Привитая в девяностые мода на профессии не замедлила с негативными плодами «просвещения». Страна ощутила заметную в производстве нехватку инженеров, технологов, зато получила выброс в кадровый сегмент огромного числа невостребованных специалистов в отвлеченных сферах — тех же менеджеров, юристов, психологов. Унюхав конъюнктурный спрос, за их подготовку взялись непрофильные вузы, которые заполонили рынок труда молодыми безработными. Ну, где в той же Керчи развернуться армии психологов, когда востребованность исчисляется скромным числом нуждающихся в их профессиональных услугах.
— Понимаете, — высказывает свое мнение психолог специализированной школы с углубленным изучением английского языка Татьяна Каминская (на фото), — в провинции потребность в психологах сведена до железного минимума: школа, молодежные, социальные и реабилитационные центры, то есть доля экзотичности в их существовании пока присутствует. А в крупных городах это престало быть данью моде, они востребованы в кадровых и морских агентствах, профориентационных центрах, крупных торговых сетях, где регулярно проводятся тренинги продаж, коммуникативного общения, сетевого маркетинга, на предприятиях, в офисах, учебных заведениях кабинеты психоэмоциональной разгрузки. Особенно полезно иметь их в учреждениях, где персонал работает с людьми. Известно, что под настроение, под горячую руку можно сделать нечто, что заложит в человеке пожизненный комплекс. В школе таких ситуаций масса: учителя срывают те же свои домашние проблемы на учениках, которые после этого зажимаются, начинают чувствовать себя не вполне адекватными ситуации или классному коллективу. Перепрограммировать на позитив должен специалист – это одна из задач психолога.
На мой взгляд, модность психологии связана с перестройкой общества «под запад». Но мы, как всегда, побежали впереди паровоза: профессии обучили множество людей, а территорию применения не определили. И сделать это на скорую руку не удастся, потому что менталитет наш остался прежним. Мы по-прежнему доверяем все свои беды подружке, подушке и бутылке. Для нас главное выговориться, поплакаться в жилетку, снять стресс народным антидепрессантом. Мы хотим всегда иметь под рукой слушателя.
А психоанализ – это уже работа над собой. Чтобы ему подвергнуться, нужно обладать интеллектом выше среднего. Подружка готова подсказать путь решения из сложной ситуации, а профессиональный психоаналитик никогда не дает готовых рецептов, а наталкивает человека на самостоятельный поиск – вот почему я говорю, что психоанализ требует интеллектуальных усилий. Обычно, проговаривая проблему вслух, вы тем самым находите выход из кризисной ситуации. Правильный или неправильный – это другой вопрос, главное – найден результат.
Самое страшное в жизни, когда ты не видишь пути, а если он найден, то это движение и динамика. Жизнь идет динамически, потому что безвыходных положений не бывает, и человек на подсознательном уровне идет к поиску решения. Психоаналитик не выписывает рецепт поступка, он помогает человеку определиться с нужным вариантом. Наверное, мы не вполне готовы к такой работе над собой, поэтому психология у нас существует как бы в двух вариантах: в теоретическом она востребована, а на практическом уровне остается в определенной степени экзотическим западным продуктом. Мы еще не переросли подушку, подружку и бутылку.
— Значит, для нас психоаналитик — как дамская бижутерия: есть те, кто без нее чувствует себя голой, а у других она вызывает чувство дискомфорта…
— У нас нет привычки выговариваться перед посторонним человеком, пусть даже и специалистом. Мы поплакали на дружеском плече – и вроде полегчало. На Западе посещение психоаналитика является необходимостью: там не принято нагружать посторонних своими проблемами. Мы постепенно перенимаем у них манеру говорить «Это твои проблемы!». Мне она очень не нравится, потому что у нас все по-другому: мы именно тем и сильны, что готовы прийти на помощь.
Конечно, сейчас ситуация изменилась: многие живут в своей скорлупе, остаются наедине с самими собой, им не с кем поделиться, потому что большая часть людей, к сожалению, выпала из социума: не работают вовсе или основную часть времени находятся вне коллектива. Но и привычки выворачивать душу наизнанку перед психоаналитиком нет, денег на его дорогостоящие услуги тоже.
Взрослые не просто переживают такие жизненные коллизии, а детям намного сложнее. Они на подсознательном уровне считывают информацию, даже если родители шифруют ее, скрывают свои проблемы. Когда родители пытаются уверить ребенка, что у них «все отлично», они не устраняют его из сложной ситуации, потому что дети видят нервические жесты, мамины грустные глаза, опущенные плечи. Мы через свои мимику и пантомимику передаем свои внутренние мысли, свое настроение.
— Мы с вами учились в школе, где никаких психологов еще не было. Сегодняшнее их появление в штатном расписании с Запада «слизали» или в этом есть объективная необходимость?
— Потребность и необходимость. Я вижу свою профессиональную востребованность. Дети далеко не всегда могут справиться с проблемами, родители зачастую оказываются не на высоте, пасуют перед детьми, возникающими у них трудностями.
— Сегодняшние дети, став взрослыми людьми, унаследуют менталитет «подушки, подружки и бутылки» или они понесут свои проблемы к психоаналитику?
— Думаю, национальный стрежень менталитета в них останется, хотя наравне с этим постепенно начнет развиваться потребность в услугах специалистов. Не зря ведь психологию называют наукой будущего. Скорей всего, смена ментальности будет зависеть от модели развития общества, от того, под какую музыку заставят танцевать народ политики.
— С какими проблемами приходят дети к школьному психологу? И делают ли они это сами или проблемного ребенка надо, что называется, вычислить?
— Первоначальным звеном между ребенком и психологом выступает учитель: он определяет, у кого есть поведенческие проблемы, у кого сложности в общении, в ком проявляется повышенная агрессивность. Чтобы ребенок не боялся психолога и не обозлился на учителя, ненароком выдавшего его личностные секреты, мы начинаем работать с ним косвенным путем, не индивидуально, а всем классом, чтобы не выставлять отрицательную особенность напоказ. Используем проективные методики: рисуем на заданные темы, читаем сказки. Успех будет, скорее всего, зависеть от того, насколько удачно выбран ребенком образец для подражания.
— И с кого делают себя современные школьники?
— Мы четвероклассников попросили написать письмо из будущего от имени себя, взрослых. Многие проявили недюжинную фантазию и перенеслись во внеземные цивилизации, потому что в десятилетнем возрасте им кажется, что двадцать лет, отделяющие их от взрослости, станут полной переменой мира. А другие оказались приземленными и видят себя в конкретных профессиях, но влияние сериалов и телепрограмм несомненно: иначе откуда так много танцовщиц, офисных работников и военных.
— В каком случае появляется необходимость не в школьном психологе, а детском или подростковом психиатре?
— Когда создается классный коллектив, то очень многое в жизни ребенка зависит от учителя, который первым видит его особенности и недостатки. Именно классный руководитель дает первоначальную личностную оценку ребенка и выносит вердикт. Например, у ребенка может проявиться задержка развития, он стойко не справляется со школьной программой, у него расстройства памяти, мимики, внимания, он гиперактивен. Большинству детей достаточно непродолжительной психологической коррекции психиатра. Сложность в том, что у наших родителей стойкое неприятие психиатра: его боятся, считают, что лечение у него ставит крест на всей дальнейшей жизни ребенка и упускают шанс помочь ему в нужный момент. Да что говорить, психолога опасаются, не дают ребенку адаптироваться, сами усложняют ему жизнь своими застарелыми страхами.
— Скажите, Татьяна Васильевна, извечная проблема отцов и детей претерпела изменения в связи с общественным переустройством?
— Проблема отцов и детей была, есть и будет, просто она обрастает особенностями общества. Я вижу в самом факте ее существования, прежде всего проблему государства. Что мы наблюдаем каждый день в школе и что фактически подтвердил социологический опрос школьников? 61процент учеников нашей элитной школы растут в неполных семья: большинство пап на заработках. А это люди самого продуктивного возраста, которые выпадают полностью из системы воспитания своих детей. Мальчишкам не с кого брать поведенческий мужской пример, не с кем постучать молотком, поковыряться в машине – и это еще аукнется стране, где растет поколение инфантильных мужчин.
Дети одиноки, даже если воспитываются в полноценных семьях, потому что родителям некогда, они заняты зарабатыванием денег. Множество случаев, когда папа с мамой снялись и уехали работать, оставив ребенка бабушкам, дедушкам, старшим детям. Дети тоскуют, чувствуют свою ущербность от того, что рядом с ними учатся сверстники, родители которых отлично устроены в родном городе. Одиночество детей выявляет элементарный проекционный тест «Моя семья», когда они рядом с собой рисуют всякую живность, но не взрослых людей.
Государство не создало экономических предпосылок для сплоченности семьи, поэтому дети не видят ее примеров и позитивного влияния, им не с кого брать пример при создании своей, они не видели ролевого распределения обязанностей.
Одиночество детей, необходимость выходить с социумом один на один порой рождают в них агрессивность, обиды, озлобленность, стремление вырвать из глотки желаемое, потому что они не защищены надежным родительским, семейным тылом. Конечно, здесь многое зависит от первичной личности ребенка, лидерских качеств: он прогнется под мир или мир прогнется под него.
— Почему вдруг старшеклассников так взялись опекать на внешнем независимом оценивании от вероятных стрессов, когда это семнадцатилетние, психологически скорректированные подростки?
— Мы тестировали одиннадцатиклассников на предмет стрессоустойчивости. Уровень тревожности, как показали ответы, был невысокий. Они либо не страшились, либо считали себя достаточно подготовленными, либо не осознавали всей сложности нововведения. Куда большой ажиотаж вокруг тестирования создавали учителя и чиновники от образования, искусственно нагнетая страхи, хотя известно, что спокойная обстановка и положительные эмоции повышают эффективность запоминания. Страхом нельзя загнать в ребенка знания. Во всяком случае, в моей практике не нашлось ни одного подростка, потребовавшего накануне внешнего независимого оценивания индивидуальной работы психолога.
