(из цикла «О врачебных ошибках»)
Из органов милиции ушёл на пенсию в таком возрасте, когда на гражданке до неё надо было работать ещё минимум пятнадцать лет. Я привык к постоянным нагрузкам; работать, если надо, сутками, забывая о еде и сне. Постоянно находился в гуще городских событий, связанных с преступностью. Приходилось ежедневно тесно контактировать с коллегами по работе и с гражданами, обратившимися за помощью в милицию. Скучать не приходилось.
Поэтому трудно было привыкать к безделью. Целые дни я проводил в гараже автомобильного кооператива, где всегда были люди, с которыми можно было поговорить на любую тему. Всё равно, нестарческий возраст упорно звал на работу. К тому же получаемая пенсия не давала возможности сидеть сложа руки. Её явно не хватало для нормальной жизни.
Через месяц безделья я начал свою работу в таможне, куда попал по рекомендации горкома партии. Успешно прошёл испытательный срок и сдал необходимые экзамены. Работа в таможне была интересной. Однако через год я уволился, так как меня не устраивало, что, кроме выполнения различных многочисленных функций, приходилось досматривать суда, уходящие или приходящие из-за границы, с целью обнаружения контрабанды. Этот показатель был самым главным в работе таможенной службы. Только расстался с милицией, где всегда требовалось что-нибудь выполнять для «галочки», и тут снова то же самое: как говорится, хоть разбейся, но выполни.
Мой свояк — одессит, имевший прямое отношение к «Союзвнештрансу,» без проблем устроил в эту организацию. Работа была не хлопотная, бумажная. Она мне наскучила через пару месяцев, и я вопреки недовольству родственника уволился оттуда без сожаления. Было неудобно получать деньги за безделье.
По рекомендации руководства УВД города меня приняли на работу начальником караула военизированной охраны морского рыбного порта. Устраивало, что работать приходилось сутки через трое. Оставалось много времени для семьи и любимого гаража, где всегда было чем заняться. Условия труда были отменными хотя бы потому, что дышал вдоволь морским воздухом. Вспоминал, как несколько лет назад на маленьком рыболовецком судне с её командой дошёл до Эль-Кувейта. Поэтому с удовольствием любовался стоящими в порту многочисленными судами всех размеров, от маленьких, бороздящих Чёрное и Азовское моря, до громадин, покоряющих океаны.
Никогда не оставался без рыбы — как свежей, так и приготовленной на любой вкус и презентованной моряками заграничного плавания. Работники караула, в основном женщины, организовывали питание на месте, орудуя с кастрюлями в комнате, приспособленной под кухню. Можно было хорошо пообедать в громадной столовой, располагавшейся на территории порта. За всё время работы в порту я ни разу не заболел, даже лёгкой простудой.
***
В городе с давних времён существовали поликлиника и больница только для жителей города, которые имели хотя бы малейшее отношение к водной стихии. Раз в году лица, работающие в порту, проходили диспансеризацию, осмотр врачами разных специальностей. Это всё делалось на месте, в порту, куда приезжали врачи. В поликлинике оставалось только сдать анализы и пройти флюорографию. Её результаты выдавали на следующий день. Несколько лет подряд флюорография показывала, что у меня с лёгкими всё в порядке. А это очень важно знать курящему человеку, каким, к сожалению, я являюсь.
Как-то после очередного прохождения флюорографии медсестра рентгеновского кабинета сказала, что мой снимок находится в регистратуре, куда я должен обратиться. Медсестра, выдавая мне снимок, до этого весело беседующая с другой медсестрой, вдруг стала серьёзной, даже печальной. Вместе со снимком дала направление в онкологическую больницу для прохождения дополнительного обследования.
Сначала я подумал, что произошла ошибка. Кто-то перепутал снимки, уверял я медсестру. Мы, смертные, всегда уверены, что плохое может случиться с кем-то другим, только не с нами. Если честно говорить, примерно так мы воспринимаем чужую смерть, даже близкого человека. Дескать, вот опять кто-то умер, но не я. Видимо, природа создала так мозг, чтобы он не был угроблен печальным негативом.
Когда медсестра скорбно сказала, что ошибки никакой нет, мне ничего не оставалось, как отойти от регистратуры и, глядя отсутствующим взглядом, бессмысленно идти вперёд, не разбирая дороги.
Я обратился к старшей медицинской сестре, с мужем которой был когда-то в заграничном рейсе. Между нашими семьями сложились дружеские отношения. Посмотрев снимок, Аня сказала, что на правом лёгком, в верхней части, имеется небольшое затемнении, что может говорить о неприятном заболевании. Взяв его, Аня пошла искать врача-рентгенолога.
Вскоре она возвратилась. Было видно по её бледному лицу, что ей с трудом удаётся оставаться спокойной. Она сказала, что врач подтвердил поставленный диагноз. Но мне нужно обязательно, не теряя времени, пройти обследование на аппаратуре онкологического диспансера, которая на порядок лучше рентгеновского аппарата поликлиники водников.
***
О том, что случилось со мной, я не стал говорить жене, чтобы не травмировать её трагическим сообщением. На все её вопросы, почему у меня плохое настроение, ссылался на усталость от работы, связанной с ночными дежурствами.
Через пару часов я пошёл домой к находившемуся в отпуске Алику — рентгенологу поликлиники водников, считавшимся очень хорошим специалистом. Однажды он, когда врачи по снимку нашли у меня рак толстой кишки, осмотрев его через рентгеновский аппарат, уверенно сказал о врачебной ошибке, принявших колит за рак. По дороге я обратил внимание, что часто стал покашливать, и у меня появилась боль в правом лёгком. От этого открытия я покрылся липким потом.
Мне очень повезло, так как Алик оказался дома, не успев с дороги распаковать чемоданы, с которыми ездил куда-то отдыхать. Увидев мой скорбный вид, он чуть не добил своим вопросом: «Что, снова врачи нашли рак?» Я молча протянул злосчастный снимок моих лёгких, не спуская с Алика глаз всё время, пока он под разными углами его внимательно рассматривал. Лицо врача было серьёзным и напряжённым. Наконец до меня дошло, что он говорит: «Не хочу прежде времени тебя успокаивать, но на девяносто процентов уверен, что вижу плёночный брак. Завтра в десять часов будь в рентгеновском кабинете. А сейчас прими что-нибудь успокоительное, и ложись спать. Тебе надо выспаться. Приучай себя к мысли, что, может быть, придётся бороться за каждый день жизни».
Конечно, за всю ночь я не сомкнул глаз. В девять часов я уже сидел перед врачебным кабинетом, с нетерпением ожидая Алика. Я понимал, что ровно через час должен буду плакать или смеяться.
Алик поставил меня по пояс раздетым за экран рентгеновского старого, видавшего виды, аппарата. Мне показалось, что он даже не смотрел на мои лёгкие, так как быстро выключил аппарат. Это меня напрягло, отчего сильнее застучало сердце. Может быть, всё ясно, и нет смысла искать что-то другое на экране, успокаивающее?
Словно молния ударило в мозг, когда услышал: «Ты долго собираешься стоять за неработающим экраном? Шевелись. Одевайся! Веди в кабак! Надо хорошо выпить, особенно мне, отпускнику, за разгаданную чужую врачебную ошибку при расшифровке снимка. Я был прав. Обыкновенный брак. На плёнке была маленького размера светлая точечка, ставшая тёмным пятнышком на лёгком при её засветке рентгеновским лучом. Мой коллега пятнышко принял за уплотнение».
***
Когда я пришёл домой, хорошо поддавшим с Аликом в ресторане, жена сочувственно сказала, что я из-за какого-то скрываемого от неё горя напился до чёртиков. Я, стараясь говорить как можно разборчивее, что только что наш знакомый рентгенолог Алик разобрался с довольно неприятной для меня врачебной ошибкой. От свалившейся на мою голову радости мы с ним выпили. Рассказав, в чём заключалась врачебная ошибка, кое-как раздевшись с помощью жены, бухнулся в постель и впервые за несколько бессонных ночей сразу заснул крепким здоровым сном.
Прекрасный человек Алик, специалист высокого класса, вскоре после нашей той памятной встречи скоропостижно умер от поразившего его рака.
