Крымское Эхо
Архив

Оккупация

Оккупация

68 ЛЕТ НАЗАД НЕМЕЦКИЕ ВОЙСКА ВОШЛИ В ЯЛТУ

В середине октября 41-го немецкие войска прорвали оборонительные укрепления на Перекопском перешейке и Ишуньских позициях. Начался захват Крыма. Части Красной Армии, оказывая разрозненное сопротивление, отступили к Севастополю, Керчи и частично рассеялись в гористой местности. В ночь с 7 на 8 ноября немецкие войска вошли в Ялту с трех сторон: Гурзуфа, Красного камня и Ай-Петринской яйлы. «Боев в городе не было. Догорало то, что было подожжено нами. Передовые части шли двое суток (на Севастополь)», — написал в мемуарах «Крымские тетради» Илья Вергасов. А вскоре в городе появились подразделения СС и СД — началась оккупация, которая длилась два года и пять месяцев. В рамках разработки проекта Устава территориальной громады мы продолжаем рассказывать об истории Ялты и ее жителях.

Как Ялта жила в первые месяцы войны

Конец июня — начало июля. Началась мобилизация ялтинцев и эвакуация отдыхающих. Из жителей Ялты и поселков созданы два истребительных батальона численностью 200 человек.

15 июля. На базе здравниц Южного берега Крыма открыли 18 госпиталей на 7530 коек.

Август. Из Крыма депортированы немцы. Сформирована 51 армия для обороны Крыма.

Осень. Началась эвакуация населения и раненых. Вывезли коллекцию массандровских вин. В начале ноября на винзаводе расстреляли винные бочки и взорвали гранатами дубовые буты.

7 ноября. На траверзе горы Аю-Даг в 5 км от берега немецкие самолеты разбомбили теплоход «Армения» — последнее судно, которое вывозило раненых, врачей, беженцев. Из пассажиров (по разным данным, их было от 4 до 7 тысяч) спаслось лишь 8 человек.

1. Какая-то женщина бросилась к немцам с горшком герани. Подхалимка!

Из детского дневника Зои Хабаровой, которой было 14 лет»

Зоя Хабарова

ОккупацияНачало ноября
Ночью к Троицкому прибежала медсестра. Папа с Троицким побежали в госпиталь. Вынесли всех раненых, распределили их по жителям. Тут подскочил подонок из НКВД, хотел взрывать, но какой-то парень не дал. Он очень ругался, орал на папу и Троицкого из-за того, что они не имели права выносить раненых, чтоб не оставлять врагу. Орал, что так это не оставит. Но парень поддал ему как следует, и тот убежал. Мы с мамой просидели до рассвета на кухне, потом ушли в санаторий. Никто не спал, НКВДшники уже уехали, но нагадили в кровати. Встретили Виктора Ивановича.

Он ночью хотел уйти в горы к партизанам, но его не пустили парни, которые охраняли дорогу в лес.

Везде были немцы. Они мылись прямо на улице голые до пояса. На Виноградной было много немцев на мотоциклах.

Ялта. 41 год
Оккупация
На улице у входа во двор санатория лежал мертвый парень. Потом нам сказали, что он не дал взорвать санаторий им. ХVII партсъезда.

Перед отходом наши взорвали электростанцию, водопровод не успели. Вода дома была.
Вчера мы с мамой шли из санатория, несли корзину с продуктами. Уже темнело. У моста через речку из кустов вышли два немца. Я испугалась так, что не могла сказать ни слова. Они проверили корзинку и дали нам бутылку вина из Массандры.

15 ноября
Сегодня я вышла на балкон посмотреть, как идут немецкие войска. Они шли, высоко поднимая ноги, чеканя шаг. Какая-то женщина бросилась к немцам с горшком герани. У нее взяли горшок, и она еще немного бежала рядом с колонной. Подхалимка!

Папа ушел на работу. Открыли поликлинику. Половина здания для русских, половина – для немцев.

Мама тоже ушла в санаторий. Виктор Иванович решил сдаться в плен. Его посадили с другими пленными в нашей школе. Люди ходят кормить пленных и многих забирают. Папа предложил ему уйти. Папа вышел без пальто, а ему отдал свое. Я с Виктором Ивановичем вышла, никто нас не остановил, и я дворами провела его в санаторий. Теперь он сидит в своей квартире и никуда не выходит. С ним его незаконная жена. Мама называет ее вр.и.о.жена.

2. Фашисты забрали у нас дореволюционный матрас и пару горячих коржиков

Школьнице Алле Ханило в 1941 году исполнилось 13 лет»

Алла Ханило

Оккупация
В Севастополь наши войска уходили 5 ноября по набережной и ул. Кирова, на которой мы жили с мамой и братом. Также будут проходить и немцы. Было страшно, и мы переехали к маминой сестре, которая жила на Чайной горке. Два дня в Ялте было полное безвластие и тишина. 6 ноября замолкли даже собаки. С холма наблюдали, как горят сваленные в кучу на молу мешки с продуктами из санаториев. Их решили уничтожить, чтобы они не достались врагу. Хотя ялтинцы сидели голодными. У нас было килограмм 20 сухой кукурузы в кочанах, которые принес сосед – главный агроном Всесоюзного института табака и махорки. Инструментом мы выковыривали зерна, мололи в муку, варили с солью, а потом жарили лепешки на сухой сковородке, чтобы был хоть какой-то вкус. Вот и вся еда. Поэтому те, кто был по смелее, шли на мол и вытаскивали из дымящей кучи сохранившиеся мешки сахара, муки… Хотел и мой брат, но мама запретила.

8 ноября часов в 10 мы услышали гул самолетов и побежали к «щели» — во дворах зигзагом рыли окопы, которые закладывали бревнами и засыпали землей. Получались кустарные бомбоубежища. Но самолеты не бомбили. Взрослые вернулись обратно в дома. Меня оставили за старшую с маленькими детьми. Они стояли ко мне лицом и не видели, как на холме появились два немецких солдата с автоматами. Они спустились по тропинке к нам. Когда дети увидели солдат, то прижались ко мне и заплакали. Один военный тогда сказал: «Бум-бум!» и показал на «щель». Больше они с нами не общались, а начали обходить все дома во дворе. Очевидно, искали раненых. Никого не нашли и исчезли. А через некоторое время прибежала соседка. Сказала, что мы должны возвратиться сегодня домой, иначе маму будут считать за партизана. Пошли с ней мимо нынешней детской поликлиники, на месте которой стояло другое здание. И… Такого количества немцев я еще не видела. В здании они организовали временную комендатуру и офицеры, солдаты стояли у входа рядом с автомобилями, мотоциклами и громко говорили. Мы от страха остановились. Простояли так минут 20, но на нас никто не обратил внимания. Поэтому, прижавшись к стенке с другой стороны дороги, пошли мимо.

К Черному морю можно и так приезжать»
Оккупация
Дома все было по-прежнему, но маме пришлось уйти: у тети мы оставили все постельное белье, подушки. Тут и нагрянули немцы. Их я услышала по шуму кованых сапог. И, стоя у двери, то закрывала, то открывала щеколду. Так было страшно. Вошли двое. Начали рассматривать мамину полуторную кровать и матрасы. Один из военных указал на дореволюционный с обивкой матрас, а второй скрутил его и унес. Правда, у входа они остановились, заметили пар от завернутых в салфетку на столе коржиков, которые мы принесли от тети. Забрали пару штук и ушли. Следующий раз я видела немцев из окна. В нашем доме остановились конные разведчики, и я смотрела, как они усаживаются в седла. Было промозгло и сыро. Одна лошадь поскользнулась и упала. Я ждала, что сейчас начнут кричать и бить ее, как это делали с ломовыми лошадьми извозчики, которые на гужевых повозках развозили по домам дрова. Однако прибежали два солдата и принесли одеяла. Одно подложили под копыта, а второе засунули под туловище лошади. Тогда ее и подняли. Я была поражена.
С того времени я видела немцев редко, с нами они не общались. Разве что мы, дети, бегали во временный концлагерь на Боткинской и перебрасывали через проволочный забор пленным коржики и лепешки. Они были голодными, но редко брали. Охрана из «наших» носила в руках мощные задние ножки стульев и лупила ими тех, кто пытался подобрать брошенную еду.

Первые дни выстрелов на улицах я не помню. Уже позже начались бомбежки нашей авиации. А в школу я в том году так и не пошла. Мужская и женская гимназии начали работать с 1 сентября 1942 года.

3. Пацаны украли посылки. Их повесили

На 14-летнего ливадийского паренька Михаила Стремского немцы не обратили никакого внимания, а зря. Позже он стал партизаном»

Михаил Стремский

Оккупация
Наш дом находился в районе санатория «Пограничник» в Ливадии, и до нас никому не было дела. Рассказывали об облавах в первые дни оккупации, во время которых ловили 18-20-летних, которые могли стать партизанами. Но я и мой старший брат Александр под этот возраст не подходили, и нами никто не интересовался. В школу не ходил, с Вовкой Гузовым и Колей Ингульским бегали на рыбалку на камни в Нижнюю Ореанду. Из ниток плели леску и ловили зеленух, ершей, чуларку, кефаль. Одно неудобство: немцы сразу заминировали береговую полосу, и приходилось аккуратно подходить к морю, переступая через проволоку, натянутую к минам.

Голодно было. И даже из самой плевой рыбы дома варили уху. Правда, была еще и макуха, которую я вынес с молочной фермы. Из нее жарили лепешки. А так, чтобы нормально кормиться, надо было воровать. За кражу посылок в Ливадии поймали нескольких местных пацанов, которых сразу же и повесили. Им на кладбище после войны мемориальную плиту поставили, но повесили их за воровство, а не связь с партизанами.

Тоже символ
Оккупация
Действительно, кого надо было наградить в первые дни оккупации, так это был 12-летний Володя Кулин из Нижней Ореанды. По ночам он брал топор и шел рубить телефонный кабель, который проложили в сторону Севастополя. А как-то попросил о помощи своего приятеля Гафара. Тот оттаскивал кабель в лес, чтобы не было видно, и рассказал обо всем отцу Магомеду. Тот сдал в СД. И мы узнали о Володе Кулине уже тогда, когда его и мать расстреляли. Больше ничего такого в первые дни оккупации не помню. Отец пошел работать в гараж бывших царских конюшен, я ему помогал и мы чинили машины, которые наши поломали и сожгли перед отступлением. Позже комендант давал нам пропуск, и мы ездили в Джанкой менять вещи на зерно у местных жителей. А в партизаны я ушел в начале 43-го вместе с братом и родителями.

4. Просидели в «щели» всю ночь, а утром зашла женщина: «Идиоты! Немцы уже в городе!»

9-летняя Вера Чистова должна была уехать в Москву учиться в хореографическом училище. Война поменяла планы ялтинской школьницы»

Вера Чистова

Оккупация
Папа купил билеты, и мы с бабушкой должны были уйти из Ялты на теплоходе «Армения». Ночью 6 ноября на молу было полно народа. В начале грузили раненых, потом пустили гражданских. Билетов никто не проверял, и на трапе началась давка. Смелые лезли на судно по вантам. В суете с борта скидывали чемоданы, вещи. К рассвету погрузку закончили. Но на «Армению» мы так и не попали. Сотни людей остались на молу. Мы с бабушкой пошли в мастерскую отца на набережной. Там я уснула. А когда проснулась, с таким же неудачниками мы поднялись на здание центрального гастронома. Туман рассеялся, и «Армения» находилась в поле видимости, когда из-за гор вылетел бомбардировщик и бесшумно спикировал к теплоходу. На судне произошла вспышка, почти моментально оно раскололось, и… Я оглянулась: закричала женщина, у которой на борту была семья. Потом я уже видела лишь два сторожевых корабля, которые плыли в разные стороны от того места, где затонул теплоход.

Мы вернулись домой, где по радио я слушала поздравление Сталина с очередной годовщиной Октябрьской революции. На середине речи звук пропал. Папа сказал, что скоро придут немцы и надо идти к партизанам. У подножия гор нас заметили с немецкого самолета и начали обстреливать. Папа приказал всем лечь и все спрашивал, все ли живы. Оказалось, все. Самолет улетел в сторону Ялты. И нам навстречу вышел некий старик, который сказал отцу, что тебе, Чистов, досталось от советской власти (папа стал калекой после гражданской войны), поэтому бояться нечего, и лучше возвращайся обратно. Мы вернулись. Просидели всю ночь с 7 на 8 ноября в «щели» на улице Кирова, а утром пришла женщина: «Идиоты! Немцы уже в городе!».

Во дворе нашего дома мы наткнулись на зачехленное орудие, которое немцы установили прямо на клумбе под пальмой. Они сами громко говорили, смеялись, пели и брились, глядя в зеркала, установленные на орудии. Заметили нас, и тут я впервые узнала, что моя бабушка говорит по-немецки. Она начала с ними о чем-то беседовать, они обрадовались и оттащили пушку в сторону, чтобы мы могли войти в дом. При этом поправили смятые цветы, а один сорвал несколько из них и подарил бабушке. На следующий день их я уже не видела. Пришла уполномоченная Наталья Петровна – такие люди были во всех домах и вели домовые книги, регистрировали жильцов. Она зачитала приказ о комендантском часе с 16 часов и до рассвета и о том, что в людей без пропуска будут стрелять. На следующий день я видела мертвого рыбака дядю Гришу. Он был глуховат и, очевидно, не слышал приказа караульного, когда возвращался с рыбалки. Рядом с ним лежала рыба.

Немцы в Алупке
Оккупация
Вместе с приказом о комендантском часе нам зачитали и приказ о том, что евреи должны были носить голубые повязки с шестиконечной звездой, не ходить по тротуарам, а при встрече с военными опускать голову и здороваться. Я это видела собственными глазами. Потому что нашими соседями были евреи Петровские. Помню, он даже целовал мне руки. Нес своему грудному ребенку молоко, не заметил немца, тот его избил, а банка с молоком разбилась. Его дали ему мы. У нас вообще было не так уж плохо с продуктами. Еще до прихода немцев продукты обливали и сжигали в бывших мордвиновских складах под нынешним сквером напротив вещевого рынка. В разграбленных магазинах я подбирала мыло и спички, туда бегала за едой. Так, один солдат помог мне дотащить домой мешок муки, 10-литровую банку томатной пасты я докатила ногами сама. А как-то в высохшую речку напротив городского суда начали сливать вино из «Массандры». Я его тоже набрала, но вылила в оцинкованный тазик, и оно испортилось.

[img=right alt=title]uploads/avatars/1258468732-avatars-5zjN.jpg[/img]
В конце ноября всех евреев согнали в гетто, которое устроили на Поликуровском холме. В декабре их расстреляли в урочище Магарач. Папиного знакомого заставили собирать на том месте одежду, и под ней на повозке он привез к нам раненного в голову еврея Лейкина. Бабушка позвала доктора Василевского, которого назначили городским бургомистром. Он делал операцию, а я держала коптилку. Позже к нам ходила медсестра, и мы едва не попались. Уполномоченная начала задавать вопросы, зачем. Бабушке пришлось бросить огромный камень от разбитой печи на ногу, чтобы доказать, что к ней. Но полицая все равно вызвали. Это был Асвадуров, который потом стал партизаном, а тогда заявил, что у Чистовых нет никаких евреев. Что было потом с парнем, я не помню. Он исчез, а отец стал подпольщиком. Его мастерская по ремонту торгового оборудования еще до войны была определена явочным местом, но в первые месяцы с ним никто не связывался. Первые партизаны погибли почти все или от голода или от пуль в горах.

Хроника первых месяцев оккупации

19 ноября. Ночью в районе Красного камня подразделение карателей напало на передовую группу отряда ялтинских партизан. Отряд понес первые потери – 6 человек.

13 декабря. В ходе массированных прочесов леса фашисты напали на ялтинский отряд. Много погибших.

18 декабря. В урочище Магарач фашисты расстреляли около 2 тысяч человек – стариков, женщин, детей. Уничтожили почти всех евреев в Ялте. Людям приказывали раздеться, ставили у кромки обрыва и расстреливали из пулемета. Детям мазали губы цианидом и бросали вслед.

Фото оккупированной Ялты
из Bundesarchiv на сайте
http://commons.wikimedia.org/

 

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Ленур Юнусов: «Межнациональная сфера у нас очень заполитизирована»

.

Мораль вертели на шесте

.

Год прохладных отношений

Ольга ФОМИНА

Оставить комментарий