Международная научно-практическая конференция, прошедшая на базе Южного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии, своего заявленного статуса не оправдала: зарубежная наука представлена на ней не была. ЮгНИРО проводит конференции собственными усилиями и средствами, даже участие комитета рыбного хозяйства Украины в них номинальное, желающих спонсировать обсуждение научных вопросов по проблемам Азово-Черноморского региона не находится. Из-за отсутствия финансирования сошли на нет и прямые контакты ученых, когда россияне участвовали в промысловых советах ЮгНИРО. Тем не менее, научного сотрудничества украинских и российских ученых подобные случаи не прерывают.
Директор ЮгНИРО, кандидат географических наук Борис Панов полагает, что самый результативный контакт между учеными двух стран сохраняется в рамках российско-украинской комиссии по рыболовству в Азовском море, создание которой помогает не прерывать проведение исследований по определению запасов и корректировке правил рыболовства.
— Получается некая унифицированная деятельность украинских и российских рыбаков на Азовском море, — рассказывает Борис Николаевич Панов . — Мы участвуем в разделе национальных квот из изымаемого промыслового лимита. Конечно, если это рыбы Таганрогского залива или донские, то они фактически вылавливаются на российской стороне. Это чехонь, тарань, лещ – их под нашими берегами не промышляют. Осетровые не ловятся, по ним только дается возможность выявлять популяцию для целей марикультуры и науки. Хамса, тюлька, бычок, судак, пелингас – это те виды рыб, что подлежат дележу. Сельдь в основном вылавливается в Керченском проливе, хотя она по сути донская, потому что нагуливается там.
В рамках российско-украинской комиссии решаются вопросы научного характера, идет обмен информацией, публикациями. Есть методический семинар, на котором определяются вопросы ихтиологии, разработки, создания и эффективность использования новых орудий лова. Все, что делается в Азовском море украинскими либо российскими рыбаками, инспекциями, пограничниками, рассматривается на заседаниях этой межгосударственной комиссии, где присутствуют не только промысловики, ученые, но и представители силовых структур, министерств иностранных дел наших стран.
— Вы проводите общие с российскими учеными научные исследования?
— Все исследования, что параллельно ведутся с российскими коллегами, считаются общими в Азовском море, потому что они идут по согласованным программам, их результаты становятся научным достоянием обеих сторон. Иногда российские ученые принимают непосредственное участие в наших экспедициях, а мы в их, но подобное случается крайне редко. У каждой из сторон имеются свои фундаментальные исследования, результаты их публикуются в научных сборниках, поэтому информационно закрытых тем для ученых нет. Рабочие контакты постоянно поддерживаются, но, откровенно сказать, в большей степени это отношения нашего института и Бердянского научного центра с российскими коллегами из Азовского научно-исследовательского института рыбного хозяйства, который располагается в Ростове, и Краснодарского института того же профиля.
— Акцент в научном сотрудничестве сделан исключительно на исследованиях в Азовском море?
— По Черному морю работ совместных мало, за исключением, пожалуй, обмена информацией по промыслу массовых видов рыб. Ни россияне не ловят в наших водах, ни мы в их. Желание у наших рыбаков, понятное дело, существует, потому что азовскую хамсу крымские рыбаки, как правило, ловили под Анапой, но уже лет шесть территориальные воды России для нас закрыты, и решить вопрос захода наших судов никак не удается. Увязывается это с пограничными правилами, но мы все понимаем, в плоскости каких взаимоотношений они действительно находятся. На этом запрете украинские рыбаки теряют достаточно много, потому что это наш традиционный район промысла, где хамсы бралось намного больше, чем по Керченскому проливу.
— Заметно активизировались совместные исследования по загрязнению моря и ситуации с популяцией рыб в Керченском проливе после событий, связанных со строительством дамбы вблизи Тузлы и аварии в ноябре 2007 года. Большой урон нанесен строительством дамбы и разливом нефтепродуктов рыбным запасам?
— Потери от строительства дамбы касаются не столько рыбы, сколько изменения условий, в которых проходит рыбная миграция: течение, цветение, концентрация взвесей, биогенных элементов. Изменение среды ощущается, но, судя по популяции, особого влияния этот фактор не имеет, потому что рыбы в этом районе мигрирующие: хамса, пелингас, кефаль, барабуля, сельдь, сарган, ставрида, осетровые «не сидят на одном месте». Заметно влияние на донные биоценозы, кормовую базу, потому что изменяются условия заиления. На популяции мидий и рапанов строительство дамбы повлияло, прежде всего, тем, что начались заиления к югу от Тузлы. Подобное можно сказать и про нефтяное загрязнение. Основная масса разлитого топлива была выброшена на берег, морская вода через десять-двенадцать дней пришла к своим традиционным параметрам. А вот загрязнение берегов, очистку которых пришлось вести практически целый год, особенно на российской стороне, погубило прибрежную растительность и птиц. Гибели рыбы, по счастью, не отмечалось.
Пока что серьезного влияния на рыбные запасы нет, но опять же подчеркну, что донные биоценозы подверглись негативному влиянию загрязнения вследствие увеличения примерно в два раза содержания нефтепродуктов в донных осадках, а это отрицательно сказывается на кормовой базе, донной растительности, мидиях и рапане. Но подобное происходит не на всей акватории, а локализовано на отдельных участках, выявленных на украинской и российской стороне. Это не катастрофа. К примеру, илы севастопольских бухт загрязнены еще больше, чем Керченский пролив после аварии. Ситуация в Керченском проливе с загрязнением нефтяными осадками приблизилась к уровню загрязненных хозяйственной деятельностью акваторий.
— В этом году вы впервые использовали опыт российско-украинского фонда фундаментальных исследований и совместно с Институтом водных проблем Российской академии наук начали рассчитанную на два года работу по исследованию ситуации с донными ландшафтами в Керченском проливе. А задействованы ли ученые ЮгНИРО в международных научных проектах исследования Черного моря?
— Несмотря на то, что Украина не является членом Евросоюза, сотрудников нашего института включили в совместную работу на международных проектах по охране ресурсов, рыболовству, загрязнению Черного моря, потому что страна имеет к нему выход.
— Эти проекты носят теоретический характер или прикладной, позволяющий сотрудникам ЮгНИРО работать в качестве исследователей на иностранных судах?
— Они носят практический характер, но там нет финансирования, предусматривающего проведения совместных экспедиций. Выделяются небольшие средства в качестве финансового подспорья ученым разных стран, разрабатывающим перспективные для совместного использования направления. Это в основном гранты под конкретные исследования, результаты которых не держатся в научных «закромах».
— В рамках взаимоотношений по океаническому рыболовству вы продолжаете поддерживать отношения с учеными Москвы, Калининграда, Владивостока. Разве Украина на таком подъеме, что располагает флотом для океанического промысла?
— Не много, но одиннадцать-двенадцать судов под украинским флагом работают в океане. Они в принципе не появляются на Украине, поэтому об этой стороне рыболовства мало кому в стране известно. Украинские океанические суда ремонтируются в иностранных портах, и вылавливаемая ими рыба в отечественной торговле не появляется. Но промысел по-прежнему ведется. Из трехсот тысяч тонн, что добывает Украина, порядка семидесяти процентов приходится на долю океанического промысла тех самых одиннадцати-двенадцати кораблей.
Научные отношения в этой сфере связаны с обменом результатами наблюдений на промысле в океане, потому что у нас-то своих экспедиций нет, а у россиян есть. Выручает присутствие наших сотрудников в качестве научных наблюдателей на украинских, российских, корейских, американских, панамских судах: они следят за ходом промысла, собирают исследовательский материал. По крайней мере, мы имеем представление о том, что происходит в Мировом океане с рыбными запасами.
— Исследования в Азово-Черноморском регионе по-настоящему интересны России или она не отказывается от сотрудничества исключительно из-за амбиций Украины, претендующей на статус морской державы?
— Россия активнее нас эксплуатирует рыбный ресурс, хотя, может быть, вы и правы, что Азово-Черноморский регион ей менее интересен, поскольку у нее в отличие от Украины есть другие районы промысла. Украинско-российское общение неизбежно, чтобы быть в курсе того, чем дышит рыбная отрасль в регионе совместного промысла.
— Это дает повод для сравнения. И на чьей же стороне приоритет?
— При схожих проблемах с рыбоохраной и строительством новых рыболовных судов положение у россиян несколько лучше, наверное, потому что осталось государственное понимание значимости отрасли. Это ощущает их наука, что финансируется не тендерами и грантами, как мы, а федеральным бюджетом. Ростовский АзНИРХ, что занимается исключительно Азовским и Черным морями, получает финансирование раз в шесть-десять больше нашего института, что претендует на исследования в Мировом океане.
В России идет активная законодательная деятельность в рыбной отрасли и это дает основание полагать, что правительство России видит ее как необходимую часть своей экономики. А у Юлии Тимошенко полгода назад поинтересовались, что она думает относительно развития рыбного хозяйства, так даже она не нашлась что ответить. Одно то, что у нас в прошлом году было восемьдесят процентов рыбного импорта, говорит само за себя.
