Неизвестный Роман Гельвиг

(к вопросу о составе и содержании литературного наследия первого ректора Таврического университета)
Сергей ФИЛИМОНОВ
Роман Иванович Гельвиг (1873-1920), ученый-анатом, доктор медицины, профессор, в 1918-1920 годах – первый ректор Таврического университета, прожил недолгую (он скончался от сыпного тифа 2 октября 1920 года в возрасте 47 лет), но яркую жизнь. Его биография изложена в изданном в 2000 году журнале «Крымский архив» (№6. С.224-228). К биографии приложен список печатных работ Гельвига, насчитывающий 12 книг и брошюр сугубо медицинского характера.

Ознакомление с этим списком позволило предположить, что он не полон. Ведь ректор вуза – это, как правило, не только ученый и педагог, но еще и общественный деятель, организатор, политик, дипломат, полемист, публицист.

Поэтому литературное наследие ректора – это не только его научные книги и статьи, учебные лекции и пособия, но и дошедшие до нас благодаря историческим источникам речи, доклады, выступления, публичные лекции, интервью, письма, записки, телеграммы, телефонограммы, воспоминания, дневники, рукописи неопубликованных работ, множество документов делопроизводственного характера…

Предпринятые мною разыскания показали, что Гельвиг выступал с речью не только на торжественном открытии Таврического университета 1 (14) октября 1918 года (эту его речь в наши дни и републикуют, и цитируют), но и на праздновании первой годовщины вуза 1 (14) октября 1919 года, в 1919-1920 годах – с публичными лекциями «Педагогика Лесгафта и Пирогова», «Биологические основы прогресса», «Наше время в свете исторического процесса», неоднократно давал интервью (одно из них републикуется ниже).

Помимо того, оказалось, что Гельвиг выступал в печати, подписывая свои публицистические статьи псевдонимом L. Вот, как это удалось установить.

В симферопольской газете «Южные ведомости» 28 ноября 1919 года было напечатано объявление о том, что «сегодня» состоится собрание членов союза работников по народному образованию, посвященное памяти выдающегося анатома, врача и педагога Петра Францевича Лесгафта, на котором профессор Гельвиг прочтет доклад «Лесгафт как человек науки». И в том же номере «Южных ведомостей» была опубликована статья «Памяти П.Ф. Лесгафта», подписанная псевдонимом L.

Из вышеупомянутой биографии Гельвига известно, что «исключительную роль» в его жизни «сыграл П.Ф. Лесгафт. Под обаянием его личности, под его влиянием Гельвиг сформировался не только как ученый, но и как педагог». А из списка печатных работ Гельвига явствует, что в Киеве в 1911 году вышла в свет его брошюра «Профессор П.Ф. Лесгафт как анатом». Мы также знаем, что в 1919 году в Симферополе Гельвиг выступал с публичной лекцией о Лесгафте как педагоге. В этой связи напрашиваются следующие вопросы. Можно ли представить, что 28 ноября 1919 года доклад о Лесгафте делал Гельвиг, а статью о нем поместил другой человек? Можно ли представить, что статью о Лесгафте публикует в Симферополе в 1919 году кто-то иной, а не непосредственный ученик Лесгафта по Санкт-Петербургскому университету Гельвиг?

Эти вопросы вызвали предположение, что L. — это псевдоним Гельвига. Но гипотезу эту требовалось перепроверить.

И такой случай представился. В той же газете «Южные ведомости» за 24 апреля 1920 года опубликована статья «Востоковедение в Таврическом университете», подписанная тем же псевдонимом L. Вот какие аргументы в пользу того, что автором статьи был Гельвиг, можно привести.

Во-первых, автор статьи, как показывает анализ ее содержания (статья републикуется ниже), прекрасно осведомлен обо всех деталях истории вопроса с организацией при историко-филологическом факультете университета восточного отделения, что выдает в нем одного из активных участников решения этого вопроса. Во-вторых, автор статьи упоминает об участии Гельвига в решении этого вопроса, что не позволяло Гельвигу как автору статьи подписать ее своим подлинным именем из этических соображений. В-третьих, нельзя не заметить, что L – это перевернутая Г, первая буква фамилии Гельвиг.

Как известно, классическим справочником, помогающим исследователям в раскрытии псевдонимов, является «Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей» Ивана Масанова. Но среди тысяч имен, включенных в этот справочник, ни Гельвиг Р.И., ни его псевдоним L не значатся. Следовательно, мне удалось дополнить знаменитый словарь.

Предлагаю читателям ознакомиться с остававшейся неизвестной частью литературного наследия первого ректора Таврического университета. Думаю, что работу по дальнейшему его выявлению следует продолжить. Уверен, что на этом пути исследователей ждет немало радостных открытий. А, быть может, кому-то несказанно повезет и будет обнаружен еще и личный архив Романа Ивановича. Вообще-то, будучи реалистом, я полагаю, что архив Гельвига, скончавшегося в Симферополе за полтора месяца до прихода в Крым большевиков, погиб в период красного террора. Но ведь случаются же на свете чудеса…

Таврический университет

Вернувшийся из Екатеринодара ректор университета профессор Р.И. Гельвиг поделился с нашим сотрудником сведениями о дальнейшей судьбе университета.

В Екатеринодаре (в этом городе находилось Особое совещание при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России, под управлением которого состоял Таврический университет. – С.Ф.) делегация профессоров встретила самое благожелательное и предупредительное к себе отношение и ни в одном ее ходатайстве ей отказано не было. Включение университета в состав общероссийской государственной сети кладет конец неопределенности положения и ставит его на твердую почву. Промелькнувшее в некоторых крымских газетах сообщение о переводе университета в Севастополь преждевременно; в Екатеринодаре этот вопрос ставился, но разрешен не был. Разработка этого вопроса возложена на коллегию профессоров, которая сейчас им занята. В Екатеринодаре, конечно, согласились с тем, что необходимо использовать все счастливые особенности Крыма для того, чтобы Таврический университет не был шаблонным высшим учебным заведением, а дал науке новые ценности. В частности, Таврическому университету необходимо взять на себя чрезвычайно важную задачу изучения совершенно не разработанных в России океанографических наук, но для этого нужно перевести его местопребывание в приморский город; дело это нелегкое и в этом году, во всяком случае, университет остается в Симферополе.

Далее Р.И. с горечью коснулся тех совершенно нелепых обвинений Таврического университета в большевизме, отголоски которых можно было услышать в Екатеринодаре. Обвинения эти основываются на известном прошлогоднем постановлении «252-х» (в сходке студентов Таврического университета, высказавшейся против Добровольческой армии, участвовало 252 человека. – С.Ф.) о неприемлемости вооруженной борьбы с большевиками и невхождении в ряды Добрармии – постановление, в свое время заклейменное и «Таврическим Голосом» и «Южными Ведомостями». Но обвинители забывают, что кроме этих 252 было свыше 600 студентов, с этой резолюцией не согласных, забывают и о том, что к приходу советской власти в Симферополь (речь идет о так называемом «втором пришествии большевизма в Крым», продолжавшемся в апреле-июне 1919 года. – С.Ф.) общестуденческая сходка почти единогласно приняла постановление отказаться от политической деятельности и постановление это выполнила. Во всей огромной студенческой массе Таврического университета нашлось только 12 коммунистов и 3 левых эсера. Добровольно из коммунистов-студентов в Красную армию пошло только четыре человека, а в Добрармию – гораздо более ста. Еще более нелепы, – сказал далее ректор, – обвинения в том, что университет «еврейский». Конечно, процент еврейства был большой (севастопольская газета «Прибой» в 1919 году писала, что в первый год работы Таврического университета количество студентов-евреев составляло около 80% — С.Ф.), но это всегда бывает в новых университетах, так как дореволюционная процентная норма оставляла за бортом огромное количество еврейских юношей и девушек, которые и устремлялись в новые университеты.

— Мы не приглашали специально евреев, – закончил Р.И., – но мы не отказывали им в приеме и впредь отказывать не можем, ибо для нас нет никакого различия между той или другой национальностью.»

Памяти П.Ф. Лесгафта

Исполнилась десятая годовщина смерти П.Ф. Лесгафта. Есть имена, с которыми связываются представления о чем-то одинаково ценном для всех и которые поэтому всем одинаково дороги. К их числу принадлежит и имя П.Ф. Лесгафта. Он был по своей специальности анатом, ученик знаменитого Грубера, долго профессорствовал в Казани и в Петрограде, написал и опубликовал много специальных работ по микроскопической анатомии, составил хороший университетский учебник, создал школу, из которой вышло немало учеников, но не в этом или, по крайней мере, не в одном только этом его значение. Свою известность в широких кругах русского общества П.Ф. Лесгафт приобрел, главным образом, как деятель в области воспитания и образования, как гуманный и разносторонне образованный педагог, как лучший советник матери и участливый друг ребенка.

Уже в семидесятых годах Лесгафтом было опубликовано несколько сочинений по вопросам школьной жизни и рациональной гимнастики. Позднее вышло его «Руководство к физическому образованию детей школьного возраста», а затем его знаменитая книга о «школьных типах», впоследствии включенная им в состав другой, не менее известной его книги «Семейное воспитание ребенка и его значение». Все эти сочинения были вдохновлены одною идеею, имели одну цель – «поставить ребенка в условия, при которых он мог бы свободно и гармонически развиваться как физически, так умственно и нравственно».

От слов, от теоретических построений Лесгафт не замедлил перейти к живому делу. В 90 годах он основал в Петрограде курсы воспитательниц и руководительниц физического воспитания – те самые курсы, слушательницы которых потом под именем «лесгафтичек» разнесли по самым далеким уголкам русской земли педагогические принципы и идеалы своего руководителя. Спустя несколько лет курсы превратились в «вольную высшую школу социальных, биологических и педагогических наук» с 4-х годичным курсом обучения. В этой школе был организован ряд общедоступных публичных лекций, и вообще она сразу приобрела огромный круг посетителей и обширную сферу влияния, но просуществовала недолго и была закрыта по распоряжению администрации.

Но дело не заглохло — оно возродилось под другим именем и в другой обстановке. Один из почитателей П.Ф. Лесгафта – сибирский крез И.М. Сибиряков – передал в его собственность большой дом в Петрограде и снабдил его необходимыми денежными средствами для учреждения, по его идее, биологической лаборатории, в которой могли бы свободно работать под его руководством все желающие и мало-мальски подготовленные. Эта лаборатория скоро разрослась в целый институт с многочисленными коллекциями и кабинетами – при ней возникли «Известия», ставшие ученым органом института, и сгруппировалась плеяда молодых ученых, нашедших здесь богатый материал для самостоятельной работы в области экспериментальных наук, а в лице директора института – незаменимого наставника и руководителя.

П.Ф. Лесгафт проработал в своем институте лет пятнадцать и умер в глубокой старости, в Каире, ровно десять лет тому назад, 29 ноября 1909 года.»

Востоковедение в Таврическом университете

Уже при самом учреждении Таврического университета возникала мысль и о создании при нем особого факультета восточных языков, который мог бы подготовлять дипломатических и коммерческих агентов, преподавателей, переводчиков, научных исследователей в области востоковедения, знатоков восточного права (шариата и адатов), наконец, просто удовлетворять естественному влечению татарской, армянской, еврейской и другой молодежи к высшему образованию по специальности восточной филологии.

По этому вопросу в попечительный совет, ведавший вначале делами молодого университета, была представлена профессором Егиазаровым подробная докладная записка. Потом дело перешло в историко-филологический факультет, который и выработал план организации преподавания ориенталистики. Проектировалось учредить при этом факультете особое восточное отделение с 6 профессурами и несколькими лектурами восточных языков, с подразделением его на три разряда по специальностям тюрко-татарской, армяно-грузинской и еврейско-сирийской филологии.

Проект получил одобрение совета и был представлен на разрешение екатеринодарского правительства, которое, однако, оставило его без рассмотрения. А, между тем, намечалась возможность наладить преподавание хотя бы по двум основным кафедрам — по арабской и тюрко-татарской филологии, и в лице таких выдающихся знатоков в этой научной области, как академик Бартольд и профессор Гордлевский, университет имел уже ближайших кандидатов. Тогда возбуждено было новое ходатайство хотя бы об открытии этих двух кафедр с присоединением к ним лектуры крымско-татарского наречия. Но и это ходатайство осталось без удовлетворения. Только приезд генерала Врангеля, посетившего, между прочим, и университет, подал основание думать, что дело это, наконец, сдвинется с мертвой точки. Выразив свое сочувствие самой идее об учреждении отделения восточных языков, генерал Врангель предложил университету войти в новое обсуждение вопроса об открытии покамест хотя бы двух кафедр и одной лектуры по востоковедению и привлечь к участию в нем и представителей мусульманского населения.

И вот 21 апреля в помещении вакуфной комиссии под председательством Муса-Мурзы Тайганского при участии ректора университета Р.И. Гельвига, многих профессоров (Деревицкий, Кадлубовский, Айналов, Смирнов и др.), председателя уездной земской управы М.М. Кипчакского и татарских общественных деятелей (Абдурахманов, Леманов, Одобаш, Муфти-Заде, Боданинский, Ибраимов и др.) состоялось совещание по этому вопросу. Все члены собрания оказались весьма единодушными в оценке важности делаемого университетом почина и после непродолжительного обмена мнений признали неотложно необходимым возбудить ходатайство о скорейшем отпуске средств из казны на это полезное дело. При этом представители мусульманской общественности выразили уверенность, что и татарское население со своей стороны не откажет ему в моральной и материальной поддержке.