ЧАСТЬ 2-я
Начало здесь
Окунаться в море начинали рано. Как правило, в конце апреля открывали сезон купания. Какая бы ни была погода и температура воды, по традиции, 1 мая обязательно, хоть на короткое время, залазили в море. Нам казалось, что если мы этого не сделаем, оно на нас обидится, и потому всё лето будет холодным и неприветливым. На море мы уходили с утра. Домой возвращались ближе к вечеру, наевшись на берегу надранных и поджаренных на костре мидий.
…В этот тёплый летний день с утра мы находились дома, наблюдая в окно, как с неожиданно быстро потемневшего неба пошёл сильный дождь, сопровождаемый ярыми вспышками молнии и мощными раскатами грома. Через короткое время во дворе образовалась громадная лужа, продолжавшая быстро увеличиваться. Казалось, что дождь никогда не прекратится. Но ближе к обеду он стал затихать. Из-за туч появилось солнышко, неся земле ласковое тепло. Не ожидая, когда полностью прекратится дождь, наша неразлучная троица помчалась к морю. Мы любили покупаться после дождя, так как бушевавшее перед дождём после него становилось спокойным и гладким, хотя и мутным от поднятого со дна ила.
Наш переулок имел большой уклон в сторону Греческой улицы, поэтому после дождя ещё долго по нему вниз бурно мчался грязный поток воды, нёсший с собой разный собранный по дороге мусор. Этот раз поток был очень сильным, бьющим по голым ногам. Летом мы в основном ходили в одних трусиках. Вечером, помыв ноги, в них же ложились спать. Тогда это казалось вполне естественной жизнью. За счёт лета экономилась одежда и обувь, с приобретением которых были определённые сложности.
***
Под утихающим дождём мы прибежали на земляную возвышенность, в паре десятков метров от затихшего моря. Сразу обратили внимание, что под ливнем земля на несколько метров сползла. Часть её оказалось в воде, отчего у самого берега она стала неприятно мутной. Мы, разбежавшись и оттолкнувшись у самой кромки воды, бросились в морскую гладь. Женя и Костя поплыли подальше от берега, чтобы понырять в чистой воде. Я не любил глубину, особенно тогда, когда из-за толщи воды не видно дна. Мне становилось не по себе, когда, нырнув с открытыми глазами, видел перед собой только толщу воды с плавающими водорослями. Хотелось скорее вернуться на берегу.
Ребята поплыли дальше, а я через пару десятков метров повернул к берегу. Была середина лета, и потому от прошедшего дождя земля и воздух не стали холодными. Я нашёл небольшой земляной холмик и сел, чтобы тело обсохло под лучами пробивавшегося сквозь тучи солнца. Как только я уселся, мокрая земля неожиданно зашевелилась, и вместе со мной стала сползать к морю.
Я подскочил и быстро вернулся на своё место. Вместо холмика оказалось небольшое углубление. На его дне из-под земли выглядывала верхняя часть человеческого черепа, запачканного землёй. Хотя меня охватил страх, я машинально сгрёб с него землю, и он предстал передо мной, уставившись глазницами, забитыми грязью. Обе челюсти был раскрыты так широко, что были видны все зубы. Казалось, что череп кричал то ли от боли, то ли призывая на помощь.
Не отрывая взгляда от страшного кричащего черепа, на дрожащих ногах я стал от него пятиться и остановился, когда по пояс оказался в воде. Сложив ладони рупором, я закричал, что было мочи, ребятам, чтобы они быстро возвращались.
Женю и Костю я подвёл к выглядывавшему из земли черепу. Пацаны были испуганы и озадачены такой находкой. Не будучи знатоками в строении черепа, мы по ровному ряду крепких на вид зубов пришли к выводу, что неповреждённый череп принадлежал молодому человеку. Но кто этот человек? Был он гражданским или военным?
Любопытство пересилило страх. Череп вынули из земли. Самый отважный из нас, Женя, отнёс его в море и тщательно промыл. Кости черепа стали белыми с лёгким коричневым оттенком. Мы решили руками покопать землю. Едва копнув пропитанный водой после дождя слой, обнаружили разные человеческие кости. Рядом с ними находились полусгнившие лоскуты какой-то ткани. Её цвет разобрать было невозможно. По толщине материя была похожа на шинельную.
Вдруг мы наткнулись на почти сохранившийся кожаный ремень. Он стал расползаться, когда его потянули вверх. К нашей радости, на ремне была потемневшая металлическая бляха. На ней можно было рассмотреть звезду. Стало ясно, что череп и кости скелета принадлежали безымянному воину Красной Армии. Это подтвердилось ещё и тем, что рядом с ремнём нашли мокрое, разваливающееся в руках портмоне, а в нём — несколько советских монет разного достоинства. Мы их положили на место, прикрыв землёй. Решили больше не копать.
Перед нами встал трудный вопрос: что делать с черепом погибшего воина? Закопать руками глубоко так, чтобы его не смыл в море очередной дождь, мы не могли. А оставить на земле и уйти — не позволяла совесть. По общему согласию, череп и остатки ремня с бляхой принесли в наш шалаш. Кроме разных инструментов, в нём была сапёрная лопата. Ею выкопали глубокую яму, бережно положили в неё череп и бляху от красноармейского ремня.
Холмик делать не стали. На том месте посадили пышный куст молодой дерезы с сочными зелёными листьями. За ним постоянно ухаживали, поливая водой. Куст прижился на новом месте. Через пару лет он превратился в большой густой куст, разросшийся так, что объединился с кустами, его окружавшими. Осенью на них появлялись маленькие красные плоды, похожие на капли крови.
После того, как похоронили череп неизвестного солдата, мы перестали играть в войну, забросив свой штабной шалаш. Кто-то из нас тогда сказал хорошие слова: «Пусть солдат спокойно спит, и чтобы ему ничего не напоминало об ужасной войне, отнявшей у него молодую жизнь».
***
Я весь находился в том, давно прошедшем времени, не возвращаясь в настоящее. Под впечатлением воспоминаний оделся и быстрым шагом направился на работу. А в голове постоянно возникал то череп с раскрытыми челюстями, то солдатский ремень с бляхой, украшенной звездой.
Неожиданно я остановился, оказавшись на полпути к работе. Меня словно молния пронзила. Я понял, что в руках нет папки с уголовным делом. Ужас охватил меня с головы до пят. Я представил, какой меня ждёт позор с печальными последствиями: буду исключён из комсомола и вышвырнут из милиции, навсегда расставшись с любимой работой.
Я подпрыгнул на месте, развернулся в воздухе и, как мне казалось, не касаясь земли, понёсся к тому злополучному месту, от которого зависела моя дальнейшая судьба. Уверен, что тогда в беге со мной не мог бы соревноваться самый быстрый человек в мире.
Взлетев на возвышенность, я глянул вниз, и хотя нас разделяло приличное расстояние, рассмотрел на крышке люка сиротливо лежащую папку. Я испугался, что она может каким-то образом исчезнуть и, может быть, я вообще желаемое принимаю за действительное, а папкой завладел какой-нибудь непорядочный человек.
Я поверил в реальное существование папки, когда с бухающим от переживаний сердцем обеими руками крепко прижал её к груди. Машинально закурив, стал судорожно глубоко затягивать горьковатым дымом сигареты, вызвавшим неприятный кашель.
Понял, что я курю, тогда, когда окурок начал прижигать губы. Выбросив его на землю, стал ещё дрожащими руками доставать очередную сигарету и спички. В этот момент я почувствовал, как чья-то рука легла мне на плечо. Повернув голову, я неожиданно сначала увидел перед собой солдатский ремень с бляхой, украшенной звездой, а потом его хозяина. Стоял молодой парень, широко улыбаясь, показывая крепкие ровные белые зубы. Он протягивал ко мне руку с незажжённой папиросой «Беломорканала».
Я, видимо, ещё не вышел окончательно из того прошедшего времени. Увидев солдатский ремень, подскочил и, стараясь не смотреть на того, кто стоял передо мной, прохрипел осевшим голосом: «Так ты жив?» «Мужик, что с тобой? Я хочу только прикурить, так как у меня нет спичек», — громко рассмеявшись, весело проговорил парень.
Встряхнув головой, я полностью пришёл в себя, вернувшись в настоящее время. Я коротко рассказал незнакомцу о том месте, на котором стояли, не забыв упомянуть истлевший солдатский ремень, так похожий на его. Парень протянул для пожатия руку, назвав своё имя, Артёмий. «Но ты зови меня, как все друзья, Артёмом». Я назвал своё имя.
Продолжение следует
