Жители столиц и областных центров откровенно недолюбливают провинциалов. Выходцы с периферии амбициозны, умеют работать локтями, ходить по головам и пристраивать свои таланты на видное место. У многих, между прочим, здорово выходит. Кто там толком разберет, чем в большей степени наградила их природа — смазливостью, способностями или нахальством — ясно одно: им удалось выйти в первачи. В отличие от столичных жителей мир не выстилался перед ними мягким пушистым ковром и оттого им приходится расчитывать исключительно на себя.
Окиньте взором шоу-бизнес: сборная команда провинциалов. Некогда признанная телевизионщиками Керчи бесталанной и неперспективной Маша Ефросинина который уже год охмуряет раскосостью своих казачьих глаз отечественного телезрителя.
«Розовый фламинго», хотя и улетел, его создательница, Алена Свиридова, в девичестве Леонова, сохраняет свое неформатное место на эстраде. Сконцентрированная на творчестве солистка балета Санкт-Петербургского Мариинского театра Ульяна Лопаткина когда-то немалыми трудами и не с первой попытки попала в знаменитое училище имени Вагановой. Добилась же коренная керчанка в искусстве куда более значительных высот, чем ее соученица по балетной школе петербурженка Анастасия Волочкова.
Политика — так и вовсе братание провинциалов. Смена караула во власти означает, что вахту у днепропетровских приняли донецкие, подхватившие на свое крыло уроженца Керчи Анатолия Гриценко. Надо думать, и Нина Карпачева, выросшая на жирной ниве комсомола, сохранит свой пост уполномоченного по правам человека Верховной Рады Украины.
Пропуск в большую науку провинциалам получить ничуть не легче. Но коль удается, то порой выходят известные не только в узких кругах, например, как политолог Андрей Никифоров.
Понятно, не одна Керчь подсчитывает дивиденды со своих уроженцев. Каждый периферийный город имеет в заначке собственных знаменитостей.
Другое дело, что узок круг по-настоящему известных, сделавших себе имя не на скороспелой и быстротечной славе эстрады, а в тиши научных кабинетов. Имел бы публичное имя доцент Таврического Национального университета Андрей Ростиславович Никифоров, ограничься он чтением лекций студентам и корпением над очередной научной работой? Известность ему придали телевизионный экран и занятие политологией. Назову другое имя — Александр Геннадьевич Григорьев — и вы, больше чем уверена, недоуменно пожмете плечами: кто таков? За те десять лет, что прошли с момента окончания Сашей керченской гимназии N 1, его имя, не сходившее в годы учебы со страниц местных газет, в родном городе окончательно забылось. Победитель всех мыслимых школьных олимпиад по физике и математике, наделенный неординарным литературным талантом и не по годам зрелым философским взглядом на мир, Саша один из немногих, на кого возлагались большие надежды в юности, сумел их сполна оправдать. Его симпатичное лицо замечательно смотрелось бы на экране телевизора или на страницах глянцевых журналов, а женщины обмирали бы от его немыслимо голубых глаз. Но Саша выбрал иную стезю и в молодые годы сделал себе имя в науке. Причем в такой, где, казалось бы, ничего по-настоящему новому создать уже невозможно — в филологии.
Десять лет назад посланные им для поступления в Литературный институт творческие работы украинские почтовики натурально замотали. Когда приглашение для поступления нашло Сашу, он уже был первокурсником Черноморского филиала МГУ. Можно предполагать, насколько большого поэта в его лице потеряла литература. Зато филология нашла большого мыслителя. Его студенческие исследования не грешили наивной попыткой осмысления литературы и компиляцией чужих научных работ и привлекли внимание ученых Московского государственного университета. Так провинциальный мальчик и выпускник периферийного филиала получил приглашение в аспирантуру МГУ. Российская столица, вобрав в себя исследовательский талант провинциала, ничем не баловала своего очередного избранника. Занятия наукой шли параллельно с прозой жизни. Саша зарабатывал журналистикой, рекламой и доказал, что талантливый человек талантлив во всём.
Можно только догадываться, каких трудов стоило заинтересованным в развитии Сашиного исследовательского таланта людям добиться для него места в московской аспирантуре, но они вполне отдавали себе отчет в том, что ученый — это штучный материал, а наука — та, возможно, единственная область, где столичные жители вынуждены потесниться, освобождая место провинциалам. Накропать диссертацию в наше время ноу проблем: от пяти до двадцати тысяч долларов — и вы ученый муж. Такими компиляторскими творениями забиты стеллажи университетских кафедр. Молодой Александр Григорьев написал работу, единодушно признанную новым направлением в изучении творчества Федора Достоевского. Честно говоря, и филологу сложно представить, что нового можно открыть в произведениях Достоевского, которые российские и зарубежные литературоведы пережевали не постранично — побуквенно.
Однако Александру Григорьеву это удалось. Как написано в автореферате, «научная новизна работы состоит в том, что изучение рецепции древнерусской мистико-аскетической традиции в творчестве Достоевского впервые предпринимается в рамках монографического исследования,… позволяет поставить вопрос о целостности религиозного мировоззрения писателя и выделить два основных аспекта, две мистические темы: непосредственное осознание Бога человеком и распознание божественных энергий в окружающем мире…». Саша, который и школьником не отличался доступностью для окружающих своего понимания мира и в исследовании оказался, как говорится, в своем репертуаре. Однако ученые филологического факультета МГУ признали не только научную ценность, но и практическую значимость работы, предложив молодому коллеге место преподавателя. Александра это, как ни покажется странным, не заинтересовало. Но филологическая наука почувствовала в Саше истинный талант и цепко ухватилась за него. Не желая терять по-настоящему ценного кадра, ему предложили место в докторантуре МГУ.
Вы спросите, откуда берутся такие таланты, и в случае с Александром Григорьевым ответ не будет сложным. Из семьи. Простой керченской семьи, где мама-бухгалтер и папа-грузчик передали свои природные способности, которые помогли их сыну, золотому медалисту, одинаково блистать в точных и гуманитарных школьных науках. Пусть читающий не обманется простотой отцовской профессии, потому что этот грузчик широтой образованности и кругозора запросто заткнет за пояс гордецов с дипломами. Но не это является главным талантом Геннадия Борисовича. Он гениальный отец и безо всякой натяжки посвятил Саше жизнь, воспитал и сделал всё, чтобы ни один совершенный им поступок не опорочил его в глазах сына: не выпил ни рюмки, не сказал ни единого бранного слова. Много путешествовал с ним, читал, и Саша познавал мир, поначалу глядя на него глазами отца. К слову, и талант к литературе Саша унаследовал от отца, который пишет вполне приличные стихи.
Многие задаются вопросом, как все же удается провинциальным талантам пробить себе дорогу. И чаще всего ответ отыскивается в простой формуле: вопреки и на преодолении. Здесь будет уместным сравнение с литературой. Сейчас сетуют, что литературы настоящей нет, зато какой она была, когда творили в стол! Так и в случае с периферийными талантами: их никто нигде не ждет, зато, если им удается проявить себя, то из них выходят Ломоносовы.
Александр Григорьев, чьей одаренностью и исследовательским талантом восхищены мэтры филологии, способен на большее. Он и в юности писал прелестные стихи, а сейчас они наполнились философией, опытом пережитого, новизной литературных образов. Кто знает, может быть, со временем (Саше нет и тридцати) и о нем, как некогда об Айвазовском скажут, «Ваш талант прославляет Ваше Отечество».
Не откажите себе в удовольствии прочесть стихи Александра Григорьева, написанные в школьные годы и в зрелой молодости, объединенные общей темой и проникнутые одним чувством — любовью к Керчи.
Как часто вспоминаю я картину:
Запрятавшись в столетий паутину,
Лежит хранимый Богом городок,
Где мы живем спокойно и устало
Провинциальной жизнью захудалой
На старый лад, на собственный ладок.
Здесь старины, в земле веками спавшей,
Боспора славы, некогда пылавшей,
История великая живет.
Здесь средь развалин побродив в молчанье,
Услышишь древних жителей ворчанье,
Которое иной не разберет.
Гробницы, где до нас еще бывали,
В век нынешний пустыми открывали,
В них находя веков лишь древний дух.
Курганы наши, склепы — уникальность.
И знаю, эти сведенья — банальность.
Но земляку я рад потешить слух.
Лежит мой город гордо и красиво
На берегу чудесного залива,
На стыке двух пленительных морей.
И из краёв заманчивой природы,
Где зёрна пальм дают под солнцем всходы,
Потянет только в Керчь меня скорей.
Мне никакой экзотики не надо,
Есть для души особая отрада:
По набережной вечером пройтись,
Подняться по ступенькам Митридата
Туда, где Царь сидеть любил когда-то,
И там душою в небо вознестись.
Окинуть сверху вечный город взглядом,
Стать отчего-то несказанно радым,
Пройтись вдоль Митридатовой гряды,
Найти удобней место, чтоб спуститься
И улицами вновь блуждать пуститься,
Здесь находя античности следы.
И вспоминать чудесную картину:
Запрятавшись в столетий паутину,
Лежит хранимый Богом городок,
Где мы живем спокойно и устало
Провинциальной жизнью захудалой
На старый лад, на собственный ладок.
Керчь, 1999
Я родом оттуда, слушай,
где море, в детали суши
вдаваясь, находит многое:
осколки стекла, монетки,
какие-то этикетки,
но — главное — Бога и
себя: свой песок, рапаньи
остатки. Дает купанье,
хотя не дается в руки, и
еще перспективу: гречей
загара присыпав плечи,
твой предок тебе навстречу
идет, собирая рупии.
Москва, 2008
