Крымское Эхо
Архив

Рыба гниет с головы

Рыба гниет с головы

Пару лет назад керчане животики надрывали, глядя на мучения игрока «Поле чудес», силившегося угадать название царской рыбы <b>барабульки</b>. Не знал товарищ ни барабульки, ни вкуса ее, ни второго, не менее популярного названия, которое силился подсказать ему ведущий, — <b>султанка</b>. Рыбка и впрямь царская, особенно когда видишь на любом керченском рынке ее цену: крупная, с плотненькой такой спинкой — пятьдесят гривен за килограмм, самая мелкая, кошачья радость — по тридцать. Так что рядового керчанина от незадачливого игрока «Поля чудес» отличает немногое: она ему известна по имени и в лицо. Над любимыми керчанами местными видами рыб — барабулькой, кефалью, сарганом, ставридкой, камбалой, судаком — нависла <b>реальная угроза</b> ухода в историю, как произошло с осетровыми.

Сегодня рассказы керченских старожилов о красной рыбе и черной икре, килограмм которой за двадцать пять рублей можно было в конце восьмидесятых купить прямо на работе или в парикмахерской, воспринимаются больше похожими на мифы Древней Греции, чем на правдивые истории недалекого прошлого.

И не удивительно, потому что и в самой Керчи об осетровых, которые прежде водились по праздникам в холодильнике у каждого дома, и думать забыли. Те мальцы, что высушенными продаются на Чонгаре, нанизанными на каждый палец торговцев, на языке рыбаков называются чопиками. Директор ЧП «Зори Азова» Георгий Гайдаржи так и говорит: «Если это краснюк, то я турецкий султан. Как осетровые будут, когда вылавливают мелочь, а осетру расти минимум лет семь-восемь. Осетр меньше десяти килограммов весом раньше вообще не считался рыбой«. На керченской стороне краснюком остерегаются сейчас промышлять и самые отчаянные головы, не желая иметь за одного чопика море неприятностей: от рыбинспенкции и пограничников никакими деньгами не откупишься. Но бердянская сторона Азова продолжает беспредельничать на осетровом промысле — их добычей на Чонгаре и торгуют.

Извели краснюка уже в самостийной Украине. В СССР на ее промысел разрешение давалось для научных целей и специального лова, на рынки она «выбрасывалась» в редкие ярмарочные дни, где машину рыболовецкого хозяйства штурмовали, как Зимний. Зато уж в девяностые годы началась полнейшая вакханалия. Иной раз казалось, что все оставшиеся без работы керчане промышляют краснюка, лов которого довел до гробовой доски в те годы ни одну буйную голову. Несмотря на то, что официальное разрешение давалось на промысел трех аханов (специальных сетей для лова осетровых), браконьеры развернулись мощно. Рыночные торговцы покупали сотню килограммов рыбы у официального промысловика, обзаводясь разрешительным документом, а вся остальная рыба шла из браконьерских бригад под прикрытием одного и того же кассового чека. Эта схема пережила все виды борьбы с ней и показала свою жизнестойкость ко всякого рода проверкам. Только теперь уже не краснюк фигурирует в кассовом чеке рыночного торговца, а та же, к примеру, керченская сельдь.

Под прикрытием официальных ЧП, имеющих разрешения на промысел и квоты на изъятие, по-черному реализуют браконьерскую рыбу. Купил у ЧПешника десять килограммов сельди и хоть полгода торгуй якобы ею, ссылаясь на низкий покупательский спрос. Это беспроигрышный и бессмертный вариант, который не впрямую, а как бы по касательной уничтожает ценные породы местной рыбы. Многие по незнанию или по глупости к этим видам не причисляют керченскую сельдь, отзываются о ней с пренебрежением, сравнивая ее размеры с крупной атлантической.

Это непонимание идет от того, что в советские времена вся керченская сельдь шла в спецхолодильник N5 в Москву, откуда поступала на цековский стол, как до революции на царский. Керченская сельдь была для местных своего рода валютой: с десятком малосольной рыбы каждый керчанин чувствовал себя в той же Москве дорогим гостем. Перед ним как перед иностранцем запросто открывались двери номеров гостиницы «Россия». Чтобы своим же колхозникам председатель рыболовецкого хозяйства мог продать по два килограмма керченской сельди к Новому году, ему приходилось вызывать инспектора по качеству для составления акта о надорванности хвостов или покраснении глаз и непригодности сельди для отправки в Москву.

На Средней косе керченскую сельдь промышляли шесть рыболовецких бригад, включая самого именитого, Героя Социалистического Труда Василия Почтаря. Именно ему довелось зимой 1981 года взять волокушей сто пять тонн керченской сельди. Это был, по свидетельству рыбаков, последний удачливый на лов сельди год. Но и этот улов мерк на фоне добычи шестидесятых годов, когда керченской сельди в городе было в прямом смысле море. Солилась она особым способом, чтобы при высокой жирности не отдавать, как говорят в Керчи, загаром, то есть душком, неприятным запахом: льдосолевой смесью, которая, постепенно оттаивая, надежно для длительного хранения просаливала сельдь.

В последние несколько лет керченская селедка вроде как перестала быть местной экзотикой. Ею, как и барабулькой, сарганом, ставридкой, кефалью, камбалой, судаком да даже первой хамсой, керчан кормят бригады прибрежного лова. Из-за малых объемов крупные рыболовецкие хозяйства с этими видами рыб «не связываются», им нет экономического резона «бегать» по морю в поисках этого пусть ценного, пусть дефицитного, но мизера, который вполне себе даже ничего кормит прибрежников. Они не содержат раздутый штат, в среднем рыбаков тридцать кормят одного директора ЧП да приглашаемого для отчетов бухгалтера. Конечно, налоговую не устраивает нерегулярность поступления обязательных отчислений, но тут уж дело не в утайке доходов, а в сроках путины и рыбацкой удачи. Если начать терзать рыболовецкие ЧП, то рыбу они, естественно, ловить не перестанут, но закроются, уйдут в тень, а керчане, кто в основном, не считая высокого столичного начальства, кормится местной рыбой, не увидят ни кефали, ни саргана, ни камбалы, ни сельди.

Однако руководители крупных рыболовецких хозяйств прибрежников, мягко сказать, не жалуют, видя в них конкурентов. Объемами вылова составить конкуренцию ЧПешники, конечно же, не могут, но по разнообразию ассортимента им равных нет, тем более что рыба у них вся исключительно местного происхождения. И ту же хамсу, взятую бригадами прибрежного лова, никогда не сравнить по качеству с судовой. Лов хамсы начинается, вот как, например, в нынешнем году, в отсутствие устойчивого холода и снижения температуры воды до восьми градусов, поэтому на судне она, что называется, горит. Особенно если делается ни один замет, а два, которым задавливается нижний слой рыбы, а значит, лопнувшей хамсой портится весь улов. Сделать замет не так просто, потому что хамсу прежде надо найти, на что вместе с выловом уходит часов пять-шесть. Ставниковая же хамса не проходит насос, которым судовую дважды перегружают из кошелька, а потом на берег. Бригады прибрежного лова выходят на промысел по темноте, часов в пять утра, пока чайки и бакланы не начали бить ставники, хамсу подбирают черпалкой, укладывают в маленькие ящички и к открытию рынка рыба уже на прилавках. Ее отличить от судовой проще простого: она всегда с шелухой и самая свежая: между выловом и реализацией часа два.

Несмотря на очевидные для покупателей плюсы прибрежного лова, у крупных рыболовецких хозяйств к ним претензий предостаточно. Иногда они путают прибрежников с браконьерами, хотя недобросовестных предпринимателей хватает и в малом рыбацком бизнесе. Занимаются они перегрузкой рыбы на рейде, что бешено сбивает цену на продукцию крупных хозяйств. Схема до боли проста. У прибрежника или браконьера есть суденышко, но покупать за триста-четыреста тысяч гривен кошелек ему никакого резона. Всех затрат, что заправить судно солярой, добежать до рейда, где капитан сейнера включит насос и перекачает ему в трюм нужное количество. Браконьерское суденышко летит к берегу и по-быстрому сдает рыбу оптовику, зарабатывая на этой операции тысяч десять-пятнадцать. И это на хамсе, потому что на пиленгасе капитан за килограмм рыбы получает где-то порядка трех гривен, а сдается левый улов оптовикам минимум по восемь-девять, так что навар за ходку доходит до пятидесяти тысяч.

Уважающий свой бизнес ЧПешник на такую сделку не поведется ни за что, потому что в ней ни смысла, ни выгоды. У него на рынке тот же пиленгас примут почти по базарной цене: к примеру, он сдаст в разгар путины рыбу по семь гривен за килограмм, а покупателю она обойдется в десять-двенадцать, что выгодно любому участнику этой торговой цепочки. Некоторые винят в косвенном попустительстве браконьерству и недобросовестной организации прибрежного лова самих же руководителей крупных рыболовецких хозяйств, видя причину согласия капитанов левачить в их скаредности при расчетах. И это есть, когда жмутся заплатить людям настоящую цену за их работу. Но маржа между оплатой браконьера и официальной заработной платой появляется от того, что руководитель крупного хозяйства и не может при действующем законодательстве заплатить хорошую цену за рыбу, иначе налоги его разденут. А браконьер, как пионер, всегда готов заплатить больше, потому что работает без налогов, содержания аппарата да и соляру палит не зря, а выходит в море, наверняка зная, что нужное количество рыбы ему заготовлено. Само же промысловое судно, принадлежащее хозяйству, могло до этого и три дня пробегать по морю вхолостую, спалив при этом соляры на пару тысяч гривен.

Несмотря на взаимные обиды и претензии, и у крупных промысловиков Азово-Черноморского бассейна, и у бригад прибрежного лова есть общие беды. Первая и основная — исчезновение специфической рыбы Азовского и Черного морей. Причем речь не только о тех же саргане, камбале, кефали, ставридке и барабульке, а и о пока что прозаическом бычке. Рыбаки еще десять лет назад обращались в Верховную Раду, правительство, к президенту с просьбой на законодательном уровне запретить работу океанических судов в Азовском море. При десятиметровой глубине Азова его как плугом перепахивает рыболовный траулер с тралом, имеющим горизонтальное раскрытие до ста метров и вертикальное в десять, вчистую уничтожая кормовую базу той же керченской сельди, сокращая ареал нереста и нагула рыбы. Декадный вылов рыбы этими судами равен годовой добыче всех работающих на Азове по научной программе сейнеров. Интенсивный траловый промысел способствовал чрезмерному изъятию бычка, запасы которого еще полвека назад казались ученым неисчерпаемыми.

Выкашивает рыбное поголовье и открытая зеленая улица контрольному лову. Лампарную съемку, во время которой делалось несколько тралений для проверки численности рыбы, заменили круглогодичным контрольно-наблюдательным ловом, где работают двадцать судов, которые, понятное дело, убиваются не ради тонны пиленгаса. Это фактически узаконенное браконьерство. Суда, допущенные к контрольно-наблюдательному лову, оснащены импортными спутниковыми навигационными и мощными моторами, которые рядовым промысловикам не снились в самом сладком производственном сне, а установленные ими жаберные сети перетянули Азов так туго, как чулок-сетка на ноге модницы. Беспокойство за состояние популяции рыб в южных морях высказал уже и Евросоюз, который опасается, что Черное море превратится в мертвое. Та же участь грозит и Азову, который нуждается в разработке новой политики рыболовства, направленной на защиту рыбных запасов, что гарантирует не только сохранение экологии, но и развитие экономики страны.

Структур, которые должны обеспечивать стабильность состояния рыбной отрасли, непомерное число. По подсчетам рыбаков, их работу контролируют и проверяют более тридцати организаций и служб. И был бы хоть толк от того, что промысловиков под колпаком держит такое количество государевых чиновников: взятки, поборы, договорные уловы и выходы в море, крышевание, вражда между проверяющими ширятся и множатся. Просто удивительное дело, как в цивилизованных странах обходятся без контролирующей надстройки — участковой, местной и столичной рыбинспекции, морских и береговых пограничников. Упрощенные варианты проверок предлагают сами рыбаки, которые лучше всех контролеров знают, как выстроить проверочную схему, чтобы вложить объемы вылова в квоту и общий лимит.

Но проблемы в отрасли решаются медленно, а главное, по мнению рыбаков, неграмотно, поскольку специалистов, прошедших школу производства, на руководящих должностях в беспрестанно меняющейся государственной руководящей структуре, которая в последнее время стала называться агентством по рыбному хозяйству, по мнению промысловиков, практически нет. За двадцать лет рыбаками Украины руководили ветеринар, директор магазина и даже цирка, да и сегодня основной руководящий костяк отрасли представлен в лучшем случае добытчиками. И тут уместен вполне рыбный вывод о состоянии отрасли: рыба гниет с головы.

 

Фото вверху —
с сайта shkolazhizni.ru

 

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Если бы я был симферопольским мэром…

Медвежья охота

Ольга ФОМИНА

С родным языком теперь можно встретиться в крымском Интернете

.

Оставить комментарий