах пополнения в действующие части и отправка из Севастополя морским путем немецких войск СС и военнопленных; подвозились также боеприпасы. От Констанцы до Севастопольской бухты курсировали 4 эсминца, минный заградитель, 4 тральщика и 6 эсминцев — водных охотников, а также пароходы "Румыния", "Лола", "Амур", "Кассик" и "Тисса". Базировавшиеся в Севастополе 3 итальянские подводные лодки были немцами арестованы и вывезены в неизвестном направлении112. По данным партизан на 23 декабря 1944 года, отмечалась переброска немецких войск с Керченского участка фронта в направлении Джанкоя.
Согласно разведдонесению ЦШПД, 1-4 января 1944 г. противник продолжал прочесывание лесов, партизаны вели тяжелые оборонительные бои, "со стороны противника действовали части румын, до шести батальонов немцев и части изменников". Согласно разведобзору ЦШПД от 12.01.1944 г., "изменнические формирования" составляли: 147, 148, 149, 151, 152, 154, 156 татарские батальоны (300-350 человек каждый, т.е. от 1,8 до 2 тыс. чел.), Кавказская дивизия — 17 тысяч человек, а также Грузинский батальон (700 человек), Армянский, Туркестанский батальоны неустановленной численности. Они охраняли селенья и расположенные в них склады113.
В последние годы в рамках изучения проблемы коллаборационизма исследователи неоднократно обращались к теме "изменнических формирований" вермахта. Думается, уместно остановиться на этом сюжете, затронув аспект, на который пока еще мало обращают внимания — на "человеческое измерение" данной темы. Признаться, нам трудно согласиться с теми, чьи подходы к изучению сложнейшей и болезненной проблемы коллаборационизма в Великой Отечественной войне ограничиваются бесстрастным подсчетом численности воинских формирований представителей тех или иных национальностей, служивших "на другой стороне". На наш взгляд, это вовсе не тот случай, когда статистическая точность может служить критерием исторической истины.
Так кто же они — люди, оказавшиеся "по другую сторону баррикад" — жертвы трагических обстоятельств или военные преступники? Однозначных ответов на этот вопрос в постсоветской историографии нет, и, думается, вряд ли они в принципе возможны. Рамки и проблематика данной статьи не предполагают детального исследования этой темы. Мы лишь хотим коснуться "человеческого аспекта" этой темы на примере сюжета о "татарских батальонах" — сквозь призму источников партизанского движения.
Как ни удивительно, трактовки в этих документах порой менее ригористичны, чем интерпретации некоторых современных историков. (Интересно, что в официальной документации военного периода114 слова "добровольцы", "добровольческие формирования" зачастую заключаются в кавычки — тем самым дается понять, что обстоятельства образования подобных формирований были отнюдь не добровольными.) Вот, к примеру, отрывок из документа, сохранившегося в личном фонде руководителя ЦШПД П. Пономаренко — письмо из Крымского штаба партизанского движения, где, кроме прочего, зафиксирована информация о пресловутых "татарских батальонах":
"Крымские татары, как и все остальное население Крыма […] саботирует все мероприятия немцев […]. Можно привести ряд фактов поведения татар в немецком тылу: а) в одной из подпольных организаций г.Симферополя большую работу проводит татарская интеллигенция, б) группа советских патриотов в больнице снабжает партизан медикаментами, в) в двух добровольческих батальонах созданы группы советских патриотов, которые ведут большую работу по разложению этих батальонов, г) командир отряда добровольцев, охраняющий в Джанкое военнопленных, где находится много украинских партизан и советских пленников, Саранаев Мустафа помог 7 человекам бежать из лагеря, д) командир 154-го добровольческого батальона Керимов Абдулла арестован как неблагонадежный, е) в 147-м батальоне 76 человек арестованы и расстреляны как просоветский элемент, ж) в дер. Отар Бахчисарайского района активно действует подпольная организация, з) активно действуют подпольные группы в деревнях Казантип, Насыр и др. Таких примеров активной борьбы с татар с оккупантами можно привести множество".115. [Выделено нами. — Г.Б.]
А вот письмо в центр легендарного "дяди Володи" — крымского татарина Абдуллы Дагджи — руководителя подпольной партизанской организации, расстрелянного гитлеровцами в 1943 году. В своем письме он, в частности, сообщает:
"Особенно развернули пропаганду среди татарского населения, когда продажные предатели народа — мусульманский комитет по заданию Гитлера зимой этого года должен был вербовать еще 18 тысяч добровольцев из татар[…]
в) насчет работы среди добровольцев, серьезности и важности этой работы я понимаю. Я думаю с этой задачей мы справимся с честью. Я должен сказать через моих людей кое-какие слабые места начали прощупывать. Я приблизился к трем добровольцам, они мне внушают некоторое доверие, они дали честное слово искупить свою вину перед родиной и выполнять все наши указания и задания. Ряд моих поручений они исполнили хорошо. Вот кто они:
1. Газиев Баки — из Ленинского района, окончил пединститут, литератор. Работал в институте им. Пушкина, был член ВКП(б), был депутат городского совета. 1941 год был в армии политруком, участвовал в боях под Перекопом, когда командир роты погиб, ему поручили командовать ротой. Был в пяти местах ранен, в этом положении, как он рассказывает, когда вся рота погибла, осталось еще несколько бойцов, они попали в плен. Он сейчас в батальоне добровольцев командир роты.
2. Арифов Досмомбет — из Акшеихского района — агроном, работал в земотделе, был член ВКП(б), в армии служил в береговой обороне в Евпатории. После оккупации пришли в Севастополь. В зимнее наступление немцев 1942 г. под Инкерманом попал в плен. В том же батальоне писарь.
3. Тураев Мурат — туркмен, был комсомолец, лейтенант Красной Армии, участвовал в десантной операции зимой 1942 года на Керченском полуострове, возле Феодосии, попал в плен; в том же батальоне командир взвода.
Задача этого батальона, как они говорят, служба вспомогательной полиции — охранять в городе военные объекты, склады, нести патрульные службы116.
На наш взгляд, даже очень фрагментарные сведения из биографий тех, кто упоминался в письме А.Дагджи, и обстоятельства их попадания в батальон (плен, принудительная мобилизация) дают основания говорить о преждевременности резких оценок в отношении трактовок проблемы коллаборационизма.
Разумеется, эти наши рассуждения не следует воспринимать как попытку оправдать тех, кто участвовал в карательных операциях против мирных граждан — безусловно, им нет прощения (многих из них, впрочем, суровая рука правосудия настигла уже в военные, а кого и в последующие, годы). И все же смеем утверждать, что значительная часть служивших в тех или иных формированиях вермахта попадала туда вовсе не по своей воле, а в ситуации безальтернативной и безвыходной, — и уже поэтому эти люди могут считаться прежде всего жертвами войны.(…)
—
2. Князьков А.С. Оккупационный режим. Партизанское движение // Война и общество. 1941-1945. В двух книгах. Москва: Наука, 2004. Книга 2. С.265.
3. РГАСПИ, ф.69 (Центральный штаб партизанского движения), оп.1, д.1133, л.10.
4. Вигуляров А. Евреи г.Керчи в ХIХ-ХХ вв. http://english.migdal.ru/book-chapter.php?chapid=3706. Между тем Крымский обком в декабре 1941 г. сообщал, что "Багеровский противотанковый ров недалеко от Керчи стал братской могилой 7 тысяч зверски замученных и расстрелянных фашистскими палачами русских, крымских татар, украинцев, евреев". (РГАСПИ. Ф.17, оп.43, д.1043, л.1). Современные исследования, однако, дают основания говорить, что подавляющее большинство жертв Багерово составляли евреи.
5. Автор выражает признательность за предоставленные материалы из готовящейся книги "Депортация крымских татар 1944 года: как это было" и их перевод с крымскотатарского языка главному редактору издательства "Оджакъ" (г.Симферополь, АРК) Эдие Муслимовой.
6. Статья сохранилась в: РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.111-130.
7. Отрывок из письма Н. Мамутова в книге: "Депортация крымских татар 1944 года: как это было" // Готовится к печати. Перевод с крымскотатарского языка Э. Муслимовой.
8. Согласно разведдонесению Южного штаба партизанского движения, "полицейские в селах получают зарплату из общин и пользуются всеми правами члена общины. Зарплата в селах 150 рублей, в городах — 300-450 руб. плюс специальная городская столовая". РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.122.
9. Аникеев А.А., Кольга Г.И., Пуховская Н.Е. НСДАП: идеология, структура, функции. — Ставрополь: Изд-во СГУ, 2000. С.15-17.
10. Хоркхаймер М., Адорно Т. Психоанализ антисемитизма // Психология национальной нетерпимости: Хрестоматия / Сост. Ю.Чернявская. Мн: Харвест, 1998. — С.114.
11. Гилязов И. На другой стороне (Коллаборационисты из поволжско-приуральских татар в годы второй мировой войны). Казань:, 1998. С.46.
12. Приказ Ставки Верховного Главнокомандования N270 от 16. августа 1941 года опубликован в книге: Семиряга М. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. — М.: "Российская энциклопедия" (РОССПЭН), 2000. — С.817-819.
13. Полян П. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2002. С.70.
14. РГАСПИ. Ф.558 (Сталин И.В.), оп.11, д.208, л.123-124.
15. Голос Крыма. 9.09.1942. N8793.
16. "Голос Крыма", однако, со ссылкой на статистическое бюро сообщал, что по состоянию на январь 1943 года в Симферополе проживало 397 немцев (Голос Крыма. 3.01.1943. N2141.).
17. Подробнее о "восточной политике" нацистов см.: Гилязов И. На другой стороне (Коллаборационисты из поволжско-приуральских татар в годы второй мировой войны). Казань, 1998. С.8-47.
18. Под "крымскотатарскими коллаборационистами" мы в данном случае имеем в виду тех, кто служил в различных формированиях вермахта и в отрядах самообороны.
19. Ефимов А. Некоторые аспекты германской оккупации политики в отношении крымских татар в 1941-1944 годах http://www.moscow-crimea.ru/history/20vek/efimov.html. К сожалению, ценность этой в целом весьма содержательной работы снижает отсутствие справочного аппарата, причем как в бумажном варианте (работа опубликована в журнале "Профи"), так и в многочисленных интернет-версиях статьи. Возникает законный вопрос, почему автор не считает нужным сообщить источники, которыми он пользовался при написании статьи, хотя обилие цифр и фактических сведений в его статье явно это предполагают.
20. Агентурные данные Центрального штаба партизанского движения, предположительно, на первую половину 1943 года называли следующий состав Мусульманского комитета:
1. "Куртсеитов Эреджеп — председатель комитета. Сын кулака дер. Дегерменкой. При Советской власти работал за "Табаксырье" агрономом. Доверием не пользовался.
2. Керменчиклы Ильми — первый заместитель председателя. Сын буржуазного националиста. При советской власти работал в стройконторе.
3. Абдурешитов Джемиль — второй заместитель. Сын торговца евпаторийского района. Турецкий подданный.
4. Меметов Осман — член комитета. Сын крупного кулака […] Отец его в 1928 г. был выслан.
5. Аблямитов Февзий — член комитета. Сын крупного помещика. Работал преподавателем 12 средней школы.
6. Шевкет Мустафа — член комитета. Турецкий подданный. […] Был осужден за конттрреволюцию вместе с Ибраимовым. [Ибраимов Вели — в 1924-1928 гг. — председатель Президиума Верховного Совета Крымской АССР. Репрессирован; посмертно реабилитирован. — Г.Б.]
7. Куртиев Мустафа — член комитет. Редактор газеты "Азат Кърым". Ярый буржуазный националист. Неоднократно был репрессирован советской властью". (РГАСПИ, ф. 625 (фонд П.Пономаренко), оп. 1, д.12, л.87об.).
21. РГАСПИ, ф. 69, оп.1, д.708, л.119.
22. Так, например, в январе 1943 г. "Голос Крыма сообщал": "В Симферополе на Софиевской улице закончен капитальный ремонт соборной мечети. Работу производил молодой инженер Аблаев. До большевизма в Крыму было около 700 мечетей и до 1000 человек духовенства. Большевики разрушили мечети, преследовали служителей религии. С момента освобождения германской армией уже восстановлено 250 мечетей и молитвенных домов. Около 400 человек духовенства совершает в них служение". На страницах "Голоса Крыма" не раз сообщается о проведении мусульманских праздников и посещении их представителями германских оккупационных войск. (Голос Крыма. 3.01.1943. N2141).
23. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.122.
24. Голос Крыма. 12.12.1949, N149.
25. В официальных документах переводится как "Освобожденный Крым".
26. Крымскотатарская энциклопедия. Автор-составитель Р.Музафаров. Симферополь, 1993. Том 1. С.47.
27. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.741, л.39; Крым в Великой Отечественной войне 1941-1945 / Сост. В.К. Гарагуля, И.П.Кондранов, Л.П.Кравцова. — Симферополь, 1994.- С.82.
28. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.622, л.9.
29. Из письма командующего Северо-Кавказским фронтом С.Буденного и члена СКФ Исакова Сталину (копия Пономаренко). Государственный архив Автономной Республики Крым (далее ГААРК), ф.П-1, оп.1, д.2144-а, л.46.
30. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.1045, л.55.
31. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.708, л.141.
32. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.1045, л.55.
33. Из сообщения секретаря Крымского обкома В.Булатова и заместителя штаба партизанского движения по разведке, полковника Госбезопасности П.Фокина "Агентурная обстановка в Крыму на 1 июля 1943г." (23.07.1943). РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.741, л.39об.
34. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623., л.115.
35. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.112.
36. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.741, л.39об.
37. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.116.
38. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.117.
39. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.741, л.39об.
40. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.741, л.39об.
41. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.623, л.122.
42. Голос Крыма, 30.07.1943, N90.
43. Интервью с Касиде Бекировой (ноябрь 2003 г.) Архив автора.
44. В книге: Депортация крымских татар 1944 года: как это было (Рукопись) // Готовится к печати издательством "Оджакъ" (г.Симферополь). Перевод с крымскотатарского яз. Э.Муслимовой.
45. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.1045, л.55.
46. Попов А.Ю. Правовое регулирование деятельности партизан // Военно-исторический архив. 2001. N621. С.73-74.
47. Кондранов И. Хроника событий // Книга памяти Автономной Республики Крым. 8 том. Обобщающий. С.119.
48. Из доклада А.Мокроусова на совещании секретарей Крымского обкома ВКП(б) от 12.07.1942. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.618, л.1.
49. Сообщение Попова приводится в документе "Информационная сводка N21 от 6 июня 1942 г отделения по работе среди частей РККА и партизанских отрядов, действующих в тылу противника". РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.621, л.24-42.
50. Там же, л.34.
51. Сейфулаев И. Выселение крымскотатарского народа на основе огульных обвинений//Голос Крыма, N32. 6.08. 1999, с.5.
52. Германские документы о борьбе с крымскими партизанами в 1941-1942 гг. //Документы из военного архива г. Потсдам выявлены, отобраны и переведены Г.А. Литвиным. На сайте "Москва-Крым" http://www.moscow-crimea.ru/history/20vek/partizanes.html
53. Вот, к примеру, случай, зафиксированный в рапорте комиссаров бригад С.Седова и Т.Субботина на имя начальника ЦШПД П.Пономаренко (21.07.1943 г.), — "о бандитском поведении бывшего комиссара партизанского отряда "Силыча" Чаадаева в мае 1943 года. Седов и Субботин пишут (орфография и стилистика документа сохранены): "Чаадаев с группой партизан был командирован в мае 1943 г. на спецзадание, но задания не выполнил, а на обратном пути продал партизанские лошали за самогон и, напившись сверхпредела, в д.Бруях Мглинского района Орловской области, откуда приехал со своей ватагой в д.Затесьтье, пристал к старику Краснобаеву с требованием дать литр самогона и 10 штук яиц. На отказ Краснобаев был избит шомполами, а затем и заступающейся за мужа жену его. Когда Краснобаев стал заступаться за свою жену, Чаадаев взял и расстрелял из маузера старика Краснобаева на глазах собравшегося и возмущенного населения. Краснобаев старик двух партизан нашей бригады, а третий сын в Красной армии. Через полчаса после этого мы проездом заехали в эту деревню и узнали об этом возмутительном факте. Командование II бригады и […] представитель Смоленского штаба партизанского движения капитан Тараненко отреагировали на этот безобразный факт так: Чаадаева […] с комиссаром, а нас руководителей 5-й Клетнянской бригады, обвинили в нетактичном поведении, а тов. Тараненко даже прислал официальную бумагу, где писал, что мы проявили не партизанское и не командирское поведение [нрзб.] что эти вопросы можно было урегулировать без шума, между командирами, по-товарищески. […] Благодаря такого отношения к борьбе с мародерством и бандитскими проявлениями, они не сокращаются, а продолжают иметь место и мешают правильному взаимоотношению с населением и в целом партизанскому движению". РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.1421, л.51-52.
54. Из стенограммы допроса Русанова А.Д в штабе РОА. Голос Крыма. 7.11.43. N134. Этот же текст сохранился в фонде ЦШПД: РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.761, л.14.
55. РГАСПИ, ф.69, оп.1, д.1133, л.11.
56. Вполне заслуживают доверия слова А.Русанова о том, что грабежи партизанскими отрядами местного населения — "за редким исключением" — были обычным явлением, и они отнюдь не порицались высшим военным руководством страны. На своем допрос
Вот чему надо учить в школах, а не псевдоисследования Романько
Крымец! Вы столько всего рассказали, что пора уже назваться настоящим именем. Иначе несерьезно получается! Разместите здесь же свой материал, подпишитесь. Так будет честнее.
Представьте себе СССР 1941 года. В памяти людей жестокость коллективизации, раскуркуливание, четыре голодомора, сталинские репресии. 90 % совестких людей имели основание ненавидеть Сталина и такую Родину, они хотели иной жизни. И Сталин это знал, поэтому и создал заградотряды, без них все войско разбежалось бы, не надо сказок про патриотизм. Воевать против такой родины было делом чести каждого умного человека у которого остались хоть капля самоуважения. На месте этого страшного ГУЛАГа все они, в том числе и Власов, хотели создать справедливое государство. Разве можно людей за это осуждать?
О судьбе крымско-татарских коллаборационистов, служивших в германских вооруженных силах, смотрите в следующем материале.
Материал интересный нужно же через 60лет после окончания
разобраться, за что отец народов выселил татар
Подача материала неудачна: конец-начало-комментарии-спагетти просто
Пожалуйста, дополните список литературы к статье. В тексте ссылки на 37 позиций, а в списке только 13
Извините, вот продолжение списка литературы — почему-то сайт его обрезает.
13. Сейдамет, Джафер (1.09.1889 — 3.04.1960), крымско-татарский общественный и политический деятель, публицист. Участник Первой мировой войны. Прапорщик Российской императорской армии (1916 г.). Активный участник событий революции и гражданской войны на территории Крыма (1917-1918 гг.). Один из лидеров крымско-татарского национального движения: организатор I Курултая (конгресса) крымско-татарского народа (ноябрь 1917 г.) и создатель национал-демократической партии «Милли-Фирка» («Национальная партия»). Заведующий отделом иностранных и военных дел Директории (ноябрь 1917 — январь 1918 г.) — национального крымско-татарского правительства, созданного Курултаем. Председатель Директории с 4 по 14 января 1918 г. Сторонник создания самостоятельного крымско-татарского государства при поддержке Турции. Министр иностранных дел в 1-м Крымском краевом правительстве генерала Сулеймана Сулькевича. Сторонник прогерманской ориентации. В ноябре 1918 г. эмигрировал в Турцию. В 1934 г. принял фамилию Киример. В годы Второй мировой войны придерживался антинацистской ориентации, что, однако, не мешало ему оставаться непримиримым противником советской власти.
14. ГААРК, ф. П-151, оп. 1, д. 388, л. 31.
15. Там же, ф. П-156, оп. 1, д. 41, л. 36.
16. Там же, л. 36-37.
17. Романько О.В. Указ. соч. — С. 63.
18. BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20-17/257, bl. 108-110rs.
19. Dallin A. German rule in Russia: A Study of occupation policies. — London, 1957. — P. 267.
20. Ibid. — P. 268.
21. Kirimal E. Op. cit. — S. 316.
22. Более подробно об организации «Прометей» смотри: Соцков Л.Ф. Неизвестный сепаратизм. — М., 2003. — С. 90-96; Симонова Т.М. Стратегические замыслы начальника Польского государства Юзефа Пилсудского // Военно-исторический журнал. — 2001. — N11. — С. 42-48.
23. MUhlen P. von zur. Zwischen hakenkreuz und Sowjetstern. Der Nationalismus der sowjetischen OrientvOlker im Zweiten Weltkrieg. — Düsseldorf, 1971. — S. 119.
24. Ibid. — S. 119.
25. Кырымал (Шинкевич), Эдиге Мустафа (1911 — 1980), крымско-татарский общественный и политический деятель, историк, публицист. По происхождению литовский татарин, племянник муфтия мусульман Литвы. Он и его семья переехали в Крым перед Первой мировой войной. Обучался в Симферопольском педагогическом институте, но из-за боязни советский репрессий, был вынужден покинуть Крым. Переехал в Азербайджан, а потом в Иран. В 1932 г. обосновался в Стамбуле (Турция). Через два года переехал к своему дяде в Вильнюс (Литва), где стал обучаться политическим наукам. После начала Второй мировой войны вернулся в Турцию. В декабре 1941 г. приехал в Берлин, где из представителей крымско-татарской эмиграции попытался создать национальное представительство. В ноябре-декабре 1942 г. побывал в Крыму, где был кооптирован в Симферопольский мусульманский комитет, а его берлинский штаб признан представителем интересов всех крымских татар. В январе 1943 г. официально признан немцами в качестве председателя Крымско-татарского национального центра. 17.03.1945 г. Кырымал и его центр признаны правительством Третьего рейха единственными официальными представителями крымско-татарского народа. После окончания войны поселился в Западной Германии, где начал заниматься научной деятельностью. Доктор философии (ученую степень получил в Мюнстерском университете). С 1954 по 1972 г. сотрудник Института по изучению истории и культуры СССР (Мюнхен).
26. MUhlen P. von zur. Op. cit. — S. 123-124.
27. BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 7: AOK 16 bis AOK 17, RH 20-17/257, bl. 109-109rs.
28. MUhlen P. von zur. Op. cit. — S. 125, 127.
29.Dallin A. Op. cit. — P. 263-264.
30. BA-MA, RH 20. Armeeoberkommandos. Bd. 5: AOK 11, RH 20-11/433, bl. 31.
31. Kirimal E. Op. cit. — S. 317-318.
32. Власов, Андрей Андреевич (1.09.1901 — 1.08.1946), генерал-лейтенант (с января 1942 г.), кадровый офицер Красной армии, в которую вступил в 1920 г. До 1941 г. прошел всю иерархию армейских должностей и званий до генерал-майора включительно. С сентября 1938 по декабрь 1939 г. военный советник при лидере Китая Чан Кайши. Войну встретил на должности командира 4-го механизированного корпуса. Командовал армией при обороне Киева и в битве под Москвой. 11.07.1042 г. попал в плен к немцам, будучи заместителем командующего Волховским фронтом и временно исполняющим обязанности командующего 2-й ударной армией. Изъявил желание сотрудничать с немцами в обмен на поддержку в деле «освобождения России от большевиков». С 27.12.1942 г. «председатель Русского комитета» и «главнокомандующий РОА». С 14.11.1944 г. председатель КОНР, а с 28.01.1945 г. главнокомандующий его Вооруженными силами. В мае 1945 г., находясь в Чехии, был захвачен советскими войсками. Военной Коллегией Верховного Суда СССР приговорен к смертной казни через повешение.
33. Колесник А.Н. Грехопадение? Генерал Власов и его окружение. — Харьков, 1991. — С. 66-68.
34. Андреева Е.Н. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение // Дружба народов. — 1991. — N5. — С. 203.
35. PersOnliches Archiv des Joachim Hoffmann, Ebringen, Deutschland, Grundlagen der Zusammenarbeit der Vertreter der von Rußland unterjochten VOlker. Protokoll der tagung der Vertreter der von Rußland unterjochten VOlker vom 18. November 1944. — S. 1-2.
36. BA-MA, MSg 149. Sammlung Vladimir Pozdnakoff (Vlasov-Bewegung), MSg 149/7, Bl. 131.
37. Kirimal E. Op. cit. — S. 322.
[color=red]Господа! Просьба при обсуждении материалов оставаться в рамках законодательства! Отступивших от сего несложного правила будем отключать.[/color]
Гавнюки эта татарва,гребаная