С Валентином мы закончили Одесскую специальную оперативную школу милиции. Затем учились в одной группе юридического факультета Одесского университета. Оба крымчане. Он работал на различных должностях по оперативной работе в областном УВД, а я в своём родном городе следователем.
После учёбы работа в разных городах нас разъединила. Валентин через какое-то время перешёл в военную прокуратуру, где хорошо проявил себя, и поэтому через пару лет был направлен на должность прокурора одного советского военного гарнизона в ГДР. Это было время, когда наши военные части находились на основании Варшавского договора в социалистических странах Восточной Европы. И всё-таки мы с ним время от времени встречались, так как он хотя бы раз в два года обязательно приезжал во время отпуска на несколько дней в наш город.
В одном из пригородных посёлков проживали его родственники. В эти дни он встречался со мной, и мы по несколько часов за рюмкой водки вспоминали наши годы совместной учёбы и отдыха в прекрасном городе Одессе. К тому же, многое можно было узнать друг у друга о милицейской и военной службах. Такие беседы нам были интересны тем, что делились информацией, которую не всегда прочтёшь в газетах, или услышишь по радио и телевидению.
В очередной раз он приехал в отпуск из Берлина сначала в свой город Симферополь, а затем в наш. Как всегда, мы пошли в ресторан «Керчь». Царила весёлая и добрая атмосфера, когда люди от отдыха получают истинное удовольствие. Играет музыка, галантные мужчины приглашают на танцы нарядных и счастливо хихикающих дам, официанты между столиками бойко и умело на подносах разносят спиртное и разную закуску. В это время ещё нет перебравших молодцев, которые обязательно в середине вечера начинают выяснять отношения, кто с кем и как танцевал, кто не так на кого-то посмотрел, и по другим поводам, а то и без таковых.
Вот именно до этого момента можно было о чём-то поговорить с тем, с кем пришёл для этой цели. Чуть позже о нужном разговоре уже не могло быть речи, так как хорошо подвыпившие мужики, а порой и женщины, делали будто специально всё, чтобы ты вынужден был прекратить любые разговоры. Через несколько часов из-за общего гомона в плотной завесе от дымящих сигарет что-либо разобрать было невозможно. Оставалось или уйти из ресторана, или поддаться общему пьяному угару, влившись в галдящую, кричащую, жующую, пьющую и танцующую, слившуюся в одно целое, гуляющую напропалую массу опьяневших людей. Так как было только начало вечера, то ресторан ещё не был забит до отказа. За нашим столиком пустовало два места. Мы с Валентином выпили по пару рюмок хорошей водки, закусили и вели неторопливый разговор.
Через какое-то время за наш столик сел пожилой мужчина, который намного был старше нас. Было видно по всему, что он или ветеран войны, или давно ставшим ветераном труда. Старик к своему возрасту смотрелся хорошо. Был высокого роста и крепкого телосложения. Чисто и тщательно выбрит, хороший костюм, под которым была белоснежная нейлоновая, очень модная по тем временам рубашка с одноцветным галстуком. Голова с небольшими пролысинами, вся покрыта старческой сединой. Всё это я, как следователь, успел рассмотреть, пока мужчина садился за столик.
Будучи коренным керчанином, по одежде, поведению мужчины сразу понял, что он неместный. Больше я на него не смотрел, но слышал, как он сделал заказ у официанта и спокойно стал ждать, когда его обслужат. Валентин, наливая нам очередную рюмку водки, предложил налить и мужчине. Он поблагодарил, но категорически отказался от нашего угощения. Мы продолжали с Валентином наш прерванный разговор. Неожиданно я почувствовал чей-то взгляд, а повернувшись к мужчине-соседу по столику, убедился в том, что это он не сводит с меня старческие, чуть слезившиеся глаза, которые время от времени вытирал чистым носовым платком, белым как его рубашка.
В какой-то момент, мужчина, извинившись, и прервав наш разговор, сильно волнуясь, обратился ко мне, назвав Николаем. Я сказал, что он ошибся, так как у меня совсем другое имя. Тогда твёрдым голосом он сказал, что точно узнал меня. Не давая себе возразить, старик, чтобы не перебили, стал быстро-быстро говорить о том, как во время войны мы с ним участвовали в знаменитом Эльтигентском десанте под Керчью, как крепко дружили, и что я при атаке на немецкие окопы был тяжело ранен.
Он тогда ничем мне не мог помочь, так как продолжал бежать вперёд с атакующими. Больше меня не видел. Считал убитым. Сейчас поражён тем, что увидел своего друга Николая живым и здоровым, оказавшись за одним столиком. Очень рад был тому, что я остался таким же молодым, каким был в те страшные военные дни, и нисколько не изменился. Когда увидел меня за столиком, то сразу же узнал во мне своего друга Николая, но какое-то время сомневался, думая что мог обознаться.
Услышав же мой голос и то, как я разговариваю, убедился окончательно в том, что действительно встретился со своим боевым другом, считавшим его погибшим. Выпивая на праздники рюмку водки, поминал Николая и других погибших товарищей. Мы с Валентином не понимали, что происходит. «Какое отношения имел я к десанту, атаке и смертельному ранению?» — думали я и Валентин. Но мы не перебивали ветерана войны, который глядя на меня, не стесняясь своих слёз, продолжал говорить без остановки. Он хотел меня убедить в том, что у него в памяти осталось на всю жизнь. Его убивало то, что я отказывался признать своим другом. Когда ещё больше постаревший на наших глазах мужчина сказал, что мне, может быть, по каким-то причинам из-за боязни быть наказанным властями, нельзя признаваться в том, что каким-то чудом остался в живых, решил его прервать.
Я попросил его успокоиться и внимательно выслушать. Сказал, что, к сожалению, он горько ошибся, так как по малолетству не мог принимать участие в войне. Назвал, сколько мне лет, а Валентин тут же подтвердил правдивость моих слов. И тогда до незнакомца дошло, что я просто лицом и голосом очень похож на его погибшего друга Николая, который навсегда в его памяти остался таким, каким был, когда его сразила очередь немецкого автоматчика. Незнакомец с годами старел, но в его памяти не старел его погибший друг. Для него Николай на всю жизнь остался молодым, и уже никакие годы не могли его состарить. Время над Николаем было невластно. Оно даже в памяти выжившего друга не могло его состарить.
Мне было очень жаль незнакомого пожилого, много перенесшего горя человека, которого пришлось разочаровать. Было больно сознавать, что он никогда не сможет увидеть друга, с кем делил боевые страшные дни и последний кусок хлеба. Понимал, что рассказав о себе, в этот вечер нанёс болезненный удар старому человеку. Но я ничего другого не мог сказать. И когда незнакомец окончательно успокоился, мы втроём выпили за его не вернувшегося с кровавой войны друга.
Мы в тот вечер с Валентином больше не говорили о наших обыкновенных буднях. Помянули всех товарищей деда, которые остались лежать на Керченской земле, отдав за неё свою жизнь. Выпили и за здоровье незнакомца, приезжавшего каждый год из далёкого города в Керчь, чтобы поклониться местам, где проходили жестокие бои, и могилам тех, кто сложил свои головы, не оставив после себя потомства, не успев полюбить и жениться; кто навсегда остался молодым в памяти выживших друзей. Их жизнь была недолгой, но прекрасной. Это были мужественные люди, патриоты Родины, презиравшие смерть. А «в мужестве два главных проявления: презрение к смерти и презрение к боли». Цицерон Марк Туллий (106-43 до н.э.), римский философ.
