У меня есть две фотографии из Стрыя – украинского городка на самой границе Союза Советских Социалистических Республик. Я рассматриваю их прямо сейчас и, честно говоря, чуть не плачу. Не плачУ, а плАчу.

Старый стал, и от этого немного сентиментальный.

Это история не о деньгах. Историю о деньгах нам рассказал несколько дней назад Жозеп Боррель. Помните, он грозил нашим чиновникам страшным наказанием – они больше не смогут ездить на шопинг в Милан и к… девушкам в Сан-Тропе. Для Борреля и компании – это высшая мера наказания. Адские санкции.

Я, конечно, не чиновник, но все равно спешу успокоить урода Борреля. Некоторые девушки до сих пор с удовольствием любят меня, старого, бесплатно. Нам санкции Борреля нипочем. И у меня рядом с домом хороший сельский магазин. Там есть всё, что надо русскому человеку. А до Милана – далеко и незачем.

Я смотрю на первую фотографию. На ней мой дедушка, старший лейтенант Рабоче-крестьянской красной армии Алексей Андреевич Крятов, 1939 год. Подпись на обороте: «В память моей военной службы на Западной Украине по освобождению украинцев, своих единокровных братьев, от польских помещиков и капиталистов».

На второй фотографии моя бабушка, старший сержант Рабоче-крестьянской красной армии София Несторовна Крятова, в Стрые в 1944 году. Подпись на обороте: «Память родным от вашей дочери Сони. Скоро конец войне».

Они там, на этих фотографиях, такие молодые и такие красивые…

Дедушка Алеша и бабушка Соня прошли всю войну.

Дедушка – от Западной Украины до Сталинграда и назад, до Западной Украины и потом Польши. Там, в Польше, его тяжело ранило осколком фашистского пушечного снаряда.

У меня в детстве среди игрушек были… гильзы. Много. Гильзы снарядов, которыми мои дедушка и бабушка гнали из нашей страны дедушку Олафа Шольца.

Того, который сказал, что геноцид на Донбассе — это смехотворно.

Могу, конечно, ошибиться… Хотя вряд ли. Пытался найти, кем был дедушка Олафа Шольца… Не смог… Но, думаю, он был тем, кем был…

Я прошу у вас прощения за этот немного рваный текст. Но он сегодня таким и должен быть.

Я пишу и слушаю Чичерину. Рвать. Где-то далеко ведут бой в чужих городах наши мечты. В клипе – герои России. Гиви. Мотор. Захар. Они не дожили. Их убили. Где-то далеко умирать на войне. И опять всё готово для того, чтобы рвать, и легко наполняются яростью наши сердца. И плевать, что никто не хотел умирать, нам не жалко себя, а тем более слов и свинца.

Сейчас там, на Донбассе, играют гильзами нынешние дети. Хорошие игрушки. Учат на всю жизнь.

Теперь и в Киеве немного есть.

Я бы еще в Берлин и Вашингтон забросил.

Шутка.

Вот наградные листы моих дедушки и бабушки. За боевые заслуги. За оборону Сталинграда. Учетно-послужная карточка бабушки. Она ушла на войну 22 июня 1941 года. И прошла ее от начала до конца. Кстати, спешу успокоить бандеровцев. Не бойтесь, на этот раз российская армия до Стрыя не дойдет. С нас хватит Киева.

И, конечно, Харькова.

Моего Харькова.

Я родился в маленьком украинском селе в Харьковской области, на самой границе с Россией. Мой родной язык – украинский. Я говорю на нем заметно лучше Зеленского. Меня учили читать, писать и считать старший лейтенант и старший сержант Рабоче-крестьянской красной армии. Я хорошо умею считать. В детстве ездил на математические олимпиады.

Мы посчитаем, сколько людей убили бандеровцы на Донбассе.

В русском городе Харькове живет один из друзей моего детства. Когда всё это кончится, мы поедем с ним на родину, в наше маленькое село на берегу реки, мост через которую в панике взорвали позавчера бежавшие бандеровские вояки…

Или нет, не так.

Сначала он приедет ко мне.

И мы поедем в Севастополь.

Я там рос, а он там служил на краснознаменном Черноморском флоте. На его флагмане — крейсере «Жданов». Мы купим вина и пойдем на море.

А потом – да, мы поедем из Севастополя в ту самую нашу деревню. И пойдем на речку. И я обязательно войду в нее еще раз.

И еще, еще…

Еще я обязательно возьму с собой футбольный мяч.

И мы сыграем.

Бесплатно.

А Боррель с Джонсоном пусть подавятся своей Лигой чемпионов.

— Будь ласка! Ну так что вы всё-таки видели? Как же вы не заметили? Мы же сегодня над моей Украиной дрались!

— А как тут заметишь? Те же поля, дороги, сёла…

— Э, нет. А воздух? Другой! А небо? Голубее! И земля зеленее!

Старик Леонид Быков, кстати, похоронен в Киеве, на Байковом кладбище. Нехорошо ему там было последние годы. Но теперь всё наладится.

И, помните, маэстро тоже играл… в футбол.

Не хочу больше ничего писать. Меньше слов, больше дела. А наше дело – правое, и победа будет за нами. Хотя мое дело – это, конечно, слово. Но если что — вот мой военный билет. И строчка оттуда: автомат Калашникова, модернизированный номер 608187. И это автомат Калашникова не из того арсенала, который вчера одни идиоты раздавали другим идиотам в Киеве. Это другой автомат.

А у дедушки с бабушкой было по ППШ.

Еще раз прошу прощения за этот рваный текст.

А на войне как на войне — дороже жизнь и смерть вдвойне. Мы переплавились в металл, прочней металла мир не знал. Чичерину никогда не позовут на Евровидение. А я никогда его не смотрел и не собираюсь.

Это было эхо недели.

И эхо войны.

Которой скоро конец.