Репутация остается. Это и есть капитал

В день, когда Керчь стояла на ушах по случаю приезда председателя правительства Крыма, в городе находился еще один визитер, возможно, более интересный для пытливого ума, чем республиканский чиновник, — <b>Владимир Васильевич Месаксуди</b> <i>(на фото)</i>, наследник самой, наверное, известной фамилии керченских промышленников. Грек Иван Христофорович Месаксуди поселился в Керчи до Крымской войны и, занявшись торговлей и накопив достаточный капитал, стал купцом первой гильдии. <br />
У него, как полагалось в русских сказках, было три сына. Один из них, Константин Иванович Месаксуди, потомственный почетный гражданин, прадед приехавшего в Керчь гостя, является знаковой фигурой для Керчи.

Он был самым богатым и известным предпринимателем, успешно занимавшимся табачным бизнесом, имевшим крупнейшую в России табачную фабрику, производившую изделия самого высокого качества. Это были лучшие отечественные листовые табаки и папиросы, пользовавшиеся особым спросом у российской элиты. Фабрика Месаксуди сначала располагалась в квартале на месте нынешнего сквера Мира, а затем, уже после смерти основателя производства, в 1915 году, на берегу моря выросли новые корпуса, принадлежащие с 1944-го судоремонтному заводу.

Константин Месаксуди, как свидетельствует историография, отличался от других капиталистов очень важным качеством: он проявлял постоянную заботу о своих рабочих, заботился о том, чтобы успешно разрешались их социальные проблемы. Для этого существовала специальная касса взаимопомощи, кооператив, в котором продукты реализовывались дешевле, чем в городе, детские ясли для детей работниц. Кадровые рабочие получали денежные премии, подарки по случаю бракосочетания и рождения детей. Существовал так называемый «инвалидный капитал», и рабочие вследствие травм и увечий получали пособие. На средства хозяина содержались аптека и амбулатория. Потомком этого во всех отношениях выдающегося промышленника и является приехавший из Франции Владимир Васильевич Месаксуди.

Фабрика, национализированная в 1920 году, просуществовала до начала войны, оставаясь самым крупным предприятием табачной отрасли в Крыму, сохранив во многом прежнее качество продукции. Сейчас на здании бывшей табачной фабрики на средства Владимира Васильевича Месаксуди установлена мемориальная доска.

Семейство Месаксуди почти в полном составе эмигрировало из Керчи в 1919-м. И нынешний гость Керчи тоже приехал из Франции. Это его третий приезд на родину деда и отца. Более пятнадцати лет назад он впервые оказался в Керчи при весьма необычных обстоятельствах, переполошив и удивив своим приездом всех, кто только имел малейшее представление о Месаксуди. Как к своему великому изумлению выяснил необычный визитер, эта фамилия в Керчи не забыта. Даже не зная в точности, как звали этого самого Месаксуди, практически каждый керчанин запросто укажет на судоремонтный завод как на табачную фабрику Месаксуди.

Владимир Васильевич Месаксуди и его сын Кирилл
у памятной доски на построенном в 1915 году
здании табачной фабрики Месаксуди»

Первым человеком, с которым Владимир Васильевич познакомился на родине своих предков, совершенно случайно оказался старший научный сотрудник Керченского историко-культурного заповедника Владимир Санжаровец. Он и рассказывает читателям о русском посланце Франции, томимым неведомо откуда взявшимся чувством ностальгии.

— Начну издалека. У Владимира Васильевича два родных языка, потому что он с молоком матери, русской дворянки, впитал русский язык, этот язык для него родной, который стал ему гораздо ближе, когда он стал посещать Россию. В конце перестройки он оказался одним из первых предпринимателей Европы, занявшихся созданием совместных предприятий. У него была мечта создать нечто такое, чтобы объединило в определенных отраслях экономику Франции и России. Для этого и была создана фирма «Евросимекс», искавшая партнеров для объединения. Особых результатов он, к сожалению, не достиг и в 1998-м, когда в России случился дефолт, ему пришлось свернуть свою деятельность в России и отойти от бизнеса.

В 1996 году Владимир Васильевич решил стать российским гражданином, поскольку всегда ощущал себя русским, каковым по сути является и по крови: на три четверти точно русскими были его бабка и мать. Исходя из того, в какой среде он воспитывался, то это только прибавляет ему русскости: он окончил русскую гимназию, изучал русский язык, русскую литературу, русскую культуру. В русской среде рос и воспитывался и всегда знал, что корни его в России. Задумался он над тем, кто он и откуда, уже на склоне лет. И проведя много лет в России, занимаясь там бизнесом, будучи лично знакомым с Ельциным, которого вспоминает без особого восторга, считая его правление годами развала России и большой беды для России, Месаксуди решил принять российское гражданство.

Для этого требовалось заполучить документы, что его отец родился в России. Он обратился в государственный архив Крыма, и в Симферополе ему случайно попалась на глаза статья нашей сотрудницы Виктории Николаевны Боровковой, посвященная семье Месаксуди. С этой статьей как с путеводителем он с переводчицей и помощницей Натальей Михайловной Иванкевич едет в Керчь. На автовокзале такси останавливается, и кто-то указывает им, что неподалеку находится музей. Они приходят ко мне, и он говорит: «Здравствуйте, я Мисаксуди».

Я был в шоковом состоянии: мы не знали ни о ком из наследников, да мы ведать не ведали, существуют ли такие вообще: никакой информации не было! Это вполне объяснимо: в советское время никаких контактов с эмигрантами иметь не полагалось. И тут является человек и объявляет себя наследником известной в Керчи фамилии. С этого всё и началось.

Устроившись в гостинице, он приглашает нас в ресторан. Мы садимся за столик, и я провожу эксперимент, который он всякий раз при встрече вспоминает. Я спрашиваю у официантки, знакомо ли ей имя Месаксуди, и она, ничуть не удивившись, словно речь идет о ближайшем родственнике, отвечает: «Да, вон за рестораном бывшая фабрика Месаксуди». Владимир Васильевич был сражен и потом мне признавался, что двое суток ходил сам не свой, в нем все перевернулось: оказалось, это имя живет в Керчи, его знают в городе, они не умерли как семья, они живы здесь. Это было для него волнительно и похоже на шок. Он был приятно удивлен этим и восхищен тем, что носит такое известное и незабытое имя.

И когда мы на следующий день отправились на бывшую табачную фабрику, опять же нам встретились люди, которые стали рассказывать, что на ней работали их деды и прадеды. Работал в те годы на судоремонтном заводе начальник деревообрабатывающего участка Смирнов, который стал рассказывать, какого качества выпускались на ней папиросы.

И хотя он говорил о предвоенном периоде, изделия фабрики оставались такими же качественными, как до революции: там продолжали работать те же мастера, оставался костяк рабочих, сохранялись традиции. Месаксуди встретил человека, который не напрямую, а тоже через своих предков, хранит в семье их рассказы о жизни и работе на фабрике его прадеда, показывает наследнику здание яслей, что были на территории. Это здание было точной копией первой фабрики, на фронтоне которого стоит дата — 1867 год, время начала богатства и славы Месаксуди. Всё это привело приехавшего из Франции гостя в состояние необычайного волнения, которое он увез с собой — это состояние души он хранит до сих пор.

…А молодые наследуют их желания»

— А желания возродить производств знаменитого в Европе табака у него не возникало?

— Почему же, было. После первого приезда в Керчь Месаксуди стал мечтать о возрождении в Керчи табачного производства и начал искать такие возможности. Он сделал для себя открытие, что это имя – российский бренд. Но его идея не имела успеха, поскольку в тот период на Украине много было монополизировано американской фирмой и ему сразу же стали не только намекать, но и открыто говорить, что это бесперспективное дело.

Однако он не оставлял эту идею и был согласен на небольшое предприятие, прячущееся в нише большого табачного бизнеса, в память о некогда существовавшем здесь. Но такой возможности ему не дали: городские власти без особого энтузиазма восприняли эту идею и дали понять, что в здании бывшей табачной фабрики это невозможно, а он о другом не мечтал, стремясь возродить производство там, где оно зародилось. Больше к этому вопросу он не возвращался. Хотя обида осталась.

— Так может, подписание соглашения об ассоциации Украины с Европейским союзом поможет наследнику богатейшей фамилии реализовать свою мечту или, по крайней мере, завещать ее исполнение детям? Наверняка, отыщутся и другие претенденты на наследство? Как гласит восточная мудрость, «старые хозяева всегда возвращаются».

— Как это не парадоксально звучит, шестеро сыновей было у Константина Ивановича Месаксуди, и, за исключением Владимира, продолжившего основную ветвь фамилии, никто не имел детей. Он имел в Керчи свой дом, который сейчас всем известен в городе как здание управления милиции на Ленина,8. И конечно, больнее всего для Владимира Васильевича то, что этот дом не принадлежит ему.

Он откровенно высказался, что, существуй на Украине закон о реституции, он бы претендовал на него. Я напрямую спросил его об этом, и он ответил, что, может быть, претендовал бы на всю принадлежавшую семейству Месаксуди недвижимость, но, скорее всего, отказался бы от зданий, где сейчас находятся музей и судоремонтный завод, – его интересует только дом отца. Во вступление Украины Евросоюз в ближайшее время он не верит, полагает, если это и случится, то не раньше, чем лет через десять.

— Хранятся ли у него семейные ценности?

— Увы, ничего не сохранилось. В 1922 году семья попала в Париж. Какие-то богатства в то время еще сохранялись, но, попав во Францию, они вынуждены были продать их, чтобы как-то жить. Продали за бесценок якобы в Лувр, хотя затем эти вещи оказались в одном из его филиалов. Сейчас они хранятся в музее пригорода Парижа как «коллекция Месаксуди»: там золото сарматского периода.

Когда какой-то американец узнал, что они продали эти вещи музею за бесценок, он пообещал им дать за них в несколько раз больше. Месаксуди кинулись в музей, но там им сказали, что они ввезли колоссальные по стоимости золотые вещи нелегально, без уплаты пошлины, поэтому заявят на них в полицию. Таким образом их взяли на крючок, и на этом всем богатствам семьи пришел конец. Никаких других реальных богатств у них не было, правда, имелся вклад в Дойчбанке, миллион марок, но, видимо, нынешнего наследника фамилии опередили: как он выяснил, такого вклада не существует.

— Самый старший наследник Месаксуди приезжает в Керчь не один, а с сыновьями. Они тоже заражены «вирусом» русскости?

— Действительно, в поездках его сопровождают сыновья: таким образом он старается обратить их, что называется, в свою веру. Но старшие, Жан-Мишель и Александр, не проявляют интереса к России и русской культуре. И что удивительно, Россией «не болеет» Александр, работавший в Москве, учившийся там и женившейся на знающей русский язык француженке.

Одна надежда Владимира Васильевича – младший Кирилл, разделяющий его интерес к России, изучающий русский язык. Именно Кирилл настоял на приезде в Керчь, что очень важно для отца: не он младшего, грубо говоря, затащил сюда, как старших, а самый юный наследник фамилии стал инициатором поездки. Кирилл бывал в Санкт-Петербурге, Москве, Севастополе и не мог не приехать в Керчь. Эта поездка была приятной и волнительной не только для отца, она оказалась таковой и для сына, что отцу вдвойне приятно. Он увидел многое из того, что не видел в своих двух предыдущих поездках: восстановленный музей, Золотую кладовую, крепость «Керчь».

— Есть ли еще столь привязанные к исторической памяти предков наследники богатых фамилий Керчи, кто или бывал здесь или хотя бы просто полюбопытствовал о том, что сохранилось?

— Я таких не знаю, честно вам говорю. Кроме приезжавших сюда из Франции потомков купца Харитонова и Сокольского, других не припомню. Надо сказать, что и они были приятно удивлены, узнав, что их предки были владельцами мощнейших паровых мельниц и производили лучшую в Европе муку.