Так случилось, что по направлению горкома партии я проработал один год в таможне. Для работы в этой организации нужны особые специфические знания. У меня же были юридические, что совсем не то, что требуется знать таможеннику.
Именно поэтому мне дали три месяца испытательного срока для изучения бесчисленного множества различных инструкций, положений, приказов и всякого рода указаний, дополнений, изменений, схем, чертежей и многого другого, что составляло несколько увесистых томов.
Только бумажные и металлические деньги разных достоинств абсолютно всех стран мира составляли два толстенных тома. А чертежи воздушного и водного транспорта с указанием на них всех закоулков; различная одежда от головных уборов до башмаков и всего прочего, что и в чём можно провести контрабанду. Особую головную боль представляли реестры по уникальным вещам и драгоценностям. Надо было знать назубок, что можно было ввезти в Союз, что вывезти и в каком количестве, что является исторической ценностью и раритетом.
Все требования невозможно перечислить, иначе надо было бы исписать несколько томов. Все три месяца я добросовестно зубрил всю служебную документацию. Я выходил на осмотр кораблей с первого же дня работы в таможне для получения практических навыков. Через три месяца после успешной сдачи экзаменов я получил личную печать таможенника и стал полноправным членом таможни.
Работа керченской таможни в основном заключалась в проверке судов, как рыболовецких, так и сухогрузов на предмет обнаружения контрабанды при пересечении границы в обе стороны. Проверялся и багаж лиц, уезжающих за границу. Но в то время мало кому удавалось покинуть СССР. Проводился досмотр багажа гражданина, покидающего свою Родину, один-два раза в месяц. Иногда несколько месяцев не фиксировался ни один отъезд. Поэтому много сил и энергии таможенники в основам тратили на досмотр членов экипажей и судов, которые заходили в керченские порты или их покидали, чтобы идти за границу.
Не буду подробно останавливаться на том, как происходил досмотр судов. Большая нудная и кропотливая работа просмотреть все корабельные закоулки, которых на громадных судах неисчислимое множество. Силами смены, состоящей из четырёх человек во главе со старшим, проверить всё практически было невозможно. Я, как человек с хорошими теоритическими и практическими оперативными знаниями, отлично понимал, что серьёзную контрабанду можно обнаружить имея информацию, полученную оперативным путём. Такими средствами таможенники не располагали. Да и рыбаки, получавшие в те времена зарплату на несколько порядков больше, нежели работяги на берегу, дорожили своим рабочим местом и не хотели им рисковать, потеряв всё и ещё, быть может, свободу.
В то же время надо было каждой смене иметь показатели по пресечению незаконного провоза хоть чего-нибудь запрещённого через границу. Поэтому основное внимание обращалось на личный досмотр членов экипажа и их багажа. У уходящих рыбаков в моря, по существу, нечего было особо что-то проверять. Счастливчиком оказывался тот таможенник, который обнаруживал у кого-то в каюте хотя бы пару советских рублей, которые человек положил в свою тумбочку и забыл, или лотерейный билет, даже если давно состоялся тираж, и билет оказался невыигрышным, а хозяин в своё время его не выбросил. Составлялся протокол на попытку вывезти отечественную валюту за рубеж. Все при этом знали, что за рубежом советская валюта в то время никого не интересовала. И всё-таки с рейса за такую мелочь члена команды хотя не снимали, но при возвращению в Союз его ждали неприятности.
Вся надежда на обнаружение контрабандного товара была тогда, когда рыбаки возвращались из рейса домой. Надо признаться в том, что на полученную валюту за границей, рыбаки отоваривались очень хорошо. Каюты были забиты многочисленными сумками гигантских размеров, набитых разным товаром. Везли даже ковры, которые на берегу можно было купить только по очереди, да и то через несколько месяцев.
Каждый таможенник имел при себе список с перечислением вещей, которые можно было привозить в СССР и в каком количестве. Все вещи для провоза имели по количеству очень жёсткое ограничение. Например, разрешалось провезти по паре мужских и женских джинсовых брюк. Плюс одну пару сыну или дочке. Если оказывалось на пару штук больше, вот уже и появился показатель для таможенника, выявившего контрабанду.
Составлялся протокол, по которому купленные сверх норматива вещи изымались и сдавались в камеру хранения таможни для решения в дальнейшем их судьбы. И так проверялось всё приобретённое за границей, вплоть до колготок. В большинстве случаев рыбаки толком не знали, что и в каком количестве можно провозить. Вполне понятно, что часть товара рыбаками приобреталась для продажи на рынке. Конечно, часто возникали скандалы между рыбаком, у которого что-то изымали, и таможенниками.
Никому не хотелось расставаться со своим имуществом, приобретённом на валюту, заработанную кровью и потом. А что такое рыбацкий труд, я хорошо знал, так как около года находился в шкуре рыбака. Я знал, что такое вообще перенести шторм, особенно тогда, когда во время его надо продолжать ловить рыбу. Постепенно такая работа, не приносящая морального удовлетворения, меня стала раздражать. Одно дело вести расследование в отношении всякого рода преступников, другое дело — считать количество трусов, носков, косынок и всего прочего, чтобы заработать показатель в работе.
К моему стыду, за год работы в таможне я так и не составил ни одного протокола на так называемую контрабанду. Рука не поднималась составлять протокол на обнаруженный в углу кубрика скомканный рубль ради дурацкого показателя. Бюрократы есть бюрократы. Они же смотрели не на то, что написано в протоколе, а на его наличие.
Моё терпение лопнуло, когда у одного матроса во время досмотра судна обнаружили купленную им за границей для ребёнка мальчуковую майку, на которой по-английски было написано «бойскаут» на фоне какого-то пейзажа. Радости у всей смены не было границ, так как все таможенники решили, что подозрительный матрос пытался провезти в Союз майку, рекламирующей фашизм, фашистскую английскую молодёжную организацию такую же, как немецкая «гитлерюгенд». Я попытался объяснить, что в буржуазных странах есть молодёжные организации типа нашей пионерии, к которым относится организация «бойскаут», что в переводе означает «мальчик-разведчик». Состоят в ней несовершеннолетние и дети, раздельно друг от друга девочки и мальчики, от 8 до 18 лет.
Этими молодёжными организациями руководит Международная организация «бойскаут», так как такие организации есть во многих странах мира. Вот «гитлерюгенд» это совсем другое дело. Это действительно фашистская молодёжная организации, существовавшая в Германии с 38 по 45 годы. Находилась под постоянным контролем фашистской партии. Детки из «гитлерюгенд», воспитанные в нацистском духе, перед самым падением Берлина, как последний резерв Гитлера, из фауст-патронов лупили по танкам Красной Армии.
Однако мои доводы оказались никчемными. Злосчастная майка была изъята с составлением соответствующего протокола. Где-то через месяц в городе я случайно встретил того рыбака, который якобы с помощью детской майки хотел в Советском Союзе пропагандировать фашизм. Что и следовало ожидать: «распространителю» фашистских названий на майке была закрыта виза. Он оказался безработным. Вскоре из таможни я уволился, так как такая работа мне была не по душе. От такой дуристики я, по своей натуре привыкший заниматься нужной для государства работой, не получал никакого морального удовлетворения.
После тщательной проверки рыбаков таможенниками для них спокойствия не наступало. Со всеми своими торбами, коробками, баулами, мешками и сумками они должны были пройти через проходную моррыбпорта, на которой стояли так называемые контролёры ВОХРа (военизированная охрана при органах милиции). У работников ВОХРа была своя инструкция, в которой указывалось, какие предметы нельзя проносить загранцам через проходную за пределы порта. Кроме всего прочего, например, запрещалось проносить импортный кофе и советское сгущённое молоко.
Причём, на обнаруженные баночки со сгущёнкой составлялся протокол и заполнялась специальная карточка на выявленное хищение государственного имущества. Это был ценный статистический показатель в работе сотрудников ВОХРа. Чтобы домой отнести пару баночек сгущёнки, матросы их прятали среди многочисленного барахла. Поэтому контролёрами на пол выкладывалось всё имущество и перещупывалось самым тщательным образом. При находке молока и его изъятии часто бывали серьёзные бурные скандалы, доходящие чуть ли не до драки.
Многие моряки сгущёнку везли маленьким детям или престарелым родителям, чтобы побаловать их такой вкуснятиной, какая в то время в магазинах была большой редкостью.
Самое главное, что сгущёнка никак не могла быть предметом хищения государственного имущества по всем юридическим мыслимым и немыслимым законам. Во время рейса сгущёнка выдавалась рыбакам для употребления. Таким образом, с момента получения сгущёнки матросом она становилась его собственностью, которой он мог распоряжаться по своему усмотрению: скушать, подарить кому-нибудь, на что-то поменять, хранить и любоваться баночками, да и в конце концов взять и выбросить.
Но какой-то милицейский «грамотей» из большого начальства для показателей придумал, как их увеличить чисто искусственным путём, называя белое чёрным. Я в то время работал начальником караула и мне было стыдно за своих бывших коллег, издающих несуразные инструкции, приказы и распоряжения. Начальник вневедомственной охраны был согласен с моим возмущением по данному поводу, но он только разводил руками, ибо такие незаконные распоряжения издавались свыше, и он должен был их выполнять, требуя от работников ВОХРа соответствующих показателей.
Я видел, как членов экипажа любого судна раздражали не всегда правомерные действия таможенников и работников военизированной охраны. Насколько они их ненавидели, было видно по гневным глазам. Но никто, как правило, не роптал и не возмущался, так как не хотел терять очень трудную, но высокооплачиваемую работу на судах загранплавания.
Редко, но бывали очень неприятные инциденты, когда у кого-то из досматриваемых нервы не выдерживали, и он закатывал грандиозный скандал. Часто к скандалу присоединялись остальные члены команды. Несколько сотен собравшихся встречающих моряков родственников, стоящих за стеклянными дверями, видели, как жёстко происходил досмотр их родных и близких людей, которых не видели по полгода, а то и больше. В свою очередь они начинали грозно выкрикивать разные проклятия и оскорбления в адрес лиц, которые задерживают долгожданную встречу.
После досмотра моряков таможенниками, они почти одновременно подходили к проходной порта для досмотра. А здесь вещи досматривались каждого члена экипажа всего двумя контролёрами, дежуривших в это время на проходной. Иногда им помогали другие контролёры, которые должны были перед сменой отдыхать. И всё равно для досмотра образовывалась громадная очередь из членов экипажа судов.
Какие только проклятия моряки ни посылали сквозь зубы. Наслушался. Их можно было понять. Только несколько часов просидели в кубриках без права выхода из них и ждать окончания таможенного досмотра, как надо было долго и нудно ждать, когда закончится досмотр на проходной. Зато здесь не нужно было ждать, когда всех досмотрят, как на судне. Каждый со своими многочисленными баулами покидал проходную и бросался в объятия встречающих, как только был досмотрен весь его багаж.
У меня был друг Валера, с которым я был как-то в рейсе на одном и том же СЧС. В том рейсе он мне спас жизнь, когда во время шторма меня выбросило за борт. Я после рейса вернулся в милицию на следственную работу, а Валера продолжал ходить в океаны ловить рыбу. Несколько раз его судно приходило в порт во время моего дежурства. Все контролёры моей смены его хорошо знали и знали о наших взаимоотношениях. Он мчался к встречающим его жене и детям без досмотра. Так как друг был очень добрым человеком, он никогда не забывал сделать какой-нибудь экзотический презент контролёрам караула. Моей дочке обязательно привозил пачку жевательной резинки, о которой тогда многие советские граждане даже не имели понятия.
Вечером другого дня после моего дежурства мы семьями шли в ресторан, чтобы отметить благополучное возвращение Валеры из рейса. Там мы с ним каждый раз вспоминали наше трёхмесячное пребывание в богатой арабской стране, где в Персидском заливе учились ловить креветку, а также о том, как я при возвращении в Россию забыл в самолёте рассматриваемый мною журнал мод, который Валера купил для своей сестры-портнихи. Я пришёл к выводу, что у человека самые яркие воспоминания всегда связаны с детством и юностью, т.е. с молодостью. Это, видимо, связано с тем, что, как сказал один философ, молодость имеет единственный, но большой недостаток: она никогда не повторяется и быстро проходит.
Итак, в обоих случаях я честно и добросовестно трудился, выполняя свой служебный долг, но не получая при этом морального удовлетворения. У нормального человека это не могло не отражаться на внутреннем состоянии. И когда однажды при встрече начальник следственного отдела УВД города предложил мне пойти снова работать в милицию вольнонаёмным следователем, я немедленно согласился, хотя много потерял в зарплате. Зато я получал внутреннее удовлетворение от того, что занимаюсь любимым делом, расследованием уголовных дел, внося свой вклад в общее дело по борьбе с уголовной преступностью.
Моя близкая родственница по настоянию родителей поступила на один из факультетов госуниверситета, хотя мечтала приобрести специальность совсем не ту, что давал факультет, который она окончила с красным дипломом. Трудилась добросовестно в поте лица, постоянно получая различные поощрения. Когда приходила домой, то почти что каждый раз говорила: «Господи! Если бы ты знал, как я ненавижу свою работу». Только и знала, что считала, сколько ей осталось работать до пенсии. Я думаю, что это было большой личной трагедией моей умной, грамотной, культурной родственницы. Поэтому надо выбирать профессию по душе, по своим способностям, призванию, чтобы потом, как сказал советский писатель Николай Островский, «… не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
