Они не думали о себе

Рассказывая о Севастополе военного времени, Евдокия Петровна Литвинова-Ленюк не могла сдержать слёз. А я не знала, какие слова нужно было сказать, чтобы её утешить. «Какое время-то теперь пришло, моя дорогая! Что творится вокруг! Ведь не за такую жизнь мы боролись!». Что можно ответить на это? Чем оправдать безумства и жестокость современного мира, нередко встречающееся незнание самых трагических страниц нашего прошлого, поощрение власть предержащими безумной фантазии националистически настроенных псевдоисториков?
Когда началась война, Евдокия была совсем молодой. Тот страшный день навсегда остался в ее памяти.

— Рано утром многие проснулись от страшного гула и грома, но никто не думал, что началась самая настоящая война. Мы с соседкой пошли на рынок, и она всю дорогу говорила, что это просто учения. Но когда навстречу стали попадаться люди, у которых была перевязана нога или рука, мы поняли: нет, это не учения…

После 250 дней битвы за Севастополь, потеряв треть миллиона своих вояк, немцы все-таки оккупировали город и установили в нем свои, нечеловеческие порядки. Забрали всех мужчин в лагерь для военнопленных. Мой муж, Василий, тоже оказался там. Когда узнала, в каком он лагере, сразу же поспешила туда с передачкой.

С Василием общались через заграждение из колючей проволоки. Когда отошла от него, услышала автоматную очередь. Оглянулась и увидела то, на что страшно было смотреть: фашисты сталкивали в воронку от взрыва бомбы раненых моряков и расстреливали их. Знаете, есть такое выражение: момент истины. Так вот это и был момент истины, момент правдивости души — перед лицом смерти ребята пели: «Раскинулось море широко…».

Потянулись мучительные дни, наполненные отчаянием и болью. Вы только представьте себе: город после бомбежек практически стерт с лица земли. С продуктами очень тяжело, и еще хуже с водой. А жара стояла невыносимая. Возле одного колодца собиралась уйма народу. В один из таких походов за водой я встретила Николая Терещенко, который до войны работал помощником первого секретаря Севастопольского горкома партии. Не знаю, почему я обратила внимание на троих измученных военнопленных, под дулом автомата тащивших емкость с водой. Среди них был Николай.

Какая-то внутренняя сила толкнула меня к конвоиру. Стала объяснять, что вот тот пленный — мой брат. Протянула немцу паспорт, он повертел его в руках и почему-то поверил, разрешил поговорить. Общение наше было коротким, ребята попросили принести табаку, что-нибудь поесть. В следующий раз я прибежала на то же место уже с кое-какими продуктами и табаком.

Николай успел сказать мне, что в Севастополе действует подпольная организация и что нужны люди. Предложил вступить в нее. Но предупредил: «Ты хорошо подумай. Ведь если возьмут немцы, сама представляешь, что тебя ожидает, они же хуже зверей». Но, вы знаете, страху у меня не было. Наоборот, появились надежда, смысл жизни. Дома посоветовались с Василием, его к тому времени из лагеря направили работать на железную дорогу. Он ни секунды не колебался. Вот так и началась наша работа.

Я помню почти каждый день. Помню, как мы собирали клочки бумаги, на которых писались антифашистские листовки. Это уже позднее, когда подпольная группа Николая Терещенко соединится с КПОВТН (Коммунистическая подпольная организация в тылу немцев), которую возглавлял Василий Ревякин, удалось создать свою типографию, наладить выпуск листовок и газеты. Помню, как ходила на железнодорожный вокзал, чтобы передать очередное задание Дмитрию Орлову, также состоявшему в нашей организации. А еще помню, как носила в лагерь гранаты. Коля Терещенко и еще несколько его единомышленников запланировали побег. Но ведь с пустыми руками не убежишь, нужно было оружие. Немцы разрешали мне приносить передачи Коле, по легенде он был моим мужем. Я брала корзину, на дно укладывала 2-3 гранаты, сверху ставила кастрюли с едой. Так передала около 40 гранат.

Побег Коле совершить удалось, и я стала связной между Сашей (Терещенко) и Орловским (Ревякиным). Но тут возникла проблема: в списках севастопольцев, которых немцы должны были угнать в неволю, оказа¬лась и моя фамилия. С помощью врача Вениамина Иванова Коле Терещенко удалось сделать справку о моей нетрудоспособности — после «лечения от туберкулеза». Я осталась в Севастополе.

К лету 1943 года линия фронта проходила далеко от Крыма. Но севастопольцы, верившие в победу, вступали в подпольную организацию. Мы начали выпускать газету «За Родину». Совершали диверсии на железной дороге. Однажды я передала записку от Ревякина Терещенко, после чего в два часа ночи в воздух взлетели 33 вагона с боеприпасами. Вы бы видели физиономии фашистов после этого.

В октябре 43-го враги напали на след наших подпольщиков. Арестовали Павла Сильникова и других ребят, которые проводили диверсии в морском порту. На допросах те молчали. Ничего не узнав, фашисты их расстреляли.

В начале марта Ревякин отправил группу подпольщиков для передачи нашим войскам информации об обстановке в городе. К этому времени в Севастополе уже можно было услышать артиллерийскую канонаду наступающей Красной Армии.

Март был несчастливым для нас. 14 марта арестовали Ревякина, а 29-го по наводке предателя в наш дом, в котором скрывался Терещенко, нагрянули немцы. Колю тут же схватили, а мне удалось уйти через черный ход. Дом наш находился недалеко от железнодорожного вокзала. Дворами добралась я туда и рассказала обо всем нашим подпольщикам-железнодорожникам. Среди них был и мой муж.

После этого наступили очень трудные дни. Нужно было скрываться, иначе — верная смерть. Прятались в пещере, выдолбленной в скале, под завалом. Тяжело было. Пришлось поголодать, намучиться без воды. Мы, наверное, тогда выжили благодаря жене Андрея Кузьменко, находившегося с нами. Иногда по ночам, рискуя, она приносила воду, немного продуктов. В подземелье мы провели полтора месяца: в холоде, голоде и неведении.

Когда город был освобожден, и нас начали откапывать — разбирать камни над нашими головами, мы подумали, что это фашис¬ты. Приготовили винтовки, чтобы перед смертью убить хоть несколько немцев. Каждый из нас в те минуты мысленно прощался с жизнью. И вдруг сверху начали кричать, звать нас. Поняли: наши!

Евдокия Петровна закрыла лицо руками и тихо заплакала. Эти слезы — целая гамма человеческих чувств, вобравшая в себя и горе, и радость, и боль, и надежду.
— Деточка моя, мы ведь, когда немец пришел, о себе совсем не думали. Мечтали: только бы наши дети, внуки дожили до того времени, когда все будет хорошо.

А я подумала: наверное, именно на таком восприятии жизни зиждется истинная любовь к Родине, любовь, основанная на великом чувстве долга, самоотречении и фантастической стойкости. И совсем неслучайно Евдокия Петровна была награждена более чем десятью заслуженными наградами, среди которых медали «За боевые заслуги», «За оборону Севастополя».

Для наших ветеранов война — не сухая статистика. Для них война — это вечная боль в сердце. И непременный спутник этой боли — великая радость. Они победили! И как бы не было обидно защитникам Отечества за сегодняшнее время, они должны знать: мы помним, мы знаем и склоняем головы перед их великим подвигом.

От редакции: У того поколения была война. И была Победа. Сегодня изменился мир, изменились войны. И вовсе необязательно бросать бомбы или поджигать города — сегодня страны берутся информационно, высокими технологиями. Но, как показывает опят, не все ими решается и определяется. Может, именно чувствуя угрозу на уровне подсознания, наш народ так отчаянно сопротивляется попыткам властей Украины втащить страну в НАТО? И никак не удается высоколобым натовским генералам доказать миролюбивость своих потуг. «Волк в овечьей шкуре!» — вот так чаще всего отвечают наши людям натовским увещеваниям…