РЕПОРТАЖ ИЗ ТЮРЕМНОЙ ШКОЛЫ
На проходной 102-й колонии мирно беседуют около десятка женщин. Прохожие наверняка думают, что это родственники заключенных, ожидающие приема передач. Но эти посетительницы появляются здесь куда чаще, чем родственники. Три раза в неделю они переходят границу между свободой и несвободой, чтобы обеспечить заключенным их конституционное и просто человеческое право, которым те однажды пренебрегли, — право на образование. Эти женщины — учителя. Они уже успели провести свои уроки в обычной школе и теперь ждут второй половины рабочего дня.
Сквозь большое окно проходной видно стоянку около высокой стены с колючей проволокой. Возле нескольких шикарных автомобилей ждет чего-то кучка разновозрастных мужчин. Дождались: ворота открылись, и оттуда появились теперь уже свободные люди. Объятия, рукопожатия, несколько фото на память — и вся процессия на авто уже покидает стоянку.
— Это не ваши ученики? — спрашиваем мы педагогов.
— Нет. Эти, небось, в школе успели доучиться, — слышим мы в ответ.
Дверь внутрь открывается, и оттуда слышится голос: «Учителя, заходите по двое. И журналисты приготовьтесь, вас заведем позже». До начала урока остается 15 минут.
Здешняя школа представляет собой длинный коридор с множеством дверей, ведущих в классы. Со стен коридора смотрят вниз поэты и писатели. Череда портретов продолжается и в классах. Здесь и Достоевский, сам отбывавший наказание на каторге, и Рембо, загнавший за решетку своего соблазнителя Верлена. Но если к первому относятся с интересом, то о втором в этих классах лучше не рассказывать: будь Рембо хоть тысячу раз поэт, по здешним понятиям его место в литературе определяется строго.
В классах светло и уютно. О том, что это не обычная средняя школа, напоминают лишь решетки на окнах и присутствующий на уроке сотрудник колонии. Такая же доска, исписанная мелом, такие же картонные конусы и пирамиды на партах. Взрослые дядечки прилежно пишут в тетрадях, выполняют задания, получают оценки. Есть здесь даже кабинет директора, откуда руководит процессом Ольга Николаевна Скребец — человек смелый и преданный своей профессии.
Все начиналось в 1999 году, когда чиновники от образования и пенитенциарной системы договорились о сотрудничестве. Городское управление образования получило указание — найти школу, которая взялась бы за эксперимент и согласилась учить заключенных и подследственных. Обратились к Ольге Николаевне, директору симферопольской школы N31, которая к тому времени уже успела первой в городе создать вечернее очное и заочное отделения. Инициативный директор сразу согласилась на эксперимент. Целый год она и ее замы на общественных началах, то есть бесплатно, учили заключенных. «Мы делали это сознательно, — рассказывает Ольга Николаевна. — Ведь не могла же я сразу взять и отправить своих учителей на такую работу. Поэтому мы с моими замами решили подать пример остальным. И спустя год наши педагоги согласились идти работать в колонию уже на платной основе». С 2004 года школа при колонии начала существовать официально.
Если в СИЗО обучение является обязательным для всех несовершеннолетних, не успевших окончить школу, то в 102-ой колонии каждый сам выбирает, браться ли ему вновь за науку. Сегодня здесь получают образование 73 человека. Юрий Валентинович, старший психолог колонии, объясняет, что с каждым заключенным, не имеющим аттестата о полном среднем образовании, проводится беседа на предмет его жизненных перспектив: «Никто никого не заставляет. Но мы, конечно, выступаем за то, чтоб они учились. Во-первых, улучшается их психологическое состояние. Во-вторых, учеба повышает их веру в себя, в то, что на воле они смогут продолжить образование, найти работу. А это для них очень важно». Учителя хвастаются, что один из их подопечных даже сдал ВНО и поступил в университет, будучи лишенным свободы. Так что они выполняют не только образовательную, но и социальную задачу.
И что самое главное, педагоги для заключенных — это еще и люди оттуда, из вольной жизни, которых они видят так редко; люди, с которыми можно поговорить на внетюремные темы. Учителя — это еще и женщины. По секрету нам рассказали, что некоторые заключенные постарше даже пытаются за ними ухаживать, поделки всякие дарят, сувениры, оказывают знаки внимания: «Еще бы! Некоторые из них женщину в прошлый раз десять лет назад видели! Но мы это дело сразу пресекаем, и они это понимают, прекращают ухаживания».
Занятия в колонии проходят трижды в неделю. Классических школьных уроков здесь не бывает, проводятся только уроки-консультации, уроки-беседы. Так положено по нормативам. Кстати, какой-то специальной программы для школ в местах лишения свободы не существует. Как не существует и адаптированных учебников, курсов для педагогов, решившихся на столь непростой труд. Так что все учителя здесь — первопроходцы. Сами решают, что их ученикам будет вредно, а что — полезно, что — интересно, а что — не очень.
— Ребята, кто-нибудь решил задачу? — вопрошает учитель математики. Кстати, все здешние педагоги называют своих подопечных немного смешно — ребятами. Видимо, многолетняя школьная привычка не отпускает их и в колонии.
Пока остальные еще что-то пишут в своих тетрадях, задачу давно решил ученик с первой парты. Его зовут Олег. Ему 44 года. Он производит впечатление серьезного человека, который зарабатывает на жизнь тяжелым физическим трудом, но никак не криминалом. Мы почти угадали. Олег — строитель, но был осужден за кражу. Это уже второй его срок. Первый был за хулиганство. Он с большим удовольствием учит алгебру и геометрию, находя в этих предметах много полезного для своей профессии. Поэтому и внемлет каждому слову учителя, и решает задачи первым. «В свое время я не доучился, рано пошел работать, — объясняет Олег. — Теперь вот пытаюсь наверстать упущенное. Всем очень доволен. Педагоги очень доступно и интересно все рассказывают».
Почти через три года Олег выйдет на волю и вернется домой — так он считает сегодня. Опять будет строить, заведет семью, которой у него никогда не было. Он понимает, что выдержать и не попасть сюда вновь сможет не каждый: «Это тяжело. Но все зависит от человека. Если кто-то решит для себя, что хочет измениться, начать жить по новой, то он все сможет. Другое дело, что желание это здесь есть далеко не у всех».
Если бы на эти уроки попал простой школьный учитель, он бы, к своему удивлению, нашел чему позавидовать. Здесь царит идеальная дисциплина. Во-первых, мешать педагогу не позволит сотрудник колонии. Во-вторых, здесь учатся лишь те, кому это действительно нужно и интересно. И вот еще парадокс. Как объяснила нам учитель биологии Валентина Геннадьевна, именно в колонии педагог может полностью реализовать себя и раскрыть свои таланты: «Ведь нас здесь ждут по-настоящему. Ученики искренне хотят поделиться с нами своими мыслями. Все, что мы говорим, они слушают со вниманием. Это очень приятно для любого учителя. Так что никто из нас не жалуется на такую работу».
«Мы учителей не обижаем и относимся с уважением. Они к нам заходят с улыбками и выходят с улыбками, — рассказывает ученик 11-го класса Александр. — Правда и в моем детстве в школе была дисциплина. Когда я учился, было еще все по-советски, строго, по понятиям, можно сказать». На мой вопрос, что же помешало доучиться в юности, «одиннадцатиклассник» ответил, мол, были другие жизненные интересы: «Да и не только в этом дело. Мои документы утеряны, так что я не имею вообще никакого аттестата. А сейчас я много интересного узнаю. Вот Бальзака, например, читаю. У нас ведь хорошая библиотека, можно книжки брать, можно приходить и там читать. Я уже осилил «Гобсека», «Шагреневую кожу», «Отца Горио». Интересуюсь у Александра, за что он отбывает наказание. Он объясняет, что, по большому счету, сидит за сущую безделицу: посадил на своем участке пару кустов конопли.
— О, так ваш любимый предмет, наверное, биология, — пытаюсь я пошутить.
Мой собеседник наклоняется и заговорщическим тоном вполне серьезно говорит:
— И химия.
Сегодня ученики получили задание составить сочинение о совести. Строгий педагог ведет с подопечными предварительную беседу:
— Как вы думаете, могут ли угрызения совести довести человека до суицида?
— Могут.
— Вы знаете такие примеры?
— Знаем.
— А кто-нибудь из вас, ребята, испытывал угрызения совести? Давайте признаемся честно!
— Неоднократно.
— И что же вы делали, когда вас мучили угрызения совести?
— Я пытался изменить то, что сделал, за что она меня мучает. Меня там знают как плохого человека, но здесь я набрался столько знаний, столько всего понял, что надеюсь исправить положение, показать, что из гадкого утенка вырос лебедь, — отвечает невысокий коренастый ученик.
— Замечательно! Замечательно! Значит, совесть не только мучает, но и дает возможность покаяться. Хорошо! Давайте разберем другую ситуацию. Вот у вас неблагоприятная обстановка в семье…
Заключенный, на которого указывает учитель, поднимается и машет головой:
— У меня благоприятная обстановка.
— Как же? С вами ведь жена развелась!
— Так она со мной развелась, когда мне 11 лет дали. Что ей оставалось делать? Я бы тоже развелся на ее месте!
— И что вы думаете? Угрызения совести мучают вас? Или вы вините ее?
— Я сам виноват, конечно. Проявил слабость, сорвался. А ее жалко. Она с маленьким ребенком одна осталась. Мне тоже тяжело, что дочка без меня растет. Но так получилось.
— Ага, значит, «так получилось»?
— Ну да. Но совесть меня мучает.
— Еще кого мучает? Значит, больше угрызения совести никого не мучают. Ладно, идем дальше.
Дабы продемонстрировать, что такое человек без совести, один из заключенных зачитывает стихотворение — увы, не классика, но зато очень самобытно:
Два года женщина писала,
Два года женщина ждала.
Кусочки сердца посылала
И помогала, как могла.
Доверилась бродяге-зэку,
Поверила, как человеку,
И всей душой к нему рвалась.
А он, когда освободился,
Был жалок, голоден и гол,
Ее доверия добился
И в дом хозяином вошел.
Оделся малость, приобулся,
Свиное рыло отожрал.
И вновь животным обернулся,
Ограбил женщину, удрал.
Два года женщина писала,
Два года женщина ждала.
Теперь от слез своих устала.
Никак поверить не могла.
Аккуратно выходим из класса — здесь затрагивают очень личные темы и нам не хочется копаться в чужом грязном белье.
Все это время нас сопровождает невысокий молодой мужчина. Поначалу мы думаем, что это сотрудник колонии, но оказывается, что Владимир (так его зовут) — тот самый заключенный, который сдал ВНО и поступил в университет. Сегодня он дневальный и следит за порядком в школе. Глядя на Владимира, мы уже не удивляемся его ученическим подвигам: этот заключенный оказывается человеком из той категории, чье жизнелюбие заметно за версту. Он много улыбается и на первой же минуте разговора вызывает такую же улыбку у собеседника. Обаятельнейшая личность. Среди всех, с кем мы общались, он один не боится за свое будущее и уверен, что впереди его ждет благополучная и счастливая жизнь. Владимир с восхищением рассказывает нам об учителях, особенно об учителе математики: «Да я только ради нее и учился! Лариса Савельевна для меня — это все!» Сообщает, что уже за решеткой, наконец, прочитал «Преступление и наказание», но с Достоевским не согласен: «Раскаяние не всегда приходит. Это всего лишь книга. В жизни все немного иначе».
На вопрос, почему не довелось получить полное среднее образование, пожимает плечами: «Да как-то не сложилось. Были свои причины. Десять классов я отучился. А вот одиннадцатый не успел закончить». Знакомый пообещал Владимиру, что возьмет его к себе маркетологом, когда тот выйдет на свободу. Вот он и решил получить специальность, пока находится за решеткой. Опять пошел в школу, получил аттестат, подал заявление на ВНО. Ради него одного в колонию прислали комиссию. Владимир прошел тестирование и поступил в университет.
Про себя пытаюсь подсчитать, сколько же он сидит, ведь на то, чтобы доучиться в школе и окончить вуз, нужно немало времени. Вряд ли он здесь за хулиганство.
— И сколько вам дали, Владимир?
— Десять лет. В сентябре выхожу, еду домой. Там меня уже ждет рабочее место. Буду менеджером-маркетологом. Думаю, что мне это понравится.
— Десять лет? Что же вы натворили?
После прямого вопроса наш собеседник впервые опускает взгляд, но набирает побольше воздуха и с прежней широкой улыбкой вновь смотрит в глаза:
— Был членом ОПГ, пытал людей.
«Чудны дела твои, Господи», — думаю я про себя и ничего не отвечаю будущему менеджеру-маркетологу. Что уж тут ответить?
P.S. Одна из учительниц, объясняя нам суть своей работы, процитировала Макаренко, но цитату я не записала, а найти ее в сочинениях великого педагога не смогла. Если память мне не изменяет, то Антон Семенович утверждал, что перевоспитать человека можно только в русле школьного образования. Мне думается, что это именно тот случай, о котором писал Макаренко. Ведь заключенные, решив вновь сесть за школьную парту, совершают путешествие во времени и возвращаются в тот момент своей юности, когда и был совершен поворот не туда. Таким же приемом пользуются психоаналитики, погружая пациента в ситуацию, когда он пережил сильную боль или страх. Говорят, что это помогает если не начать всю жизнь заново, то хотя бы сбросить груз темного прошлого. Потом пациенту предстоит упорно работать над собой — или махнуть рукой и вернуться в исходную позицию. Но шанс на выздоровление, наверное, многого стоит.
