Крымское Эхо
Архив

Почему это происходит с нами сегодня?

Почему это происходит с нами сегодня?

ДНЕВНИК. МАЙСКИЕ СТРАНИЦЫ

Людмила ШАРГА

Продолжение. Начало здесь

5 мая
…Я – русская, Россия – моя родина, но я – гражданка Украины, и это моя земля и моя страна. И моя боль. Пафосно…? Как есть.
Запись в дневнике – эмоции, это боль, рвущаяся наружу, и я её – запись (да и боль тоже) – никому не навязываю. Мне хочется остановить кровопролитие, которому нет конца. Человеческая жизнь – высшая ценность. Любая жизнь – высшая ценность. Тем страшнее видеть и слышать сегодня людей, откровенно радующихся трагедии. Стыдно, что среди них есть … мои знакомые. Они называют эту трагедию победой. Опомнитесь…

Среди потока чудовищной лжи, которая льётся отовсюду, среди ненависти и звериной злобы, среди жажды мести, жажды новой крови, голос мой – глас вопиющего в пустыне.

Сегодня в Одессе не работают многие вузы.

Сегодня в Одессе новый губернатор. Прежний, как я уже писала, назвал кровавую бойню 2 мая законной.

Сегодня в Одессе говорят о том, что истинное число погибших замалчивается – их более ста. Много неопознанных и пропавших без вести.

Сегодня в Одессе продолжают хоронить погибших.

p.s.
Спасибо и тем, кто читает мой дневник.
Повторюсь: я не очевидец. Я живу в этом городе, в этой стране, на этой земле, и я – часть этой земли.

Не будет прежней Одессы…
7 мая, 2014

Проснулась посреди ночи и вдруг вспомнила сон — тот, что снился неделю тому назад. Со мной такое бывает часто, просыпаюсь и не помню, что снилось, хотя, знаю точно – снилось, но остаются только смутная тревога, тяжесть на сердце и предчувствие беды. В том сне я убегала. Под вой «Богдана» (тормоза этих маршруток воют так, что сразу не разберёшь, крик это чей-то или стон…) бежала по улице, по мокрой от дождя брусчатке. Но никакого дождя не было. Наверное, он только что кончился. Небо не прояснилось, осталось низким, тяжёлым, дышать было трудно – я задыхалась на бегу. Дома тёмные, мрачные, – казалось, наполнены чем-то жутким… Пустые внутри, и полные – одновременно. Там не было полов, потолков, стен – там ничего не было. Тёмная пустота наполнила их, и она была… живая. Смотрела, как я бегу, словно ждала чего-то.

От кого или от чего убегала я? Кто или что гнали меня по мостовой родной улицы в ночь на первое мая?

Сегодня я поняла, что это.

Страх.

Липкий, противный страх, от которого всё холодеет внутри, от которого свинцовой тяжестью наливаются ноги, немеют руки и исчезает голос.

Можно пытаться бежать и кричать – всё напрасно…

Вспомнилась паника, когда пошли слухи о новом штамме вируса гриппа, от которого нет спасения. Прививки якобы не помогают, противовирусные препараты – тоже. Тогда за кордоном была закуплена огромная партия «чудодейственного» препарата «Тамифлю» (как впоследствии оказалось, абсолютно ничем не отличающегося от наших отечественных противовирусных средств), который объявили панацеей от нового штамма вируса-убийцы. Именно тогда я впервые почувствовала страх города. Казалось, что улицы вымерли, что людей почти не осталось – они попрятались, уехали, закрылись в своих домах квартирах. Клиническая картина фобии. Одной из них…

После трагических событий второго мая страх обосновался в городе. Все мы чего-то боимся, чего-то опасаемся – страхи есть у каждого из нас. Но этот страх – особенный. Он ползёт по солнечным улицам и бульварам, усыпанным опадающим цветом каштанов, которые этой весной цветут как никогда – пышно и долго. Он проникает в душу, в сердце, он заставляет смотреть в глаза людям вопрошающе, с недоверием и опаской – мало ли что.

На первый взгляд, кажется, что всё осталось по-прежнему.

Город полон людей, каштаны цветут, солнце светит, и небо синее-синее, чистое и мирное, весеннее небо. Но… на углу улиц Преображенской и Дерибасовской – цветы. Здесь в тот день пролилась первая кровь. Но… похороны. Одни, вторые, третьи… десятые… Людей хоронят в закрытых гробах. На Куликовом поле продают кофе… Спешат по своим делам прохожие. Но… море цветов и свечи у обгоревшего здания Дома профсоюзов. Идут и идут люди. Несут цветы.

Нет, он не остался прежним, мой город. Он напоминает испуганного ребёнка, плачущего, глядящего сквозь слёзы: «Что же вы сделали? Что? Я люблю вас всех, я приветлив и добр. На моих улицах, в тени платанов, на золотых песках моих пляжей – под моим солнцем места всегда хватало всем. Что вы сделали с собой и со мной, люди? Вы все – мои дети. А я – ваш. Я люблю вас всех…»…

Не будет прежней Одессы. Беспечной, неторопливой, беззаботной, улыбающейся Одессы в ближайшее время не будет. Дай-то Бог, чтобы дух этой вольной солнечной пристани оказался так силён и жизнелюбив, что, оправившись от всех потрясений и бед, она стала бы прежней. Дай-то Бог, чтобы это было так.

Сегодняшняя открытая рана затянется. Останутся шрамы. Уродливые чёрные шрамы на добром и светлом сердце Города.

p.s.
Cегодня похоронили Виктора Васильевича Степанова – Виктора Гунна, одесского поэта.

Сегодня же одесситы простились с 17-летним Вадимом Папурой.

Светлая память…

Внешнее и Внутреннее
7 мая

Внешнее приходит от внутреннего, и происходит от внутреннего. Внутреннее проступает даже через самую благообразную или самую уродливую маску. Внутреннее – это настоящее. Оболочка, обёртка может быть красивой, но если внутри гниль, она неизменно проступит. В делах, в случайно обронённых словах, во взгляде. Изменяясь внутренне, можно изменить внешнее.

Душа – внутреннее? Значит…

… внешнее для неё неважно, ей нужно то, что идёт изнутри – от сердца, от души. Любовь. Слово. Молитва.

Струйки дыма полупрозрачны. Они растворяются в воздухе сразу, и тонкий аромат ладана смешивается с пряным запахом молодой травы, с волнующим и нежным запахом отцветающих каштанов и сирени. Ветер доносит солёное дыхание моря – оно рядом. Можно пройти старым парком и спуститься к нему. Оно лечит всё – и внешнее и внутреннее.

Дым стекает из маленького кадила в руках священника…

Вслушиваюсь в древние слова разрешительной (так, кажется…) молитвы. Из старого парка доносится детский смех. Тюльпаны цветут на ухоженном газоне возле дома на одной из самых красивых улиц Одессы. Жизнь и смерть не просто идут рука об руку, они неразделимы.

И этот весенний день, в котором жизнь кажется такой же яркой и солнечной, как он сам, в котором, кажется, не должно быть места для горя и боли, и гроб у входа во двор, и зажженные свечи в руках пришедших попрощаться с покойным, тоже неразделимы.

Прощание окончено. Мы с Оленькой идём к парковке.

– Я не почувствовала его там – в гробу, – говорит она, – может быть, это потому, что гроб закрытый. А потом посмотрела наверх, туда, где цветёт каштан – и подумала, что там он. Смотрел, слушал, и удивлялся, наверно. А отпевание совсем не похоже на таинство. Ладан в коробочке из-под сахара, святая вода в пластиковой бутылочке… Но ведь всё это внешнее, правда? Внешнее не важно – важно внутреннее.

– Правда, – соглашаюсь я, – Важно внутреннее. То, что внутри.

Внешнее – тело – предадут земле.

Душа обретёт покой.

Может, потому и у меня сейчас на душе нет тяжести?

Вспоминается недавний разговор о памятниках. Они нужны живым. Усопшим нужна память – в добром слове и в молитвах. А памятники – живым – чтобы помнили.

Люди забывчивы. Злопамятны, жестоки, непримиримы и… забывчивы.

Года два тому назад я уже писала об это странной амнезии, и о том, что «лекарство» от неё страшное – кровь…

…Оленька водит машину заправски, что всегда меня восхищает и тревожит одновременно. Боюсь за неё – на дорогах города сейчас такое творится… Сама я машину не вожу и никогда к этому не стремилась. Кто-то спросил однажды, какой модели автомобиль я выбрала бы, какую марку? Ответила не задумываясь: «Коня. Ахалкетинца… На Руси их аргамаками называли… ».

Мысли обрывочны, хаотичны, и только одна мысль постоянна: Как? Как такое могло случиться в Одессе?

Старый плакат с изображением бывшего властителя выцвел и почти весь заклеен портретами властителей потенциальных. Ни слова соболезнования Одессе и одесситам от прежних властителей. Или были слова? А я не услышала… Бог с ним – не в словах дело. Слова политиков к настоящему Слову не относятся. Это тоже – внешнее.

Поворот – и мы на Пушкинской. Здесь я выхожу, чтобы бежать дальше. Путь мой лежит мимо Куликова Поля. Обожжённый дом – чёрная свеча…

Войти не могу, останавливаюсь у входа. Люди около дома и в доме. Цветы на подоконниках, свечи, иконы… Страшное место… чёрствая земля – так его называли в прошлом. Лобное место – здесь проходили убийства и казни. Место захоронений.

Место скорби. Место массовых народных гуляний и парадов.

Плясать на костях и идти по костям – для человечества дело привычное. Здесь недалеко, сразу за зданием железнодорожного вокзала находится парк Преображенский. Раньше он назывался парком Ильича. А основан он на месте Первого Христианского кладбища.

«Вся Земля – огромное кладбище…, – сказала мне как-то моя мудрая и немного циничная знакомая, – что ж теперь, делать. Надо же живым как-то и где-то жить?».

Не знаю. Запуталась. Ничего не знаю… Живым надо помнить.

Меня окликают. Оборачиваюсь.

Борис. В последний раз мы виделись с ним до… Многие теперь жизнь свою будут делить на «до» майского пекла и «после». Их много, этих знаковых событий в жизни каждого, вех. Их назначает сама жизнь или … сама смерть.

Борис говорит негромко, но от услышанного внутри всё обрывается… рассказывает об иконе, которая горела и не сгорала. Он был там.

«Берегите себя… И своих близких. Берегите…»

Ухожу от чёрной свечи-дома, ища спасения от боли, захлестнувшей с новой силой. Никаких дел на сегодня.

Мало что из Блока помню наизусть. Но каждый мой шаг по брусчатке Куликова поля пробуждает спящие где-то глубоко в памяти блоковские строки из «Поля Куликова».

«…И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!»»

Впереди чистое весеннее небо.

И сияние куполов Свято-Пантелеймоновского монастыря…

Прислушиваясь к себе…
8 мая

Чувство, поднимающееся откуда-то из глубины почти незнакомо мне. Это негодование и… гнев.

Женщина. Мельком виделись и слышались несколько раз на литературных студиях, давно, когда я ещё наивно полагала, что стихосложение – дело публичное. Верующая женщина. Нет, скорее, религиозная. Для меня эти различия существенны. Всегда меня что-то настораживало в её взгляде, в её поведении… О стихах судить не берусь – я не критик. Скажу только, что для меня стихи – суть того, кто их пишет. Но это моё, субъективное видение. Может, потому что сама не играю в стихосложение, а живу.

Она говорит о покойном: «Как… как он там оказался, на Куликовом?»

«Был там…» – отвечают ей.

«Зачем?»

Волна моего гнева выплескивается наружу:

«Ну какая вам разница, как он там оказался и зачем. Главное, что вас там не было. Такие как вы всегда в нужном месте и в нужное время оказываются…»

Давняя приятельница моей знакомой… Интеллигентная, начитанная, приятная во всех отношениях дама элегантного возраста.

– У меня племянник был там. А я всё смотрела в Интернете… У нас же убеждения, мы не просто так.

– Какие убеждения? – чувствую, что меня начинает трясти…

– Мы патриоты.

– Представьте себе, я – тоже. Так какие убеждения?

– Я вас понимаю. Но то, что случилось…

– А вы уже были там, на Куликовом?

В жизни я обычно вежлива – издержки воспитания. А теперь просто перебиваю её, не дав закончить фразу. Она удивлена – не ожидала такой грубости от меня.

– Нет. У меня ноги больные – далеко идти. Да и зачем?

– А вы племянника попросите – пусть отвезёт. Сначала туда, потом на Преображенскую — угол Дерибасовской. Потом на Греческую. А потом просто посмотрите друг другу в глаза, если сможете, конечно.

И уже хорошо знакомая волна гнева захлёстывает меня.

Девочка – ангелица, Сильфида во плоти. Вегетарианочка – родная душа. Изучает восточную философию и йогу. Живёт рядом – в двух шагах от меня. Варит мыло для друзей и знакомых. Присылает новые эскизы упаковки и звонит: «Это я в Интернете нашла. Скажи, прелесть какая…». Рассматриваю «прелесть какую». На жёлто-синем фоне птички, рыбки, горошинки…

– Красненького маловато, – отвечаю, пытаясь подавить очередную волну гнева.

– В смысле???

– В самом прямом.

Бросаю трубку. Она перезванивает и плачет.

– Я же не то имела в виду. Прости, прости меня, пожалуйста.

– Это ты меня прости. Я очень люблю эти цвета. И тебя люблю.

Господи, помоги. Удержи от гнева, от ненависти, от злобы.

Как со всем этим жить дальше…

Идём в город.

Так говорят у нас в Одессе. Живём мы в городе, но когда выходим гулять или по делу, значит – идём в город. Это значит – на Соборку, на Дерибасовскую, на Приморский, на Пушкинскую…

Людей немного. Рестораны открыли летние площадки, но они пусты. Не сезон ещё… Или? Или.

Саксофонист на Дерибасовской играет вечную «Райскую мелодию» Фаусто Папетти и уходить не хочется. Хочется просто закрыть глаза и взлететь невесомой ноткой в поднебесье, и ни о чём другом больше не думать и не помнить. Гнев мой становится кротким, почти ручным, и засыпает, убаюканный волшебной мелодией. Надолго ли?

Слушаю дождь…
9 мая

Пожалуй, впервые за много лет, я в это утро дома. Обычно мы вставали рано и шли в парк Шевченко, на Аллею Славы, к памятнику Неизвестному матросу. Потом спускались к морю – на любимый Ланжерон; военные парады я не люблю, поэтому на Куликово Поле мы не ходили. Гуляли у моря, а возвращались домой уже другим путём – по старой лестнице, которая выходит на улицу Черноморскую. Оттуда – через Купальный переулок – на Успенскую и уже по ней, никуда не сворачивая, шли до своей улицы. В этот раз всё иначе.

Не от страха – нет. Просто последние дни вымотали меня и физически и морально. Захотелось остаться дома, попробовать если не отоспаться, то отлежаться хотя бы. Но, что прикажешь делать разуму, если ему вообще можно что-либо приказать, как и сердцу? Все мысли только об одном.

Насильно выдёргиваю себя из Интернета, отправив поздравления с днём Победы друзьям.

Ненадолго. Через час с небольшим – снова у монитора. Просматриваю сводку новостей: Мариуполь – болевая точка. И снова гибнут люди. И кажется, что конца этому нет и не будет… Пробуждается гнев, убаюканный вчера нежным голосом саксофона на Дерибасовской. Вместо привычной георгиевской ленточки на присланной открытке – ленточка жёлто-голубая. Вместо гвоздик – мак, пробитый пулей. Ладно. Но вместо дат начала и окончания Великой Отечественной стоят даты начала и окончания Второй Мировой. Такая открытка была бы уместна второго сентября. Но никак не Девятого мая.

Вот зачем она мне её прислала? Не друг – но хорошая знакомая. Если я сейчас напишу ей всё, что думаю, то можно не дожидаться ответа и смело продолжить: бывшая. А собственно, чего это я… Ничего неожиданного.

В 2010 году историк, бывший директор архива СБУ Владимир Вятрович [url=http://zrada.org/news.html]чётко дал понять всем заблуждающимся[/url]: «Сегодня нет оснований говорить о том, что войну 1941-1945 гг. можно назвать Великой Отечественной для украинцев».

А это уже из [url=http://uapress.info/ru/news/show/2425]сегодняшней колонки новостей[/url]: «Во время поздравительной речи, приуроченной к Дню Победы, глава Херсонской области Юрий Одарченко назвал Адольфа Гитлера освободителем и заявил, что фашистский лидер хотел освободить людей от тирании Сталина». Всё. Пришли. Сколько лет мы дружно шли к этому и делали вид, что ничего не происходит? И нечего теперь удивляться и ужасаться. Маємо те що маємо… Люди готовы убивать. Наши дети – ровесники независимой Украины – готовы убивать. И нечего искать виноватых. Каждый из нас виновен в этом. Каждый…

Смотрю городские новости. В Одессе непривычно тихо и немноголюдно. Но цветы к памятнику Неизвестного матроса на Аллее Славы люди принесли. И на Площадь 10 апреля – тоже.

И на Думской площади на здании Мэрии знамя Победы подняли, и свечи на асфальте зажгли. А вечером был салют.

Никто не сможет отнять у нас этот праздник! Хоть что-то да осталось от прежней Одессы. Многие считают её выдумкой, сказкой, мифом. Но такая Одесса была. Был дворик на улице Косвенной, у Староконного базара. Летом квартиры не закрывались. Марлевые занавески висели на открытых дверях… И входные ворота были обычные, не металлические, и не на замке – была щеколда, которую легко было открыть с улицы, просунув руку. В том дворике жила моя бабушка. Тремя кварталами выше – на Мастерской, в очень похожем дворике, жила семья моего будущего мужа. Пишу сейчас и сама удивляюсь этому. Но ведь было же. Было.

Теперь в том дворике металлические ворота, и в каждой квартире бронированные двери. И соседи знают друг друга в лицо и не всегда по имени. А тогда здесь жили восемь семей – восемь квартир. Плюс – пять вишен. Плюс – два абрикоса. Урожай снимали всем двором. Русские, украинцы, евреи… Да. Но – прежде всего – одесситы. И двориков таких в Одессе было великое множество. Кто-то помнит другую Одессу? Возможно. Я не так глубоко заглядываю в прошлое. Были и погромы. И налёты… Была Траснистория. Но Одессу, о которой я пишу, знают и помнят многие.

p.s.
Стою у открытого окна, слушаю дождь. Тихий, весенний, тёплый. С ним шепчется старый куст жасмина во дворе, переговаривается сирень и шелковица. С ним перешёптываются молоденькие виноградные листья у окна. Ему отвечают крыши и водосточные трубы. Только я молчу, потому что сказать мне ему нечего.

Снова и снова вспоминаю сегодняшний разговор: моя знакомая рассказала о том, как в тот день, она и её подруга, увидев толпу, несущуюся на Куликово Поле, прибежали в один из храмов, что неподалёку, и стали просить, чтобы в храме начали бить в колокола. Если не остановит толпу, то хотя бы отведёт беду звон колокольный.

Звонить не стали. Сославшись на то, что без разрешения вышестоящих не имеют права. «Мы что, в обком пришли?». Их и ответом не удостоили.

И я в очередной раз содрогнулась от осознания того, в какой глубокой духовной спячке находимся все мы. При опасности, при угрозе на Руси всегда звонили колокола. И били в набат. Не думаю, что на то требовалось особое разрешение. Теперь требуется.

10 мая

– Ты всё ещё пишешь стихи?

Разбуженная ранним телефонным звонком, я не сразу понимаю, кто звонит.

– Кто это?

– Старых друзей не узнаешь?

Узнала. Проснулась окончательно. И гнев мой проснулся. Ну а сейчас-то что? Не понимаю себя.

– Всё ещё пишу. Здравствуй.

– И где же они?

– Во мне.

– С прошедшими тебя праздничками. Как отмечали?

Опять эта волна… Господи…

– Извини, я не могу сейчас говорить.

Зачем я ей вру? Зачем она спрашивает: как отмечали? Неужели ничего не знает? С Луны вернулась… с Марса? Не хочется начинать день с потери. С ещё одной потери. Их много за последние дни. Среди них и мёртвые и …живые. Сегодня девять дней. На Куликовом Поле отслужили панихиду по убиенным 2 мая.

p.s.

На пепелище
Памяти мои земляков,
невинно убиенных одесситов

Глазницы окон. В сердце гнев и ярость.
Бок о бок скорбный дух и злобный мат.
Здесь были вместе молодость и старость,
Здесь юноши и женщины лежат.

Чего хотели? Русскими остаться.
О чем мечтали? Каждый о своем.
Еще не научились насмерть драться,
А смерть уже пожаловала в дом.

А смерть уже пришла, без проволочек,
Захватчицей, насильницею душ.
Не знаем правды мы, не ставим точек.
Вот чья-то мать лежит, вот чей-то муж.

Вот юные Ромео и Джульетта,
За руки взявшись, в небо вознеслись.
Вопросов тьма. И страшные ответы.
Постой, прохожий, здесь остановись!

Ты был вчера на праздничной маевке,
Ты пил и ел, а здесь творилось зло.
Теперь тебе немножечко неловко
Всего за то, что выжить повезло.

Смотри теперь, как тлеют головёшки, –
Не воскресить, из пепла не поднять.
И под настилом — детская ладошка,
И нету слов, чтоб дальше продолжать.
/Ирина Дубровская/

p.p.s. Стихи опубликованы с разрешения авторов.

Чем дальше, тем ближе…
11 мая

День за днём, строчка за строчкой – всё дальше и дальше от страшного дня. И вместе с тем… Странное, неподвластное объяснению приближение и погружение в те события снова и снова в попытке понять. Не отпускает боль, переходящая в сердечные сбои, и воздуха не хватает.

Сегодня в больнице скончался Евгений Лосинский. Второго мая, во время боя на Греческой площади, он был тяжело ранен – получил два огнестрельных ранения, одно из которых оказалось смертельным.

Месяц назад, на Театральной площади, он шёл в первых рядах победного марша – участников реконструкции к 70-летию освобождения Одессы.

Тогда, 10 апреля, мы пришли к Оперному пораньше – один из наших друзей принимал участие в реконструкции, со стороны войск вермахта. Увидев Сергея в форме немецкого солдата санитарной службы, рассмеялись. Вот оно – внешнее и внутреннее. Ни угрозы, ни агрессии, ни чувства опасности… Ни от Сергея, ни от других «немцев», ни от ребят в форме румынской армии. Да, конечно, немаловажно здесь то, что мы знали, что всё это игра. Понарошку.

Два дня назад, гуляя в городе, встретили группу молодых людей. Человек семь-шесть. Жители курортных городов обычно сразу вычисляют приезжих – отдыхающих. И дело тут не только в акценте и в языке, хотя одессита можно узнать сразу именно по этому характерному акценту. Помню, как мама боролась за мой чистый русский, как возмущали её «делать базар», «тудой», «я знаю…» и прочие «одессизмы», от которых я была в восторге, и вставляла их, где надо и где не надо, при каждом удобном случае.

Эти молодые люди были приезжими. Не отдыхающими. Не туристами. Не рабочими. Скрытая угроза, исходившая от них, была так велика, что я остановилась, решив переждать, пока они пройдут. Не хочу возводить напраслину на людей, возможно, всё это моя извечная беда – воображение. Да и потом, вы знаете: у страха глаза велики. Но это чувствовала не только я. Встречные прохожие спешили свернуть, а те, кто шёл позади – намеренно отставали. Они шли, и впереди никого не было, и позади – тоже. Внешний вид у них был самый обычный. А вот их внутреннее выплёскивалось наружу и заставляло людей держаться подальше.

Пока писала в дневник, пришло письмо от знакомой: «…Сегодня отоспалась и сносно себя чувствовала, так что смогла наконец войти внутрь дома. В результате посильного осмотра убедилась, что спастись люди (если не все, то хотя бы часть) могли, если бы им открыли боковые двери. Хотя бы одни. Менты там стояли по периметру в большом количестве, это я сама видела, и вполне могли это сделать. Но – “приказа не было”. …Слышала, что подвалов там не один, а три, и во все три заманили людей. Сейчас все они, естественно, закрыты. Еще слышала, что “удачно проведенную операцию” отмечали тут же, на ступеньках, найденными в кабинетах шампанским и конфетами…»

p.s.
На одной из фотографий Евгений в форме офицера советской армии. Улыбается… Внутренний свет души проступает через улыбку.

А здесь фотография того победного марша 10 апреля в честь 70-летия освобождения Одессы. На ней Евгений Лосинский в первых рядах.

[url=http://www.proza.ru/2014/04/10/60] Фотоколлаж [/url] сделан мной к статье «Открытый урок истории». Сегодня я добавила туда фотографию Евгения. Светлая ему память.

p.p.s.
Какая-то неразбериха со списками погибших.

Читаю в Сетях, что сегодня скончался ещё один участник событий 2 мая – Вадим Папура. Но… Вадима Папуру похоронили 6 мая.

В одном из списков под номером 11 значится Виктор Гунн, поэт, 1962 г.р. Под номером 41 – Виктор Степанов – 1948 г.р… Гунн – это псевдоним погибшего поэта. Степанов – его настоящая фамилия, год рождения в данном случае указан правильно.

Неразбериха и путаница и во всём. И слухи – один чудовищнее другого…

Не спрашиваю, за что. пытаюсь понять – почему…
13 мая

Сегодня во сне вернулась в дворик на Косвенной, о котором несколько дней назад писала в дневнике. В том дворике, в бывшей нашей квартире, давно уже живут друге люди, но я вернулась. Приехала на 5-ом трамвае, вышла на остановке, которой сегодня уже нет – её перенесли, когда расширяли Староконный рынок, – как в свой дом, будто жила всё это время там и никуда не выезжала.

Дворик ухожен, чист. Зеленеет листва на молодых деревцах, видно, не так давно высаженных. Старой вишни и абрикосов – нет. Около моей двери какое-то дерево с жёлтыми листьями… Акация? Похоже…

Проснулась, открыла почту.

Письма, а в них стихи.

Ирина Дубровская

РАВНОДУШНЫЕ

1.

Фашизм приходит к равнодушным,
Не отторгающим его.
К тем малым, вялым и послушным,
Которых всюду большинство.

Которым вечно нету дела
До вечной схватки зла с добром.
В них ноль души и много тела.
Они везде, со всех сторон,

На всех фронтах нас окружили,
Под ними совесть, стыд и честь.
Постой, себя-то не спросили:
А может, это мы и есть?

2.

Это наша вина: четверть века терпели,
Закрывали глаза и растили зверье.
Это наша беда, отвести не сумели.
Ну и кто ж нас теперь защитит от нее?

На кого уповать и к кому обращаться,
Если сами с собой спорим до хрипоты?
Хоть молись, хоть дерись, удержать не удастся
Малолетних зверят у последней черты.

Всполошились теперь, застонали, завыли,
Но и в судные дни признавать не хотим:
Это наша война, мы ее оплатили,
До копейки сочлись равнодушьем своим.

Не спрашиваю – за что, пытаюсь понять – почему.

Почему это происходит с нами сегодня?

Обыкновенный фашизм.

Само понятие фашизма люди сегодня связывают с тягчайшими преступлениями против человечества во время Второй Мировой войны, с теми зверствами, о которых каждый из нас читал в учебниках истории, смотрел в лентах кинохроники, на фотографиях.

Живых свидетелей того ужаса почти не осталось.

Казалось бы – вот она, страшная «прививка» от повторения подобного. Но иммунитет оказался недолог, и события последних месяцев, и особенно – последних дней, подтверждают это.

Что должно произойти с человеком, какие внешние и внутренние грани должен преступить он, чтобы мог убивать? Чтобы был готов убить… Я не о преступниках. Не о тех, кто совершает так называемые «убийства на бытовой почве», с целью завладеть имуществом, с целью наживы. Я о тех, кто просто готов убить. Просто так. До какой степени должно быть искажено и извращено сознание, психика?!

Звериная жажда крови и … извечная человеческая жажда власти над другими людьми. Власти безграничной, беспредельной.

«Равнодушие…, – пишет в стихах мой друг.

Соглашусь.

Но не только оно одно.

Как там у Макаревича…

«Да и люди, хоть видели мало хорошего,
Точно так же доверчивы, как в старину:
Точно так же беспечно взирают на прошлое
И считают последней любую войну».»

Нежелание верить в то, что трагедия может повториться. Отсутствие чувства опасности. Беспечность… Нежелание признать и увидеть угрозу внутри страны. Не извне. Внутри.

Как, скажите, понять, что это «фашист», когда он говорит на одном языке с тобой? Это в Римской империи было ясно ху из ху: есть у человека связка розог и топор – значит он ликтор, и пришёл за твоей жизнью. Как можно считать палачом соседа, сослуживца, коллегу по работе? Случайного прохожего.

Только теперь до меня доходит весь ужас гражданской воны, вся трагедия, которую пережила Россия немногим менее века назад. Только теперь.

«Будь осторожна…», – пишут и говорят мне сегодня друзья.

«Будьте осторожны… Берегите себя!», – пишу и говорю я сегодня многим своим друзьям и знакомым.

Потоки ненависти неиссякаемы.

Одни слепо ненавидят всё русское.

Другие – всё украинское.

Третьи?

Третьи радостно потирают руки.

Старая пословица верна: «Кому война – кому мать родна!»

Четвёртые пытаются жить дальше. Учиться, работать…

Сеять хлеб, строить дома. Любить.

И считать последней войну.

И чью-то смерть на этой войне – последней.

p.s.

«Ребята, я понимаю, что я, наверное, не первый. НО! Только что узнал, что неопознанный в морге лежит наш товарищ, журналист, с которым я отработал в проекте «ВПЕРЕДИ ПАРОВОЗА» огого сколько. ДМИТРИЙ ИВАНОВ. Он погиб 2 мая на Куликовом. Сейчас его нужно забрать из морга и по-человечески похоронить. Мы соберём деньги, хотя мы супер родными и не были. Просто это был талантливый человек, и нельзя ему сгнить в морге! Проблема его забрать, нет документов, жена и сын в Америке, мать умерла. Кто может помочь, связывайтесь со мной. У кого есть связи где-то в органах, которые могут помочь, прошу о помощи. Давайте похороним настоящего одессита и журналиста, с достоинством!

За перепост и любую, даже информационную помощь, огромное СПАСИБО [url=http://vk.com/id11838991]лично от меня[/url]».

p.p.s.
Это обращение услышали. Сейчас журналисты Одессы делают всё, что нужно, чтобы достойно похоронить ещё одного погибшего одессита — журналиста Дмитрия Иванова.

Светлая память…

 

Одесса

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Хоть разорвись

Зачем квартиры-то обыскивать?

.

Сгорел от обиды на «Крымгаз»

Катя БЕДА

2 комментария

Аватар
Булавка 14.05.2014 в 21:58

Лирика это хорошо. Однако, Одесса-мама не восстала после трагедии на Куликовом поле. Марков со своей "Родиной" сдулся. Очередная группа "одесских юмористов" переберется на Брайтон-бич. А там, как в песне "Снова цветут каштаны"…

Ответить
Аватар
озлобленный...сильно 14.05.2014 в 23:27

Я бы , все связанное с этим делом, а также с реакцией на него Одессы, просто бы заморозил…до поры до времени.
Пусть все уляжется.
Люди пережили трагедию невиданного масштаба и только начинают понимать всю степень изменений в государстве.
Многие задумались…
Если бы в России правили русские патриотв, а не…то и все связанное с Украиной носило бы срвершенно иной настрой.
Русские и сочувствующие им ккраинцы, понимая что Росмия придет на помощь, не так бы себя вели, а гораздо боевитее.
Но, ромощи нет и судя по всему не будет.
Поэтому и поведение такое.
Против русских весь т.н. цивилизованый мир, а помощи им нет, разве в Донецке воюют нелегалы-добровольыы.
Это не война, а самая насточщая торговля.
Кремля и Белого дома.
ВИНИТЬ НАРОД НЕ НУЖНО.
ВИНИТЕ ВЛАСТЬ РОССИИ.
ЭЭто она себя ведет точно ее не касаё0ются мобытия на Украине и будто Росмия это только родданные Путина.

Если не блудить словами, а четко сформулировать задачи, то первым вопросом будет такой…Путину нужна украина и в каких размерах?
Очевидно, что своим никаким поведерием он просто подставляет, обманутых надеждой и ожидарием помощи людей.
Отсюда и все что имеем.
Надо зпткнуться всем на время и требовать в Путина самых разных действий по ссем областям…в СМИ, в дипломатии, в военном деле.
Даже дико… кому нужнее укрпина, пендосам, или нам?
СМРТРЕТЬ НА ЭТО ПАСУДСТВО НЕТ СИЛ.
Противно.
А мадам надо прекратить расписывать свои ощущения.
Скорби молча!
Сильнее будет месть.
Расчитаемся!
Лишь бы потом кремлевские чистоплюи не скулили о гуманизме с врагом.

Ответить

Добавить комментарий для озлобленный...сильно Отменить