Живущая в Калифорнии Полина Рудь, рожденная в Керчи, выйдет на пенсию в 66 лет и 7 месяцев, тогда как ее одноклассницы к тому времени уже законно наотдыхаются 12,5 лет. Ее редкая специальность — морская геология — в Штатах не пригодилась, и она меняла взлелеянную детской мечтой профессию столько раз, что за двадцать с лишним лет жизни за океаном вспомнить все сразу не удается.
Но Полина не то что не ропщет — она настроена на редкость оптимистично. И за свое нынешнее счастливое состояние она благодарит Михаила Горбачева. Он сделал для ее родных то, чего несколько поколений безуспешно добивались полвека: воссоединиться разобщенной революцией и войной семье.
Таких благодарных Михаилу Сергеевичу за перестройку людей еще надо поискать. Чаще всего ему достается на орехи — так люди распоряжаются им же данной свободой слова. Что и говорить, как политик он оказался в истории фигурой далеко неоднозначной. Мир целует его в макушку, а большая часть населения постсоветского пространства рассказывала, а теперь, в 25-летие перестройки, вспоминает сложенные о ней анекдоты. Зато в нашей общей памяти Михаил Сергеевич занял место первого в стране человека, о котором анекдоты и стишата рассказывали уже не под одеялом, как о старцах Политбюро, а, как он и настаивал, гласно.
Михаилу Горбачеву вполне подходит народное определение «хороший ты мужик, но не орел». Хорошие задумки Горбачева или довели до абсурда, как с вырубкой виноградников, или оставили на полдороге, как с обеспечением каждой советской семьи отдельной квартирой. Он, может быть, и не опередил время, но нас, граждан советской страны, точно раскрепостил. От него мы узнали, что ни один Ленин прост, как правда, — Михаил Сергеевич говорил то, что думал, и делал это не только с трибуны, но и в гуще народных масс. Это он первым вышел в люди, и народ ощутил заботу партии конкретно, подержавшись за руку Генерального секретаря.
Ему так и не удалось освоить затейливое для его языка слово «Азербайджан», зато от него мы узнали подзабытое теперь иностранное слово «консенсус». В свет вышли газеты с такими статьями и на такие темы, которые до той поры слышали редкие обладатели мощных транзисторов, принимавших западные «голоса». Страна действительно стала самой читающей в мире: выписывала пачками газеты и толстые журналы, проглатывала книги Аксенова, Рыбакова, Войновича, Шаламова, Гумилева. Впервые советские люди ночами бдели у телеэкранов, абсолютно искренне наслаждаясь речами выступавших с трибуны съезда.
Горбачев — натура, несомненно, противоречивая. Он одной рукой повелел гласности быть, а другой заткнул рот Ельцину, невольно сделав того опальным и гонимым героем. Он вернул гражданство диссидентским изгнанникам, из ссылки возвратил Сахарова и загнал того в могилу. Он ратовал за федеративное устройство и жестко подавил митинг науионального самоопределения у Вильнюсского телецентра. Горбачев хотел жить в мире, но именно при нем начались Сумгаит и Карабах.
Михаил Сергеевич был пропитан простецким, сермяжным духом. Его речь походила на народную, одевался Горбачев как обычный мужик, и шляпа сидела на нем как на крестьянине, впервые отправившемся в город. При этом он не разбирался в тонкостях народной души, требующей разгульного отдохновения, и ввязался в абсолютно бесперспективную борьбу с национальным пьянством.
Мужское население в этом его не поддержало, а женское не могло принять нескрываемой Михаилом Сергеевичем любви к жене. В душе каждая желала себе такого счастья, но как признать за одной, пусть и первой женщиной СССР, право быть на всю жизнь для своего мужа единственной, когда у остальных мужиков глаза врастопырку. Стильности и вкусу Раисы Максимовны старались подражать, копировали ее наряды и ей же перемывали косточки за их частую смену. Все женщины завидовали степени ее влияния на мужа и ее же за это осуждали, величая Горбачева «подкаблучником». Ей завидуют даже после смерти, видя, как тяжело переживает Михаил Сергеевич потерю жены и как он умеет хранить ей верность.
Что бы многочисленные исследователи политического творчества и наследия Горбачева ни говорили о нем, он был по духу реформатором и, безусловно, не помышлял о развале страны, задумываясь над ее федеративным устройством. Мало того, он не сумел предвидеть возможных последствий обещанной его реформами полусвободы. Отдельные политологи сравнивают Михаила Сергеевича по масштабу замысла с Лениным, но в чем он явно уступает вождю мирового пролетариата, так это в неприцельности полета политической мысли и неумении подбирать команду единомышленников. Ленин если уж задумал поставить Россию на попа, то довел логику замысла до реального воплощения. И крут бывал, когда брался за дело, да и подпирали его революционные ребята крепко. А Михаилу Сергеевичу не хватило замаха, твердости в принятии решений и верности соратников. Как только речь зашла о федеративном устройстве страны, так каждому первому секретарю республиканского ЦК захотелось на царствование. Решив не тесниться у трона, они использовали человеческую слабость Горбачева и сообразили на троих в Беловежской пуще. И вот уже мы все почти двадцать лет закусываем после их застолья.
Да, уж досталось Михаилу Горбачеву от современников по эпохе развитого социализма… Но и здесь он оказался в неповторимом образе. В советской истории он не был первым опальным лидером, но в отличие от того же Хрущева Горбачева не предали забвению. Напротив, катят на него свои и чужие огрехи, костыляют его по поводу и без повода, устраивая прижизненные разборки. Однако и здесь Горбачеву удалось оказаться первым. Его не лишили информационного влияния, он вполне может отбояриваться от недругов и критиканов со страниц газет, журналов и телеэкрана. Вот, к примеру, взял и всю вылитую на него Ельциным грязь объяснил тем, что «товарищ перенедопил». Вряд ли, конечно, задумывая перестройку, Михаил Горбачев рассчитывал, что ему удастся воспользоваться лишь единственным вызревшим до конца плодом ее раскидистого политического дерева…
