Крымское Эхо
Интервью

Николай Багров и Юрий Мешков — измеряем масштаб личностей

Николай Багров и Юрий Мешков — измеряем масштаб личностей

БЕСЕДУЕМ С АВТОРОМ НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ КРЫМСКОЙ ВЛАСТИ

Мы тонем в своей повседневности, нам некогда обернуться назад, найти истоки сегодняшних побед и несчастий. На долю ныне живущим поколениям выпала интересная эпоха — эпоха лжи и предательства, сломанных судеб и несгибаемого мужества, верности себе и Родине… Впрочем, редко в какое столетие история не закручивала свои крутые сюжеты — вот и крымчанам в конце XX и начале XXI столетия пришлось несладко.

Что же с нами случилось за эти три-четыре последних десятилетия? Почему мы так покорно поддались обстоятельствам — и почему мы нашли в себе силы в конечном итоге стать выше этих обстоятельств? Как ни крути, но судьба республики ковалась умом и руками тех, кто поочередно был во главе, кто ею руководил, кто принимал (или не принимал) судьбоносные решения. Нет, конечно, суверен — это народ, но народ ведь так легко обмануть…

Эту книгу — «Крымская власть (от Багрова к Аксенову)» — ее автор, известный политолог Александр Форманчук (на фото) назвал «политологическим исследованием проблемы вырождения крымской власти на протяжении последних 30 лет». И это действительно исследование: с тщательной хронологией, с фактами и свидетельствами реальных людей. Александр Андреевич — историк, с советских времен практически всегда входивший в околовластные (а то и просто властные) круги, бывший аналитиком не при одном спикере парламента республики, работавший вице-премьером, не раз побывавший в опале, но всегда скрупулезно собиравший свидетельства событий и явлений, которые мы переживали вместе со всем Крымом.

Первый том, почти весь, автор посвятил Николаю Васильевичу Багрову, своему учителю по жизни, как называет его Форманчук. Первый секретарь обкома КПУ, приведший Крым к автономии, первый председатель Верховного Совета республики, человек, которому крымчане предпочли «демократического» Мешкова. Но столкновение настоящего государственника (как видится сегодня) и безудержного популиста — это уже сюжет второго, 750-страничного, тома. И поверьте, там есть что почитать, над чем подумать.

Обе книги до краев наполнены людьми — Крым не такая уж большая территория, здесь все друг друга знают. Перелистываешь страницу за страницей — и заново открываешь для себя пережитое, понимаешь, откуда начинались те или иные сюжетные линии нашей такой богатой на события новейшей истории.

Нельзя было упустить возможность подробнее поговорить с автором этих двух (пока двух) книг под одним названием. Итак, Николай Багров и Юрий Мешков — что они принесли Крыму, кем они стали для республики? Время многое расставляет по своим местам…

Николай Багров. На разломе эпох

— Александр Андреевич, вы задумали очень серьезный труд. Честно говоря, вряд ли в Крыму найдется еще один человек, способный поднять такую махину. Хотя крымские ученые, по моему глубокому убеждению, дадут фору своим коллегам из любого другого региона — украинского или российского, неважно: у нас всегда была сильной аналитическая обществоведческая, политологическая школа.

Первая книга у вас посвящена Николаю Васильевичу Багрову. У меня с Багровым тоже есть своя личная история, наверное, как и у многих, поэтому было вдвойне интересней сравнить впечатления. Вы хорошо знаете строй его мыслей, логику его поступков, скажите, как бы, на ваш взгляд, отреагировал Николай Васильевич на события последних пяти лет?

— Хороший вопрос… Николая Васильевича я действительно неплохо знал и буду до конца жизни хранить о нем не только добрую память, но и его образ как самой масштабной личности в истории Крыма последних, как минимум, трех десятилетий. Именно масштабным — не случайно употребляю это слово, потому что масштаб личности сегодня измельчал, и это общемировой тренд. На это есть, наверное, свои причины, но тогда, три десятка лет назад, эта востребованность на такие личности всё-таки была.

Крыму повезло, что на смену в общем-то бесцветному кабинетному Макаренко (Виктор Сергеевич Макаренко, с 1977 по 1987 год первый секретарь обкома Компартии Украины; «первый» всегда считался «хозяином» территории — ред.) пришёл Багров, это была как раз эпоха горбачевской перестройки.

Он её с самого начала принимал критически, хотя был сторонником перемен. Но вот по тому, как эти перемены происходили, он понимал, что они вели не столько к улучшению, сколько к разрушению великой страны. Николай Васильевич был в хорошем смысле советским патриотом и никогда не отказывался от коммунистической идеи.

Он быстро понял, что в этой ситуации главной задачей становилось сохранение Крыма: одного только недавно на то время возникшего крымскотатарского фактора было достаточно, чтобы в условиях разлома Союза превратить Крым в пылающий костер. Подчеркну одну его характерную особенность: он никогда не торопился принимать какие-то, особенно из числа наиболее важных, решения; очень долго взвешивал, со многими советовался — и только тогда уже делал окончательные выводы.

По-настоящему жаль, что он ушел из большой политики на взлете своего творческого и интеллектуального потенциала, проиграв Мешкову. Для него это была трагедия, самая большая трагедия его жизни. Он не сразу ее принял, пережил, переоценил — понадобилось время, прежде чем он окончательно понял, что ему лучше вернуться на научную стезю.

Николай Васильевич вернулся в университет и сделал из загибающегося вуза настоящий университет, достойный Крыма. И тем самым подтвердил масштаб своей личности. Багров не просто дал ему второе дыхание, он его просто возродил в новых условиях, сделав его Таврическим национальным университетом и добившись финансирования из украинского бюджета, а только так его можно было спасти. И он его спас. Когда он занялся университетом, конечно, он больше ориентировался на Украину, но это было отнюдь не в противовес России, просто такова была реальность.

Багров не мог, как и многие политики и эксперты, и люди его круга, предположить, что может случиться 2014 год, когда Крым так «вдруг» оказался в России, о чем он всегда мечтал. Но когда это случилось, он не был готов к осуществлению этой мечты. Я знаю точно: 2014 год он воспринял неоднозначно, не сразу принял эту реальность… То есть как человек он ее принял, но как руководитель понимал, что для таких масштабных преобразований, для переориентации Крыма на Россию нужно время, нужны соответствующие продуманные решения, нужны люди…

— То есть он понимал глобальность задач, которые сразу свалились на Крым, и понимал, что не все готовы с ними справиться?

— Да, да! Он это понимал лучше остальных. Поэтому он многие вещи воспринял достаточно критически, и прежде всего — само создание Крымского федерального университета. Он понимал, что это было несколько торопливое решение, когда механически объединили семь вузов…

— Тогда надо было быстро что-то сделать…

— Да, Путин как бы подарил Крыму Крымский федеральный. Но это надо было бы делать…

— Как, не спеша?..

— Да, не спеша. Либо, если уж делать так, как получилось, то надо было находить для принятия управленческих решений других личностей. Он болезненно воспринял все это…

— Подождите, давайте уточним: эта болезненность вызвана не переходом в Россию, а именно решением конкретных задач, которые вытекают из этого перехода, так?

— Правильно! Он слишком дорожил тем, что уже сделано для Таврического национального университета и боялся, что наработанное с таким трудом будет потеряно.

— То есть он боялся, что университет растворится среди других в созданной махине?

— Что собственно и произошло. Он очень хотел, чтобы Крымский федеральный университет был создан на базе ТНУ — и очень боялся, что он может раствориться в какой-то непонятной структуре. Слава богу, к Багрову во многом прислушивались, его везде уважали — несмотря на то, что он выпал из большой политики.

— И поэтому он смог скорректировать какие-то важные решения…

— В Крымском федеральном его приняли в качестве такого, что ли, духовного отца этой новой идеи, выбрали президентом КФУ. Кстати, сейчас этого поста нет. Этим самым и Сергей Донич (первый ректор — ред.), и в Министерстве образования РФ определили Багрова в качестве как бы стабилизатора идущих в вузе непростых процессов. К сожалению, он недолго в этом качестве пробыл: в апреле 2015 года ушёл из жизни…

Я тут недавно просматривал получасовой фильм, который сделали в университете — там очень правильно показан масштаб этой личности. Сегодня университет пока еще сложно переживает процессы трансформации, но всё до сих пор держится на багровском наследии…

— Судя по тому, что нынешний глава университета уже больше года ходит в статусе и.о., до сих пор в Министерстве РФ нет четкого понимания, что же такое КФУ.

— К сожалению, образ КФУ как федерального вуза, который был бы столпом развития Крыма и интеграции республики в Россию, до сих пор не сложился ни в Министерстве образования и науки России, ни в руководстве Крыма. Ни Сергей Георгиевич Донич, ни Андрей Павлович Фалалеев (нынешний и.о. ректора КФУ — ред.) при всей искренности их намерений (а я не могу их упрекнуть в их отсутствии) так и не смогли достичь масштаба личности Багрова, системно подойти к решению этой важной задачи.

Хотя Андрей Павлович Фалалеев, нужно отдать ему должное, с уважением отнесся к памяти Багрова. Как и Донич, он пытается сохранять память о Багрове как ориентир для людей, которые работают в университете. К чему говорю: Багров — из тех людей, уровень которых понимаешь только тогда, когда они уходят из жизни. Я и тогда говорил, и теперь, после его ухода, понимаю, что личности, равные его масштабу, в Крыму до сих пор так и не появилось. И уже не появится.

Не «проукраинский» — а «прокрымский». И только так!

— Печально. Но я бы не говорила так пессимистично: возможно, даже мы еще такую личность застанем… Многие из тех, кто с ним так или иначе соприкасались, хорошо понимали, кто живет и работает рядом с ними. Кто был от него далек, а таких было большинство, до сих пор уверены, что он был «проукраинским» политиком, тянул нас на Украину. Как вы думаете, на основании чего они так решили?

Я, например, до сих пор очень хорошо помню, как вернулся Николай Васильевич с того памятного майского заседания 1992 года в Верховной Раде, где он отстаивал нашу Конституцию, мы реально очень за него переживали. А он сумел такие слова найти, что вышел практически победителем, хотя в той ситуации это было просто невозможно. А вот у крымчан почему-то сложилось иное мнение.

Это не Мешков ли, когда боролся за кресло президента, запустил эту утку? Или это просто досада людей на то, что вообще Советский Союз развалился? Я понимаю, что будь во главе тогда самый гениальный руководитель, он бы тоже растерялся: шли такие глобальные встряски, причем шли мгновенно, мы тогда просто не могли это вместить в свое сознание.

Еще обижаются на него за внедренные им квоты в парламенте для крымских татар, считают это несправедливым…

— Это тоже хороший вопрос, потому что без объективного ответа на этот вопрос нельзя правильно оценить личность Багрова. Я постоянно над этим думаю. У народа есть право, и оно никогда в истории не менялось: за все свои беды он всегда должен назначать кого-то виновным. Да, вы правы, за распад Советского Союза крымчане невольно назначили виновным Багрова. Они молчаливо встретили август 1991 года, не понимая, что это не «обойдется», что это уже навсегда. Но всё равно была не то что надежда, но… А потом, когда поняли, что произошел обвал в полном смысле слова, обвал жизненных ценностей, привычных ориентиров, когда это всё стало бить по семьям, когда на каждого обвалилась нищета…

— Особенно когда стали безжалостно отключать свет на 18 часов в сутки…

— Да-да, веерные отключения… Ведь крымская экономика была глубоко интегрирована в советский народнохозяйственный комплекс, и разрыв союзных связей очень больно ударил по крымчанам. Крым всегда был двойного подчинения, как и база Черноморского флота. Крым в этом смысле был уникальным советским регионом, с хорошо развитым агропромышленным комплексом, который входил в СССР в шестерку лучших. Краснодарский край, кстати, мы тогда по многим показателям превосходили. А сегодня наша мечта — дотянуться до уровня жизни в Краснодаре.

Багров, зачастую вопреки своей воле и желанию, всё делал правильно, пытаясь сохранить Крым на плаву. Он был глубоким реалистом и понимал, оппонируя лозунгу Мешкова «идем в Россию!», что население уже готово, созрело к мысли идти в Россию (на самом деле люди больше хотели в Советский Союз, но поскольку СССР уже не было, то Россия его как бы замещала). Но при этом он точно понимал, что такие лозунги в тот момент — исключительно авантюра. И жизнь подтвердила его правоту.

В Москве просьбу Багрова о помощи тогда не восприняли: там решили, что для России важнее вся Украина, с Крымом вместе, а не Крым отдельно без Украины.

— Этот непродуманный тезис принес нам лет 20 дополнительной жизни на Украине.

— Но Кремль не ставил и на Мешкова! Однако сам Мешков этого не понимал. А Багров, особенно после расстрела Белого дома в Москве в 1993 году, это понял очень хорошо. Я помню короткий с ним разговор на эту тему. Он пытался выстроить какие-то там отношения, используя свои старые связи, к тому времени весьма ограниченные, но это уже не работало.

— Неудивительно, когда вообще всё рушится…

— Даже ему это оказалось не по силам со всем его умением. Он сам от этого очень страдал. Крымчане, грубо говоря, просто отомстили ему на первых и последних президентских выборах в автономии. Безусловно, многие это сделали неосознанно. Но сделали.

— Очень хорошо помню ту царившую в обществе атмосферу: произносишь фамилию Багрова — и уже тебя воспринимают как врага народа.

— Мне одна учительница как-то летом, мы были в одной компании, сказала: «Холеное лицо Багрова вызывало раздражение на фоне аскетичного лица Мешкова. Хотелось каких-то перемен. Да, ошиблись, понимаю, что была неправа. Но вот хотелось». К сожалению, эти эмоции сделали свое черное дело. Еще раз подчеркну, что перед крымчанами Багров не был виновным.

— То есть позиция у него никогда не была проукраинской?

— И пророссийской на тот момент тоже: он понимал, что в той ситуации единственным выходом из безвыходного положения могло быть только укрепление позиций самого Крыма. Опора на самих себя, если хотите — в расчете на то, что как там отношения между Украиной и Россией будут складываться, неизвестно, но это будет потом, а пока нужно было выживать в конкретной ситуации, надо было укреплять собственную автономию с собственными полномочиями.

Багров в политическом смысле опередил Украину на пять-семь лет. И политические партии раньше в Крыму возникли на основании его Конституции от 6 мая 1992 года, и закон о разграничении полномочий между Украиной и автономией был принят, и многие другие вещи, которые работали в Крыму. И сама Конституция появилась на четыре года раньше, чем на Украине.

Киев это раздражало. И не только раздражало, но и пугало своими темпами преобразований. Хотя, нужно отдать должное Кучме, Леонид Данилович как раз хорошо понимал, что Багров во многом был прав, но тем не менее всё равно Багрова в Киеве побаивались. Побаивались этой самостоятельности, которую набрал Крым под его руководством.

— Подтверждаю: его реально боялись, это хорошо чувствовалось.

— Поэтому постоянно давили.

— А России Крым тогда был вообще не нужен…

— Увы. Ельцина Крым раздражал, поскольку он не хотел дополнительного раздражителя в отношениях с Украиной. Ему Кучма (не столько Кравчук, сколько Кучма) сумел заморочить голову — Кравчук уже как бы свою роль сыграл, хотя они были повязаны Беловежским соглашением, и Ельцин поэтому не мог бросить Кравчука, потому что они втроем (плюс белорус Шушкевич) несли солидарную ответственность. А Кучма оказался еще более хитрым политиком, чем Кравчук: он сразу засвидетельствовал свою дружбу и почтение и Ельцину, и России. Как красный директор он понимал, что Украина, потеряв от разрыва союзных связей, может стабилизировать экономическую ситуацию, только если выровняет отношения с Россией.

— И тем самым усыпил бдительность недальновидного Ельцина.

— Точно! И Ельцин начал говорить: «Утром встал — подумай, что ты сделал для Украины». Хотя он и на самом деле считал, что ему достаточно наладить дружеские отношения с Киевом, чтобы крымская ситуация развивалась в том русле, которое надо. Конечно, в Москве никогда о Крыме не забывали, Крым всегда выделялся как регион не украинский, но… «вместе с Украиной!».

Вот это и была, как показало потом время, стратегическая ошибка. А Багрова история оправдала: он всегда старался укреплять позиции Крыма, чтобы иметь более достойные аргументы во взаимоотношениях двух стран. Но, к сожалению, Мешков это все перебил.

— Чтобы закончить эту тему, скажите, в чем состоит значение Багрова как политика?

— Самый главный вклад Багрова в большую политику заключается в том, что он создал фундамент крымской государственности, крымской автономии и крымского самосознания. Он как бы законсервировал крымское самосознание, уровень крымской идентичности (а он всегда зашкаливал за 60 процентов; на Донбассе, для сравнения — он был максимум 35 процентов). Здесь Багров, сам, может быть, не всегда этого понимая, сыграл колоссальную роль. Без Багрова образца 1991-94 года не было бы Крыма-2014.

— Можно сказать, что он был одним из отцов Крымской весны?

— Безусловно! Благодаря ему в марте 2014-го мы имели доказательную базу для того, чтобы войти в Россию законно, на основе референдума. Без Багрова это было бы просто невозможно.

Как Мешков сломал русский Крым

— Ваш второй том почти весь посвящен эпохе Мешкова, хотя она была очень короткой, чуть более года, и закончилась очень бесславно. Я, честно говоря, даже завидовала вам, когда читала: видимо, вы вели своего рода дневник — настолько точно сохранены мельчайшие детали того времени, хронология, персонажи… Получилось вполне научное исследование. Итак, эпоха Мешкова. Когда она началась для вас?

— Знаете, эпоху Мешкова я поначалу, до этой своей работы, недооценивал, мне тоже казалось, что я ее быстро пройду. Но потом, когда начал углубляться в проблематику, в столкновение этих разных полюсов Багров — Мешков, их окружения, понял, что именно этот период и стал во многом для Крыма переломным.

— Переломным — в каком плане?

— Именно после банкротства Мешкова крымские правящие элиты просто сдали Крым. Я же не случайно пояснил, что пишу книгу о вырождении крымской власти на протяжении последних трех десятков лет. Власть вырождалась не с точки зрения отсутствия профессионализма, хотя и это было, а с точки зрения самого по себе института. Ведь что произошло при Мешкове: люди действительно поверили в то, что мы можем вернуться в Россию…

— Более миллиона избирателей сказали «да» Мешкову…

— 73 процента отдали за него свои голоса! Притом честно отдали — тогда ведь выборы проходили вполне честно. Более того, Мешков победил фактически без финансового ресурса.

— И без политтехнологов, их тогда просто не было.

— Это был просто общественный феномен.

— Недавно в голову пришла мысль: почему крымчане не потянулись за морковкой в виде Европы — потому что у нас была прививка Мешковым. Они обожглись на его лакомых, но недостижимых в тот момент лозунгах, поэтому быстро распознали нереальность евроморковки.

— Крымчане всегда в этом плане были более прагматичны, им достаточно было вернуть привычное состояние, которое они пережили в благополучную советскую эпоху, — в их представлении это была Россия. Советская Россия, Кремль, Москва. Русский язык. Мешков, понятно, не желая этого, но будучи не готовым к выполнению тяжёлой исторической миссии по сохранению образа Крыма, не сумел справиться с этой ношей.

В результате острой подковерной борьбы, которая произошла в стенах крымского парламента с 1994 по 1998 год, где только внутренних дворцовых переворотов было четыре: сменилось четыре спикера, банкротство института президентства, бесконечное переформатирование — всё это привело к тому, что обнулились «советские надежды» и Багрова, и тех, кто был связан с Багровым, и меня в том числе.

Это можно считать в какой-то степени ускорением исторического процесса отказа от советского прошлого. Хотя я всегда был сторонником того, что искусственно отказываться от своего прошлого никогда не надо: это ведет к разрыву времён, к разрыву поколений, а разрыв поколений никогда не является ресурсом развития. Это то, что сегодня происходит на Украине.

А в России этот принцип непрерывности истории, преемственности поколений есть, и Мешков как раз этот принцип не нарушил. Не нарушил не потому, что он этого страстно хотел, нет, он страстно хотел другого, но он не знал, как это сделать. И в силу своего характера, в силу своего неумелого, некритического отношения к себе, к своей миссии, к своему окружению он привел Крым к внутривластному хаосу.

Этот хаос выкристаллизовался благодаря тому, что Кучма умел ждать, умел завлекать в проставленные сети. Кучма тогда тоже до конца не понимал, как это всё будет, но он точно знал, что не хочет потерять Крым как на символ единого украинского государства. У Кучмы хватило и опыта, и понимания того, что надо проявить терпение — и крымские элиты сами, пожирая друг друга, подтолкнут тех, кто выжил, в его сети.

В результате правящий крымский класс, который начал формироваться уже при Супрунюке, потом при Гриценко, при Граче (спикеры крымского парламента в разное время — ред.) более устойчиво взяли курс на Украину. А Куницын (дважды премьер Совмина — ред.), конечно же, работал уже напрямую на украинскую государственность.

А тогда, при Мешкове, практически и произошел слом российского вектора. Когда я это понял, то понял и то, что, если я не сумею в своем исследовании подробно эти внутренние логические связи нащупать и показать читателю, то тогда читатель никогда не поймет, что же с нами в Крыму в конечном счёте произошло, почему в 2014 году мы оказались в России.

Именно это четырехлетие, 1994 -1998 годы, явилось решающим — многие последующие процессы уже обрели инерционный характер.

О внешней поддержке президента Мешкова

— Согласна с вашей оценкой. Многое из того, что вы сегодня научно объясняете, лично мне было и тогда понятно — но я, как собака, которая понимает, но сказать не может. Но у меня остается вопрос: вы уверены, что за Мешковым никто не стоял, что это он, один, без внешней поддержки, такой весь из себя улыбчивый, симпатичный, с усами, аскетичного вида, как сказала та ваша знакомая, сам пробился к власти?

— До сих пор считаю, что Мешков сам себе внушил, что он человек не случайный. На него, конечно, многие рассчитывали, было много контактов. Но с Россией у него не было системных контактов и какой-то целенаправленной политики его сопровождения.

— Странно, но у меня никогда не было ощущения, что его кто-то «ведёт» из России. Не знаю, на чём это у меня основывалось. Но у меня были подозрения, что его вели с Украины — судя по тому, что после него осталось реально пепелище и какой удар получили все крымчане. Удар по надежде вернуться в Россию, в привычную русскоязычную среду. Это было крушение, это была подлянка, подстава. После него Крым от России почти отшатнулся..!

— Я вам очень благодарен за этот вопрос, вы чётко уловили, что произошло с Мешковым. На самом деле примерно до августа 1994 года, когда уже президентом стал Кучма, он ещё пытался как-то действовать в условно российском поле. Но у него реально не было системного сопровождения. Когда он это начал понимать, то сам испугался.

Он испугался, что Россия его не спасет — он был неглупым человеком. И что же тогда будет с ним, со всенародно избранным президентом, всенародным любимцем?! Как же так, я же президент, я же… И тогда он понял, что ему надо любой ценой удержаться у власти, остаться президентом. Он стал бороться за сохранение своего статуса. Делал он это часто не умно, импровизировал, был готов кинуться в объятия любому, кто может ему серьёзно помочь. А ему в этой ситуации мог помочь только Киев.

И вот Кучма его приглашает 23 августа принять участие в праздновании годовщины незалежности — какая там была, третья? Он поехал! Вспоминаю: мне Сергей Цеков (в то время — спикер крымского парламента — ред.) рассказывает, что Мешков вернулся оттуда и говорит, хитро так: «Вот у нас теперь будет по-другому». Я думаю, что как раз тогда Киев дал ему эту морковку — дескать, Юра, мы тебе поможем, чтобы ты остался.

— Было бы странно, если бы в Киеве не воспользовались…

— А Юра всё равно оказался не готов к нормальной работе — даже на условиях, что Кучма умело бы его сопровождал, чтобы потихоньку, так сказать, заводить в другое поле. Скорее всего, Юра согласился: для него главное было сохранить себя во власти. Для этого он должен был создать системную команду. А «Блок Россия» в большинстве своём не мог его поддержать: депутаты фракции были заложниками своих обещаний другого порядка.

И Юра попал в капкан, который сам же и поставил: Банковая (улица в Киеве, где расположена администрация президента Украины — ред.) готова была предложить ему любые условия, лишь бы сохранить контроль над Крымом. А перестроиться, сменить российский вектор на Банковую  он не успевал. Когда Кучма понял, что Юра не способен даже на эту игру, он его окончательно обанкротил в марте 1995 года, упразднив пост крымского президента.

— И тем самым он в общем-то наплевал на крымчан.

— Для него было важнее сохранить Крым в орбите украинского государства. Так было легче пробивать украинскую государственность на международных уровнях, в международном праве. И нужно отдать ему должное — именно Кучма сделал Украину тем государством, которое мы видим…

— Кучма для Украины — как для Крыма Багров: они заточили процессы, и они до сих пор работают.

— Два срока Кучмы с 1994 по 2002 год исторически были самыми благополучными с точки зрения украинской государственности. И в этом плане, конечно же, Кучма переиграл Мешкова.

Он сам до сих пор не понял

— На этом можно было бы поставить точку, но жизнь вносит свои коррективы: я о факте задержания силовиками Юрия Мешкова 18 марта нынешнего года. Тут же нашлись его защитники: как же так, зачем России было мараться, неужели 73-летнего старика нужно обязательно в кутузку сажать… Что вы имеете на это сказать? Кстати, чуть не забыла сказать вам спасибо за замечательный, очень точный рассказ в книге о его эвакуации в Москву с должности президента. Этот факт о Мешкове рассказывает куда больше, чем тома научных изысканий.

— Это мой друг Саша, спасибо ему, он всё мне рассказал и разрешил опубликовать. Мешков, конечно, пережил тяжелую жизненную драму. Как человека его можно понять. Но мне жаль его в том смысле, он сам-то до сих пор не понял, что источником его неблагополучия стал он сам, и не только для себя лично, но и для своей семьи: Людмила (жена Мешкова несколько лет назад выпала из окна многоэтажки — ред.), на мой взгляд, ушла из жизни в результате глубоких разочарований в жизни, потеряв себя, потеряв веру. И сын сейчас в сложном положении…

Я в этой истории последние точки ещё не расставил, сделаю это, когда буду подводить итог этому четырехлетию. Сегодняшний Мешков, к сожалению, больше раздражает, нежели вызывает чувство сострадания.

— И тем более — уважения…

— Хотя казалось бы: ты ушел в историю, пусть ты не состоялся как президент (это был феномен, которым надо тоже уметь дорожить, и крымчане тоже должны это в памяти своей правильно хранить, а не просто плеваться), а сегодня ты своим поведением опять заставляешь крымчан вспомнить не о хорошем, что ты сделал, а о том, что ты их обманул, не оправдал их надежд…

— В конце концов, бросил на произвол судьбы…

— Ты уехал из Крыма в 1995 году, тебя эвакуировали, и ты приехал в Крым только после гибели жены, и то не сразу. Ты столько лет жил в Москве в ситуации обиженного, незаслуженно отвергнутого. Ну ладно там, элиты… но крымчане забыли, что ты «президент»! А ты всё ждал, что крымчане тебя позовут.

Потом, когда правительством Джарты (премьер-министр Крыма в 2010-2011 гг. — ред.) подвергся депортации, он встал на путь откровенных провокаций вместо того, чтобы критически всё переосмыслить. Крымчане могли бы многое ему простить, если бы Мешков, например, попросил у них прощения. Наверно, он бы мог эту нишу в Крыму не только сохранить, но и укрепить: люди у нас доверчивые, они хотят помнить хорошее, а не плохое.

К сожалению, он оказался мелким провокатором — он тогда спровоцировал Джарты, и Джарты правильно поступил: для депортации Мешкова у него были основания. Мешков тогда собрал журналистов и наговорил на статью УК… что они будут «крымским народным трибуналом» судить «всех предателей, которые…» Говорил, что Украина по-прежнему угнетает Крым, а крымчан обвинил в том, что они не хотят бороться за Мешкова, их президента. Поэтому надо восстать «против» — ну и так далее.

Не надо упрекать людей в том, в чём ты сам во многом сделал их виноватыми. В этом смысле Юра и тогда выступил как откровенный провокатор, и сейчас. В 2014 году он попробовал через партию «Родина» войти в Госсовет, они тогда с Олегом Зубковым на ИТВ пытались бузотерить — их подзуживал Саша Мельник, владелец канала и оппонент Аксенова. Мешков не понял. Казалось бы, ты уже получил столько пощечин, столько сигналов, что тебя не воспринимают, что в лучшем случае сотня-другая людей могут тебе посочувствовать. Но для того, чтобы они посочувствовали, ты должен им что-то предложить.

— В фейсбучных в марте постах стоял плач: могли бы, мол, старика как-то помягче упаковать, все же экс-президент…

— Думаю, сработала элементарная схема: когда приезжает первое лицо (18 марта на пл.Ленина перед крымчанами коротко выступил Владимир Путин, поздравив с пятилетием воссоединения с Россией — ред.), силовые службы, особенно ФСБ — те, кто отвечает за безопасность, в данном случае не только президента и его окружения, но и безопасность общественную принимают превентивные меры, отслеживая группы риска. Им стало известно, что Мешков может сделать некую провокацию: скажем, выкрикнуть что-то в адрес крымских властей — он же всех считает бандитами во власти, что они референдум «не так» провели, надо было обязательно вернуть его в кресло президента. Это его болезненное самолюбие, болезненное эгоистичное представление себя в Крыму сыграло с ним злую шутку. Он любит не Крым в себе, а себя в Крыму.

А в целом я считаю, что службы излишне перестраховались. Не думаю, что надо было так резко…

— А может, просто сами мешковцы для этого постарались?

 — Зачем им такая слава… Не думаю, что в ситуации с Мешковым силовики ставили какие-то технологические задачи. Скорее, они перестраховались на всякий случай, как бы чего не вышло. Поэтому они его и задержали мягко.

А Юра будет и дальше искать новых провокаций. Юра пойдет на выборы, а для этого Юре нужны будут ресурсы, но их у него нет, единственный — напоминать о себе через какие-то скандалы. Его окружение мы тоже хорошо знаем, это сплошь ребята эпатажного плана. Они теперь с Грачом (спикер ВС Крыма 1998 – 2002г. — ред.). У Грача, кстати, тоже недавно произошло замыкание на уровне собственного тщеславия, он тоже отвергнутый: то, что Леонид Иванович рассказал украинским СМИ, это, вообще-то, государственная тайна — о том, как к нему в 2014 году приезжали, «они пили мою водку, ели моё сало, а потом меня и кинули…». И сегодня вот это крыло неудачников объединилось, это же очевидно. Они у Зубкова собирались, не знаю, до чего они там договорились…

— Говорят, Грача там не было, не приехал.

— У Грача в последний момент хватило мозгов не поехать, потому что наверняка хорошо подумал. И правильно сделал. Но, с другой стороны, он же был анонсирован, он собирался…

И напоследок

— Это все безумно интересно, вы дали крымчанам возможность заглянуть в те годы. А почему вы, подробно рассказывая о похождениях Супрунюка (спикер ВС Крыма в 1995-1996г. — ред.), само его самопохищение не описываете?

— Просто многие вещи он делал настолько неумело, что выстроить единую логическую цепь этого похищения никому так и не удалось. И ему самому в том числе.

— Это настолько ничтожная личность, что мы о нем, во всяком случае, сегодня, говорить не будем. А будем с нетерпением ждать вашей третьей книги. Последний вопрос — маленький и короткий: не боитесь рассказывать в книге такие интересные вещи — вдруг кому-то захочется камень в вас кинуть или что потяжелее?

— Знаете, некоторые мои друзья так и сказали: слушай, ты увлекся, начинаешь забывать о собственной безопасности. Но если писать — значит, писать; если не писать, то лучше вообще не садиться за стол. Ну а что я такого излишне провоцирующего против себя написал? Да, наверное, тому же Мешкову неприятно будет про себя читать правду. Может, еще кому-то. Я вот подбираюсь к политическому портрету Грача — это будет тоже очень непростое занятие. Но вы заметили, наверное, что я придерживаюсь четкого правил: не оскорбить, не унизить.

— Да, это точно есть.

— И я стараюсь максимально это соблюдать. Но при этом я же не могу на белое сказать черное! Крымская история развивалась по спирали от хорошего к плохому. До 2014 года она катилась вниз. И в ней было очень много такого, что не Форманчуку об этом рассказывать. Там были персонажи, которые приходили во власть и сами не знали, что делать с этой властью, как быть чистым и привлекательным и в то же время авторитетным. Я не собираюсь изменять этому правилу и дальше, буду стараться быть максимально корректным.

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 4.4 / 5. Людей оценило: 17

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Украина: крестовые походы стран «развитой» демократии

Мы верим в Россию, мы молимся за Победу: у нас всё получится

Стефания Данилова: «Для меня «поэт» – это профессия»

Марина МАТВЕЕВА

Оставить комментарий