К 76-Й ГОДОВЩИНЕ ОКОНЧАНИЯ РАБОТЫ КРЫМСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «БОЛЬШОЙ ТРОЙКИ»
76 лет тому назад в Ялте завершилась знаменитая Крымская конференция «большой тройки», на которой Сталин, Рузвельт и Черчилль заложили основы послевоенного мира на десятилетия вперед.
Во многом именно Ялтинская система безопасности позволила (и продолжает позволять) человечеству избежать третьей мировой войны.
В то же время с тех давних достопамятных пор слишком много воды утекло и в Потомаке, и в Темзе, и в Москва-реке, и даже в… Салгире. Не случайно все последние годы у нас так много говорят о необходимости «новой Ялты», участниками которой могли бы стать лидеры стран теперь уже не «большой тройки», а «большой пятерки» – постоянных членов Совета безопасности ООН России, США, Великобритании, Китая и Франции.
Из журналистов в премьер-министры
На этой неделе члены Ливадийского клуба призвали лидеров «большой пятерки» взять пример со своих великих предшественников и встретиться в Ялте, как 76 лет назад, чтобы выработать новую систему международной безопасности. Однако способны ли на это сегодняшние руководители великих держав? Увы, даже при самом оптимистическом взгляде на нынешних западных лидеров этот вопрос остается открытым.
Наш «коллективный соотечественник» Козьма Прутков когда-то очень точно сформулировал: «Нельзя объять необъятное». Поэтому я предлагаю сегодня взглянуть всего на одного кандидата в члены новой «большой пятерки» — британского премьер-министра Бориса Джонсона (на фото), причем взглянуть под немного неожиданным ракурсом: не только как на политика, но и как на… литератора.
Уинстон Черчилль был не только выдающимся политиком, но и выдающимся литератором. Он много работал как военный журналист, написал роман «Саврола, или Революция в Лаурании» и огромное количество мемуарных произведений, включая монументальный шеститомник «Вторая мировая война».
Писательский статус Черчилля закреплен высшей интеллектуальной наградой современного мира – Нобелевской премией в области литературы, которую Черчилль получил в 1953 году, опередив таких признанных к тому времени мастеров, как Эрнест Хемингуэй, Джон Стейнбек, Альбер Камю, Жан-Поль Сартр, Борис Пастернак, Михаил Шолохов, Владимир Набоков, Хорхе Луис Борхес, Джером Сэлинджер.
После ухода Черчилля в отставку журналистская и литературная традиция среди британских премьеров прервалась до 2019 года — пока эту должность не занял Борис Джонсон. Склонность Бориса к журналистике проявилась еще в детстве. Учась в колледже в Итоне, он редактировал школьную газету. Затем в Оксфорде был одним из редакторов университетского сатирического журнала.
После окончания учебы в 1987 году начал работать в легендарной «Таймс», затем, с 1989-го по 1994 год был корреспондентом «Дэйли Телеграф» (той самой, что когда-то публиковала и материалы Черчилля) в столице Европейского Союза Брюсселе, одновременно выступая на страницах этого издания еще и как политический обозреватель.
Статьи Джонсона всегда были пронизаны евроскептицизмом. Он, вне всяких сомнений, один из ведущих британских публицистов, сформировавших на Островах общественное мнение, приведшее в итоге к Брекзиту.
Борис Джонсон и 72 девственницы
После возвращения с континента Джонсон просил использовать его как военного корреспондента (и здесь мы снова видим параллель с Черчиллем, который в молодости много работал как военкор), но получил отказ от редактора «Дэйли Телеграф» Макса Хейстингса, который предпочел использовать Бориса по его прямому назначению – как политического обозревателя.
Джонсона очень много критиковали за эклектический стиль, непопулярные в интеллектуальном классе евроскептические идеи, неполиткорректность, расизм, антисемитизм, сексуальные домогательства, но, повторюсь, он был одним из самых читаемых, самых влиятельных и самых высокооплачиваемых журналистов страны.
В 2005 году его ежегодный доход как обозревателя «Дэйли Телеграф» составлял 250 тысяч фунтов. В пересчете это 5 тысяч фунтов за текст — при том, что, по признанию самого Джонсона, в среднем у него на сочинение одной статьи уходило около полутора часов. Для сравнения: в начале ХХ века Черчилль был самым высокооплачиваемым журналистом в Британии. За освещение Англо-бурской войны он получал 250 фунтов в месяц, что равноценно нынешним 10 000 фунтов.
С 1999 по 2005 год Джонсон, продолжая сотрудничать с «Телеграф», редактировал влиятельный политический журнал «Спиктэйтор». В 2004 году Борис, будучи уже депутатом Британского парламента, опубликовал роман «72 девственницы: комедия ошибок». «Девственницы», также, как и черчиллевский «Саварола», — о политике.
Очень коротко сюжет можно изложить следующим образом: президент США планирует посетить Вестминстерский дворец. Террорист ливанского происхождения стремится убить его; а Роджер Барлоу, несчастный, катающийся на велосипеде, взъерошенный член парламента, во многом написанный Джонсоном с самого себе, стремится предотвратить нападение.
Когда Джонсона критикуют за то, что у него слишком много разных работ и из-за этого ему некогда заниматься депутатской деятельностью, он прямо апеллирует к Бенджамину Дизраэли и Уинстону Черчиллю, которые успешно совмещали политическую и литературную карьеру.
Фактор Черчилля и фактор Джонсона
Но, пожалуй, самый интересный для нас литературный труд Джонсона – «Фактор Черчилля» — биография великого британского политика, в которой Борис вольно или невольно примеряет на себя образ знаменитого предшественника.
«Черчилль любил пошутить, не отличался почтительностью и даже по стандартам своего времени не был политически корректен», — пишет Джонсон, намекая на свою собственную репутацию.
Или вот вам еще один его пассаж:
«С точки зрения… респектабельных людей приверженцы Черчилля были сущими гангстерами. Среди них – Боб Бутби, парламентарий, бисексуальный грубиян и впоследствии друг братьев-близнецов Крэй; Брендан Брэкен, огненно-рыжий ирландский фантазер, позднее ставший владельцем «Файнэншл Таймс»; Макс Бивербрук, крайне ненадежный владелец издательской группы «Экспресс». А возглавлял этот сброд неверных и своекорыстных пижонов «дикий слон» Уинстон Черчилль. Почтенные граждане выражали также недовольство его пристрастием к спиртному.
«Мне хочется, чтобы он не производил впечатления хорошенько поддавшего человека», – сказал Морис Хэнки, государственный служащий высокого ранга, и мы как будто видим, что его нос при этом заметно морщится».
Джонсон проецирует эту репутацию Черчилля на себя — у него тоже имидж несносного ребенка британской политики. Борис подробно описывает технику писательской работы Черчилля и восхищается его произведениями:
«Зайдите в дом респектабельного английского семейства из среднего класса, предпочтительнее старшего поколения, – и вы наверняка увидите, как на книжных полках рядом с Британской энциклопедией громоздятся его работы: «Мировой кризис», «История англоязычных народов», «Вторая мировая война», «Мальборо – его жизнь и время» и многие другие».
Наконец, достается от Джонсона и тем, кто приуменьшает значение Нобелевской премии Черчилля:
«Его поразительное достижение – присуждение Нобелевской премии по литературе – рассматривалось многими как анекдот, неуклюжая попытка шведов извиниться за свой нейтралитет во время войны. Это не только высокомерно, но и совершенно неверно. Посмотрите на список последних нобелевских лауреатов: авангардные японские драматурги, марксистско-феминистские латиноамериканцы, польские мастера стихографики. Каждый из них по-своему заслуживает награды, но многих читают меньше, чем Черчилля».
«Как политик я не достоин развязывать шнурки на ботинках Черчилля», — самоуничижительно замечает Джонсон, но мы чувствуем, что на самом деле он смотрит на Уинстона как на ролевую модель.
По Джонсону, смысл «фактора Черчилля» в том, что один человек может внести решающий вклад в историю – в данном случае, в историю Второй мировой войны. «Фактор Джонсона» в современной британской политике заключается в том, что он, несомненно, был одним из главных идеологов и пропагандистов выхода Великобритании из Европейского Союза – кстати, будучи уверенным в том, что это совершенно черчиллевская позиция.
Карикатура на Черчилля?
«Мы вправе сказать, что в наши дни пробивающиеся наверх молодые тори, в особенности мужская их часть, считают Уинстона Черчилля чуть ли не божеством. Эти честные малые украшают стены своих юношеских спален плакатами с его изображениями: Черчилль в костюме в светлую полоску держит пистолет-пулемет либо показывает двумя пальцами знак победы.
Поступив в университет, они могут стать членами обществ Черчилля или его обеденных клубов, которые встречаются в залах Черчилля, где его портрету приходится терпеть их разогретую портвейном болтовню. Частенько они надевают галстук-бабочку в горошек.
Если их избирают в парламент, они всякий раз перед выступлением набожно проводят пальцами по левому ботинку его бронзовой статуи, которая установлена в вестибюле. Они надеются, что это поможет им собраться с духом. Достигнув в установленном порядке поста премьер-министра и оказавшись в затруднительном положении (что с неизбежностью происходит), они находят уместным выступить с дерзкой речью в клубе Святого Стефана.
Их фотографии будут походить на изображения старого лидера военного времени, сделанные в том же обрамлении, – раскрасневшиеся, с заигравшими желваками и недовольными гримасами, обращенными их преемникам на посту (предполагается, что это гордость)», — писал Джонсон, еще не будучи премьер-министром.
Теперь он премьер. И я задаю тот самый вопрос, который вынесен в заголовок этих заметок: «Получится ли из Бориса Джонсона Уинстон Черчилль или он останется тем, кем видится сейчас — лишь карикатурой на своего великого предшественника?
Фото из открытых источников
