Это — наивная милая особенность малых провинциальных городов связывать себя с именами великих. Керчь в подобных искусственных подпитках ничуть не нуждается. Город сам по себе настолько значим в истории, что, как искренне уверены местные жители, это видевшим их родной город следует гордиться пребыванием здесь. Его с интересом и полезностью посещали царские особы, старавшиеся вывести во все времена столбивший государственную границу город на первые позиции.<br />
Но советская история эти теперь прорвавшиеся сквозь запреты свидетельства старательно замалчивала, а вот тот сомнительный факт, что побывавший в Керчи проездом великий Пушкин отозвался о городе без должного уважения, известен чуть ли не каждому со школьной скамьи.
— Это написано и опубликовано, значит так и есть, – говорит старший научный сотрудник Керченского историко-культурного заповедника, заслуженный работник культуры АРК, лучший музейный работник Крыма Владимир Санжаровец. — Накануне приезда в Керчь Пушкину представлялось, что здесь имеется гроб Митридата, его могила, – это звучит в нескольких интерпретациях его личной переписки. Доподлинно неизвестно, откуда взялось это представление о нашем городе, но так или иначе двадцатиоднолетний Александр Пушкин уверовал, что на месте Керчи была Пантикапея (так звучало это название в позапрошлом веке).
Полной ясности об источниках пушкинских сведений на историю у исследователей нет. Я изучал каталог личной библиотеки Пушкина, но так и не нашел работ, которые бы прямо указывали на них. Возможно, они почерпнуты в годы обучения в лицее из книги бывшего французского консула негоцианта К. Сикара «Письма о Крыме…», с которым поэт познакомился лично позднее, в годы южной ссылки. Видимо, там он увидел это название, «Митридатова гробница». Однако суть в другом. Пушкин представлял Керчь неким центром, связанным с древнегреческой культурой, и ему было любопытно прикоснуться к тому, с чем знакомился в лицее.
Лестница на бывшей Пушкинской площади
Когда после восьмичасового утомительного и не особо впечатлившего путешествия по Керченскому проливу, во время которого из-за отсутствия ветра команде пришлось без конца менять галсы, корабль наконец-таки причалил к пристани, где теперь ротонда на городской набережной, и Пушкин с семьей генерала Николая Раевского высадился на берег, до наступления сумерек оставалось сорок с лишним минут.
«Могила Митридата озарена сиянием заката» – писал Пушкин. Судя по запискам автора любопытнейших исторических записок Гавриила Геракова, Пушкин и Раевские прибыли сюда, скорее всего, на рубеже шестого и седьмого часа вечера. То есть у Пушкина оставалось совсем немного времени, чтобы до наступления сумерек увидеть то, о чем он мечтал. Очевидно, как только они приехали во двор нынешней гимназии, где помещался генералитетский дом, Пушкин, не долго думая, тут же поднялся по склону на вершину горы. Как он пишет, «я тотчас отправился». Что стоило двадцатиоднолетнему юноше, которого поторапливало и подталкивало садящееся солнце, взлететь напрямик минут за десять на гору, поскольку именно она его привлекала и воспринималась им как Митридатова гробница?
На нее указали ему или на палубе корабля, или уже по прибытии в Керчь. И, когда он ее увидел воочию, конечно, был разочарован: то ли башня это, то ли что-то другое – ясности нет никакой. «С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я — на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных — заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни — не знаю», — писал поэт примерно через месяц после пребывания в Керчи брату Льву.
Потом уже в письме лицейскому другу, поэту и издателю Антону Дельвигу он выразился более определенно: «Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины какой-то башни), там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи — и только».
Бюст Пушкина во дворе школы,
названной его именем.
Керчь, 50-е годы прошлого века»
Тем менее на гробницу это никак не походило, потому что это была скала с какими подтесами, принимаемыми за кресло и позднее ставшая именоваться Митридатовым креслом, Митридатовым троном, Митридатовым седалищем. Как первое кресло Митридата это место стало называться позднее, когда через вершину обнаружилось другое «Кресло». Пушкин же знал это место как гроб Митридата. Его разочарование было велико, потому что он не увидел явственных следов города, хотя отмечает нечто похожее на улицы и остатки строений, но чего-то такого, о чем он, очевидно, мечтал, чтобы явственно свидетельствовало о существовании древнего города – колонны, части стен — в эти годы уже отсутствовало.
— То есть навоображал, намечтал и был разочарован и раздосадован не оправдавшимися надеждами?
— Получается так. Двадцатилетний юноша, поэт, творческий человек с богатым воображением и необыкновенно буйной фантазией, понятно, был разочарован, не увидев того, о чем он мечтал. Вот и цветок на память сорвал, но потерял без сожаления. Я пытался понять, какой цветок мог отыскать Пушкин в степной Керчи в конце августа. С помощью биологов определились, что это может быть двурядка тонколистная: желтая, невыразительная, но цветущая весь теплый сезон, вплоть до декабря – сожалеть о ней действительно особо не о чем было.
Так состоялось его знакомство с Керчью, причем не с городом, а лишь с одной из его достопримечательностей, на что все обращали внимание и куда по возможности всех препровождали. Связывали гору с Митридатом: притягательным, прежде всего, было его имя, поскольку считалось, что здесь он похоронен. Не где-то в Синопе, где в действительности его похоронили, а именно на этой горе, получившей навечно его имя. Родилось это название уже в местной среде.
Скорее всего, поспособствовали этому переселившиеся сюда в 1775 году греки, поскольку, полагаем, в их исторической памяти имя Митридата присутствовало. Мы теперь не можем с точностью и достоверностью установить, были ли среди них люди, читавшие древних авторов, знавшие о происходивших здесь событиях, или слышавшие, что здесь Митридат погиб. Но, тем не менее, исследователи полагают, что именно греки принесли сюда это имя.
И всем это понравилось, потому что не может не быть притягательным имя человека великого, необычно храброго и мужественного, обладавшего качествами, притягивающими и воображение, и внимание людей. Митридат прожил до семидесяти лет, был воином, полководцем, сумел противостоять тогдашнему мировому господству римлян. Другого имени в древней истории, равного Митридату по значимости, который оказался ближе всего грекам, мы просто не находим. Разве что его предок по материнской линии Александр Македонский мог в этом смысле поспорить с ним.
Почтовая дорога на Митридатском перевале
— Недовольный Керчью, не оправдавшей его во многом фантазийных ожиданий и надежд, Пушкин впоследствии вспоминал ее или вычеркнул из памяти и творчества навсегда?
— Спустя четыре года в письме к Антону Дельвигу, как уже говорилось, он свои впечатления повторяет. Но там есть нюанс, Пушкин в чем-то меняет свои позиции на более определенные. Но он возвращается в Керчь мысленно – и это самое интересное, что нас более всего радует: Пушкин присылает сюда Евгения Онегина. Он вновь совершает путешествие в Крым и опять же через Керчь. В ранней и черновой редакциях поэмы читаем:
«Он прибыл из Тамани в Крым.
Воображенью край священный:
С Атридом спорил нам Пилад,
Там закололся Митридат…»
«Он видит Керчь уединенный
На Митридатовом холме…»
Керчь для Пушкина – первый город Крыма, это первое путешествие по морю на корабле под парусами. Конечно, в те годы в парусах не было гриновской романтики, и судно было полувоенное, грузовое, использовавшееся Керченской флотилией. Сегодня бы мы назвали этот плоскодонный корабль судном типа «река-море». Оно было достаточно вместительным для того, чтобы туда встали и кареты, и размещалась легкая кухня.
Это путешествие в окружении профессиональных моряков на корабле, с которого поэт впервые наблюдал Митридатов холм и который позднее по воле поэта увидел Онегин. К Керчи так или иначе Пушкин неоднократно возвращался, поэтому не надо так буквально воспринимать слова поэта о разочаровавшем его городе.
— А может быть, разочарование оказалось настолько сильным, что оно оставило след в его душе?
— Не уверен, что только разочарование владело им. Полагаю, не следует постоянно акцентировать внимание на том, что Керчь не понравилась Пушкину – это прямолинейное и одностороннее мнение. Прямо скажем, мы всего не знаем и можем только догадываться, что же тут слышал поэт, о чем говорилось в генералитетском доме, что им рассказывали о Керчи.
— Был устроен прием для генерала Раевского, с которым путешествовал Пушкин, кто принимал гостей города?
Мемориальная доска на фасаде
Школы-гимназии им.Короленко»
— Предположительно, принимал гостей из Петербурга и устраивал прием для генерала командир осуществлявшей перевозку гостей в город Керченской флотилии Н.Ю. Патаниоти. Как старший морской начальник в порту Керчи он был обязан встречать генерала Николая Раевского, сопроводить его к месту ночлега, организовать ужин и развлечь его. Никаких свидетельств о том не осталось, но хозяева не могли же не попотчевать гостей, не могли не рассказать что-то о городе. Наверняка, гости интересовались Керчью, а побывавший к тому времени на Митридатовом холме Пушкин не мог не спросить об остатках древностей на горе. «Какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий — но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится», — писал Пушкин.
Эта уничижительная характеристика – «какой-то француз» — была дана Пушкиным известному керченскому археологу, одному из основателей и организаторов Керченского музея древностей Полю Дюбрюксу. И дана она была, несомненно, Н.Ю. Патаниоти, который, мягко говоря, явно недолюбливал француза: у них был конфликт, касающийся незаконных раскопок курганов, в которых было обнаружено золото. Поль Дюбрюкс был так аттестован гостям, что Пушкину ничего не оставалось, как назвать его «каким-то французом», несмотря на то, что за два года до приезда Пушкина в Керчь Дюбрюкс был обласкан самим императором, подарившим ему перстень, и под его началом велись археологические исследования в Керчи.
— Что еще примечательного мог увидеть тем августовским вечером юный поэт в Керчи, спустившись горы?
— Вряд ли это могла быть церковь Иоанна Предтечи, где шла вечерняя служба в честь Успения Богородицы. В лучшем случае он мог побывать тем вечером у местного фонтана и испить там «вкусной и здоровой воды». Фонтан этот упомянут путешественниками. П.И.Сумароков считал, что он «превосходит все другие в Крыму». Был он облицован мрамором, на котором виднелась арабская вязь и древнегреческие надписи (похоже, турки использовали древние надгробия, обустраивая этот источник).
— В компании семейства Раевских Пушкин надолго задержался в Керчи?
— Считается, что семейству генерала должны были показать все достопримечательности и обо всем рассказать. Но я сразу же задаю вопрос, ради чего они сюда приехали? Они были здесь проездом, направляясь в Гурзуф, к жене генерала Раевского, ожидавшей их там с дочерями. Керчь в их поездке была таким же транзитным пунктом, как Тамань, поэтому ни о каких специальных экскурсиях речь не могла идти, не ради этого они оказались в Керчи. И то, что Пушкин, именно он сам, побывал на Митридате, это его прихоть, его личное желание.
Всю путешествующую с генералом Николаем Раевским компанию поздним утром завезли на Золотой курган – по дороге в Феодосию они смогли увидеть его. Он находился в семистах метрах от дороги, что сейчас ведет на керченскую окраину, в Мичурино, бывшей в ту пору почтовой. Очевидно, путешественники свернули к нему посмотреть, но поскольку Пушкин ничего о нем не пишет более чем «За несколько верст остановились мы на Золотом холме.
Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею, — вот всё, что осталось от города Пантикапеи», можно предположить, что впечатления этот курган на него тоже не произвел. Повторюсь, ни о каких специальных экскурсиях речь не шла, но для себя Пушкин отметил «нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками». Этот мотив очень любопытен, так как косвенно подтверждает, что в беседах за ужином в генералитетском доме разговор об этом шел и это, естественно, интригующе воздействовало на творческое воображение поэта.
Память о пребывании поэта на горе Митридат долго сохранялась в Керчи. Знали в городе «камень Пушкина» (даже два места указывали в этой связи), говорили, это на горе он подвернул ногу и прихрамывал еще несколько дней после этого. Теперь уже нет и того камня, на котором он то ли сидел, то ли стоял, любуясь окрестностями. Облик горы изменился сначала в результате строительства Обелиска Славы в 1944 году, а завершились преобразования в 1959 году, когда был зажжен Вечный Огонь, и ничего уже не осталось ни от «кресел», ни от ступеней – «дело рук человеческих», виденных Пушкиным в ту пору на вершине горы.
