Крымское Эхо
Библиотека

Обитатели довоенного двора. Багеровский ров и зубной врач

Обитатели довоенного двора. Багеровский ров и зубной врач

Часть 2-я

Начало здесь

Когда немецкие фашисты решили массово казнить неугодных рейху жителей города, используя местное население, в посёлке Багерово начали рыть громадный ров. На эту страшную работу под присмотром полицаев гоняли всех, кто мог держать в руках лопату.

Неприятная участь в нашем дворе выпала на Платона. Каждое утро он уходил из дома и возвращался, когда вечерело. Все соседи с нетерпением ждали его, чтобы задать один и тот же вопрос, для чего роется ров и что он собой представляет. Взрослые хорошо знали, что немцы при занятии населённых пунктов, всеми способами уничтожают их жителей, в первую очередь коммунистов, комсомольцев, партизан, евреев и тех, кто чем-то не устраивал новую фашистскую власть.

Платон, опустив глаза в землю, со слов полицаев бубнил, что якобы роют противотанковый ров на случай наступления танков Красной Армии. Было видно, что он сам не верит своим словам. Скупо рассказывая о таинственном рве, Платон подчёркивал, что длинный ров был слишком широким, чего не требуется для противотанкового рва. Настораживало и то, что ров находился в стороне от города, откуда не могли появиться танки.

Никто не хотел вслух говорить, но все понимали, что немцы готовят ров для чёрного дела. И потому страх постоянно висел над людьми, так как никто не мог быть уверенным, что он в качестве невинной жертвы не окажется в этом рву. Женщины расходились по домам со слезами на глазах с побледневшими лицами и поджатыми губами. В квартире долго сидели молча, тупо уставившись в пол, до хруста сцепив пальцы рук. В это время дети стараясь быть незамеченными, прекращали игры. Ужас взрослых передавался и ребятне.

Потом случилось то, что и предполагали горожане. Немцы начали массово сгонять людей в ров и расстреливать. По неуточнённым данным, было всего расстреляно свыше десяти тысяч советских граждан. Точную цифру установить невозможно. Большую часть убитых составляли еврейские семьи.

Из нашего двора никто не пострадал. Жители хорошо знали, кого немцы из домов, расположенных на ближайших улицах, увели на расстрел. Я уже писал, кто из наших близких знакомых стал жертвой фашистского беспредела. Это была дружная еврейская семья: супружеская пара и двое их дочерей. Одна девочка была моей ровесницей. Мама не смогла уговорить тётю Розу оставить у нас младшую дочку, она отказывалась, не желая подвергать нашу семью опасности. Она с мужем решили погибнуть всем вместе. Рассказ называется «Решение матери».

***

…Мне захотелось хоть краем глаза заглянуть в тёмный подвал. Крышка люка находится в полуметре от стены квартиры, в которой во время войны дедушка с бабушкой воспитывали внучку Майю. Стариков я совершенно не помню. А Майю хорошо запомнил, и потому через много лет узнал при встрече. Майя была старше меня лет на шесть-семь. Мне она казалась необыкновенно красивой девочкой. Я тайно был влюблён в неё по уши. Её дед как-то пообещал выдать за меня замуж Майю, когда подрасту.

Во время оккупации немецкий солдат из штаба чуть не изнасиловал в моём присутствии Майю. Я спас её от беды, позвав немецкого офицера, надававшего своему подчинённому оплеух. И всё-таки немцы над ней надругались. Отступая под натиском Красной Армии, два немца забрели в наш двор, зашли в квартиру, где Майя была одна, и изнасиловали ее. Я почему-то уверен, что один из немцев был тот, которому однажды я помешал сделать гадкое дело.

Когда я нагнулся, чтобы поднять насквозь проржавевшую крышку люка, неожиданно из квартиры вышла молодая женщина с ребёнком на руках. Стараясь говорить строгим голосом, спросила, что я высматриваю в их дворе и почему захотел залезть в грязный, давно заброшенный подвал. Понял, что она намерена позвать на помощь соседей, так как решительным шагом направилась к квартире, дверь которой была раскрыта нараспашку.

Я представился следователем, предъявив бдительной дамочке удостоверение личности. Сказал, что она может меня называть по имени. Внешне очень приятная незнакомка назвалась Сарой. Сидевшая у неё на руках вся в кудряшках девчушка не сводила с меня чёрных любопытных глаз. Я сразу же вспомнил друзей моих родителей, дядю Лазаря, тётю Розу и двух их дочерей, пришедших к нам попрощаться перед расстрелом в Багеровском рву.

Когда Саре и подошедшей к нам пожилой женщине стал коротко рассказывать о бывших жителях двора и о их жизни во время немецкой оккупации, слушательницы не проронив ни слова, часто вытирали ладонью выступающие слёзы. Рассказал и о трагической судьбе еврейской семьи, отказавшейся оставить у нас младшую дочку.

Женщины не хотели меня отпускать, прося рассказывать дальше. Когда я сказал, что мне надо на работу, Сара, поддерживаемая соседкой, стала меня уговаривать обязательно написать воспоминания о военных годах. Они утверждали, что родившимся через много лет после Великой Отечественной войны будет интересно читать написанное тем, кто был свидетелем или участником трагических событий, а не молодым, даже талантливым писателем, не испытавшим на себе то, что пришлось испытать героям придуманных им историй.

***

Прошло несколько лет, прежде чем я решил описать события всё дальше уходящих лет, забирающих с собой навсегда тех, кто жил в то время. А это большая утрата для живущих и для истории, что знаю по себе. Трудно передать, сколько у меня накопилось неразрешённых вопросов, на которые могли бы ответить те, с кем жил рядом в оккупации. Увы, опоздал. Родных, родственников, близких и знакомых, кто мог бы мне помочь в воспоминаниях, нет в живых. Они унесли с собой кусочек истории человеческой жизни.

К сожалению, я не запомнил всех соседей, живущих с нашей семьёй в одном дворе до войны. Особенно тех, с кем мне из-за того, что был совсем малым, не приходилось общаться. Я, например, совершенно ничего не знаю о молодожёнах, поселившихся за несколько месяцев до начала войны в квартире, имевшей общую стену с нашей квартирой.

От взрослых слышал, что молодые люди были учителями. Когда они приходили домой и уходили, не имею понятия. Никогда во дворе с ними не сталкивался. Когда парочка была дома, они закрывали на ключ входную дверь и не открывали на стуки соседей. Бабёнки в ответ на тишину в квартире всплескивали руками и со смехом говорили: «Господи! Это же надо, чтобы несколько месяцев тянулся медовый месяц! Когда ж они его накушаются?»

Я это понимал по-своему и потому приставал к маме с вопросом, откуда у соседей столько мёда, что они кушают его тайно несколько месяцев. Мама, смеясь, говорила, что им просто повезло, так как достали дешёвый мёд. И тогда мне стало понятно, что эта парочка — обыкновенные жадины-говядины, закрывающиеся, чтобы соседи не стали просить у них мёд. Мама соглашалась со мной, подтверждая, что не хочет делиться со своим мёдом особенно молодой муж.

Во мне осталось неприятное чувство в отношении «жадного» учителя. Мама постоянно говорила, что я должен быть добрым и всегда давать детям свои игрушки. Довольный, что узнал тайну соседей, к маме больше не приставал с этим вопросом.

Как только началась война, учитель ушёл воевать, а его жена с заметно появившимся животиком куда-то уехала. Они неожиданно появились во дворе — и неожиданно бесследно исчезли. Никто из соседей, хорошо всё знавшие друг о друге, ничего не знали о дальнейшей судьбе молодожёнов, ни с кем не поддерживавших дружеских отношений.

Хотя жители двора иногда в разговорах их вспоминали. Влюблённая пара для меня были совершенно посторонними людьми, которых я не знал. Но мне очень хотелось знать, вернулся ли с фронта «любитель мёда» и застал ли живыми жену с родившимся в его отсутствие ребёнком. Тогда многие девочки и мальчики, родившиеся в войну, не увидели своих отцов, погибших в смертельных боях. От некоторых даже не осталось фотографий.

Много лет спустя после войны, встречаясь с бывшими соседями нашего двора, слышал от них, что якобы молодой учитель не вернулся с фронта. Со временем они забыли, от кого слышали эту информацию.

***

Если с одной стороны нашей квартиры была расположена квартира молодых учителей, то с другой – жилище самых близких друзей моих родителей, дяди Мартына и тёти Нелли. Они были лет на пять, а то и больше, старше моих родителей.

Много позже узнал, что по настоянию верующей в Бога бабушки я был крещён в церкви ещё младенцем. Конечно, я не помнил этой процедуры. Мама-комсомолка надела на меня крестик, хранившегося в красивой шкатулке, когда началась бомбёжка немцами города. До этого мне не показывали ни шкатулку, ни крестик. С помощью бабушки мама научила меня нескольким молитвам, которые я начинал читать вместе со взрослыми, как только от падающих бомб начинало всё вокруг грохотать и содрогаться.

Каждый из нас, кто вслух, кто про себя, едва шевеля губами, просил Господа Бога оставить в живых и защитить от страшной напасти. Если сначала мама говорила, когда я должен начинать молиться, то потом при появлении во мне страха быть убитым, я начинал без команды мамы читать молитву и неистово креститься. С военного времени мама так и осталась верующей. До конца жизни посещала церковь.

Наши две семьи связывало не только то, что соседи были моими крёстными, о чём при советской власти не принято было говорить, но и то, что дядя Мартын и мой отец работали шоферами городских пассажирских автобусов, называемых в народе «барынями». Называли их так, видимо, потому, что они были широкими, чуть меньше длины автобуса.

Друзьям-водителям специальность пригодилась во время войны. Они после коротких курсов стали командирами танков, провоевавших в них всю войну. Оба не были даже ранены, хотя все страшные годы постоянно находились в опасности. Не раз приходилось срочно покидать горящий танк.

Отец за то, что в дуэли с немецким бронепоездом смог вывести его из строя, был награждён орденом Красной звезды. Бывшие командиры танков не любили рассказывать о войне. Поэтому я, зная это, очень редко лез к отцу с вопросами о кровавой бойне, о чём теперь очень жалею. Отец принимал участие в освобождении от немецких захватчиков многих столиц европейских государств, за что получил несколько письменные благодарности от Верховного Главнокомандующего.

***

У наших друзей очень долго не было детей. Наконец случилось чудо. Тётя Нелли, уже будучи далеко не молодой женщиной, родила мальчика, назвав его Матвеем. Он был моложе меня на полгода. Других ребят нашего возраста во дворе не было. Потому нас связывала крепкая детская дружба. Мы играли вместе во дворе и в наших квартирах. Иногда к нам из соседнего двора приходили дети такого же возраста. Чаще всех приходила младшая дочь тёти Розы и дяди Лазаря, Лина. Она с куклой в руках любила смотреть, как мы с Матвейкой бегаем во дворе по кругу, держа в вытянутой руке игрушечный самолётик, имитируя на нём мужественный полёт, иногда заканчивающийся воздушным боем.

Я не часто болел в детстве. Помню только один случай, когда меня от чего-то лечили почему-то в тёмной комнате. Ещё помню, как мама водила к зубному врачу, очень симпатичной женщине, завораживающая детей доброй улыбкой и ласковыми словами, отчего они переставали выть от страха на всю детскую поликлинику.

Уже в том возрасте мама меня многому научила. Я мог убирать в комнате, аккуратно складывать игрушки, мыть посуду и чистить картошку. Главное, мама научила из лоскутов цветной материи шить маленькие мешочки типа квадратных подушечек, набиваемых ватой. В них можно было для сохранности втыкать иголки с ниткой.

Каждый раз, когда мы шли к зубному врачу, я в качестве подарка ей нёс такую подушечку. Она всегда радовалась подарку, которым, с её слов, с удовольствием пользовались дети, любившие шить для кукол платья. Теперь благодаря мне они не теряют иголки, уверяла врач, работая в это время бормашиной. От услышанного меня распирала детская гордость, и я переставал чувствовать боль.

Однажды рассказ мамы, вернувшейся из города, словно ударил меня молотком по голове. Она, не скрывая от меня, бабушке и сестре Любе сказала, что бдительные советские органы разоблачили матёрую немецкую шпионку, работавшую под видом детского зубного врача. По городу пошли слухи, что она специальной шпионской мазью мазала советским детям дёсны, чтобы у них не росли зубы, а имеющиеся должны были гнить, причиняя мучительную боль.

Я сразу сообразил, что шпионка не расправилась со мной потому, что я ей дарил подушечки для иголок, о чём с гордостью тут же выпалил взрослым. Мама строго предупредила, чтобы я никому не болтал о том, что носил немецкой шпионке подарки, так как у нас могут быть большие неприятности за связи с врагом народа. В нашем роду уже был выявлен «враг народа», двоюродный мой дядя по имени Марк. Правда, после долгих пыток чекисты выпустили его на свободу, не сумев доказать вину перед Родиной. По этому поводу у меня есть отдельный рассказ.

Продолжение следует

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 5 / 5. Людей оценило: 1

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Счастливый человек, Николай Доризо

Вера КОВАЛЕНКО

Привыкнуть к войне невозможно

.

У каждого, кто пережил войну, своя память о ней

Оставить комментарий