Крымское Эхо
Керчь

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

Так говорит о себе женщина самой мирной профессии – учителя начальных классов. Так говорит о себе женщина, рожденная после войны. Наталья Юрьевна говорит о себе чистую правду, потому что в какое бы время суток вы бы не позвонили ей, она на своем боевом посту. Даже ее сайт в «Одноклассниках» давно перестал быть личным и превратился в филиал поискового отряда, куда обращаются коллеги-поисковики, родственники погибших и без вести пропавших в войну. Я уже не говорю о телефоне: если бы он имел свойство менять цвет от количества звонков, то давно бы стал красным.

Встретив Наталью Юрьевну не в ставшей для нее привычной форменной одежде, вы никогда не догадаетесь, что эта даже на вид уютная миловидная женщина занимается таким жестким мужским делом: как девчонка лазает по ямам, роется в земле, стоя по колено в воде, перебирает руками останки, воюет с властью и плачет над солдатиками-отказниками. За годы своего неженского хобби она выработала собственный алгоритм поиска погибших и без вести пропавших фронтовиков, настолько поднаторела в их поиске и расшифровке солдатских медальонов, умении устанавливать родственные связи, что на просторах интернета давно существует ее авторская школа поиска, школа Натальи Дзюбы.

А вот и находка

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

И тем не менее к ней не перестают обращаться за помощью постоянно и отовсюду. Спокойно говорить о деле всей жизни Наталья Юрьевна не может: ее подхлестывают, подстегивают собственные эмоции, не давая рассказывать складно и последовательно, потому что ей хочется как можно больше, ну просто всё, чтобы люди знали про, как она говорит, своих солдатиков.

— Вы спрашиваете, как я пришла в поисковую работу? – переспрашивает у меня Наталья Юрьевна. — Во-первых, мы очень долго искали дедушку, отцова отца, считавшегося пропавшим без вести. Разговоры об этом я слышала с раннего детства, а нашли его, когда я уже была взрослой: оказалось, захоронен на Пискаревском кладбище. Много позднее, в семидесятые годы, я отыскала все документы о его ранении, лечении в госпитале, смерти – это было потрясением для меня. Потом помогла одной соседке, другой приятельнице – и втянулась, что называется.

А потом не забывайте, я из первого послевоенного поколения. Что такое десять лет после такой войны? Я, например, еще ребенком ухватила, как фронтовики донашивали гимнастерки и галифе, а мы, дети, играли в песочнице наградами. Мой брат, например, выменял награды деда на альбом с марками. Потом я как-то подсчитала, в моей семье 25 человек погибли на войне, и это только со стороны отца.

Появление оцифрованной базы данных «Мемориал» Подольского архива Министерства обороны открыло колоссальные возможности для поисковиков и небезразличных к судьбам своих погибших и без вести пропавших родных. Потом заработал архив Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга, благодаря которому я отыскала своего деда. Единственные, кто никогда не дождется весточки от не вернувшихся с войны, — это родственники тех, кто числится и в архиве Минобороны пропавшими без вести. Это уже тупик.

И третьей причиной, побудившей меня к поисковой работе, видимо, следует считать место моего проживания. Жить в Керчи и быть вне военной темы – нонсенс. Занимаюсь я в военно-поисковом клубе «Патриот», его возглавляет Сергей Самбурский. В течение прошедшего года произошли очень большие изменения, сейчас у нас организована ассоциация поисковых отрядов Крыма под его же началом.

В последнее время, скажу я вам, люди проснулись, потому что на Украине поисковой работой занимались сугубо профессиональные историки, проводившие вахты памяти во время летних поисковых сезонов. Была некая камерная компания, куда посторонним вход был запрещен, куда тех же керченских энтузиастов не допускали. Поисковая работа территориально ограничивалась Аджимушкаем, а в окрестностях она не велась. Меня очень радует, что сейчас мы стали проводить международные поисковые экспедиции, куда приезжают из Молдовы, стран Балтии, Украины и есть результаты.

А надо еще найти тех, кто знает язык этой солдатской записки

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

9 апреля, в канун Дня освобождения Керчи, мы захоронили 111 бойцов, из которых 59 подняли из заброшенного дивизионного кладбища в Аджимушкае. Имена 25 солдат восстановлены, удалось найти родственников 13 человек, четверо из которых прежде не знали, где погибли их деды. Что такое дивизионное кладбище? Шел бой, и погибших хоронили тут же, на месте. Обложили камушками, отметили какой-то вешкой, а за семьдесят лет все поросло травой. Когда в прошлом году вели газопровод, наткнулись на останки, позвали нас. Когда мы стали рыть яму, нашли останки одного бойца с медалью и по ней через наградной отдел Министерства обороны установили имя: погибшим оказался Сулейманов Али-оглы из Азербайджана. Это помогло нам выйти на архивную информацию о гибели 25 минометчиков с указанием имен, места гибели и захоронения.

— Вы сказали, что поисковая работа сейчас на подъеме. А откуда берутся преданные делу энтузиасты, мало того – бессребреники?

— Да, сейчас поисковая работа на подъеме, стало появляться много молодых ребят, которым это интересно, потому что прежде на мои предложения подключиться к поисковой работе, задавали один и тот же вопрос «А сколько там платят?» С такими людьми никакого разговора быть не может. Но если ты подключился к поисковой работе, то она затягивает. Есть такое выражение поисковик – это диагноз.

Признаюсь, у поисковиков очень часто распадаются семьи, потому что если один занимается этим делом, другой тоже должен быть включен в этот процесс. Поэтому в поисковых группах нередко можно встретить семейные пары. Это затягивает. Как? Я вам расскажу о себе. Вот я приезжаю в экспедицию и стою на каком-то месте, так я не сердцем, а ногами чувствую, что там лежат. Начинаем копать – точно, лежат. Такое ощущение, что зовут и ведут за руку. Может, кому-то покажется мистикой или что тетка рехнулась головой. Но это так.

Вот пример. Поднят боец Алеша Белый. Установили личность, на нем часы, остановившиеся в момент гибели, ищу я родственников. Он родом из Глуховского района Сумской области. Перевернула всё, подключила всех, вплоть до местной администрации, ЗАГСа, архивов, подняли хозяйственные книги – всё говорит о том, что родственников нет, и все мне твердят об этом. Глава сельсовета уже перестал отвечать на мои звонки – так я его «достала». Проходит год, и звонит мне этот самый глава сельсовета и сам кричит от радости: «Наталья Юрьевна! Мы нашли родственников!»

Этот Алеша Белый мне и снился, хотя у меня не было его фотографии. Я разговаривала с ним мысленно и прощения попросила, что не могу найти родственников, и решила сердце себе больше не рвать. Но такое ощущение, что солдат не отпускал меня, сам за руку взял и как будто вел. Нашлась его родная племянница, а у нее и фотография, и вся семья его долгие годы искала после того, как получила извещения о том, что он пропал без вести. Она приезжала сюда, ей вручили его часы. Как я говорю, солдат после своей смерти объединяет семью, собирает родных, часто потерявшихся в ту же войну.

Мне иногда кажется, что я там сама была, и в 41-м, и в 42-м, и в 43-м, и в 44-м – входишь, наверное, не только в образ солдата, а в его жизнь. То есть пока читаешь его медальон, пока роешься в архивах, пока ищешь его родственников, сам проживаешь его жизнь, пропускаешь через себя.

— У власти интерес к поисковой работе датный, вот такой, как сейчас?

— Ну что тут скажешь? Наверное, так и есть. О новой местной власти ничего сказать пока не могу, кроме того, что они по мере сил и возможностей поучаствовали в захоронении 111 бойцов, помогли с размещением родственников, приняли участие в памятном мероприятии, а прошлая – это мрак. В 2011 году мы в конце марта работали в экспедиции на Маяке, погода была такой, что за ночь у нас дома не высыхали вещи, а приезжие при этом жили в вагончиках, и работали мы в ямах по колено в воде. Условия кошмарные, а результат поиска редкостный – 22 захоронения. Такое явление, как находка массового захоронения, даже для Крыма, где война шла на каждом пятачке суши и моря, редкое. Но никто не заинтересовался, никто не приехал, ничем не помог.

А вот когда мы установили имена погибших бойцов, отыскали родственников, одни из которых даже приехали забрать останки, чтобы захоронить на родине, тут уже наши первые лица стояли в первых рядах на кладбище перед камерой. А мы, поисковики, стояли за кладбищенскими памятниками как бедные родственники, не названные устроителями мероприятия, никем и ничем не отмеченные.

Боевая награда — отличный шанс установить еще одно имя неизвестного солдата

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

— Да, прошлая керченская власть имела еще ту славу у поисковиков. Чего стоит один запрет на захоронение останков, которые, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, пришлось выставлять в гробах у здания администрации? Но был же и другой примерно того же порядка, когда прежнее руководство Аджимушкайского музейного комплекса «копило» в мешках останки непреданных земле бойцов и много еще других тайн.

— Когда поменялось руководство заповедника, выяснилось, что в Аджимушкае большое скопление останков. Среди них – останки Куртиашвили Николая Нарджесович, имя которого я помогала устанавливать. Случай почти уникальный. До Грузии не дозвониться, телефонов не найти, если есть – только мобильные. Через десятые руки добываю телефон военкома Гурджаанского района, звоню, рассказываю о находке плохо говорящему по-русски мужчине, а в ответ тишина. Потом дикий крик: «Это мой дед!»

Но тут возникает другая коллизия. После увольнения сотрудников Аджимушкайского комплекса, мы не находим останки Куртиашвили. Все свалено в мешки, подписанные только им одним понятными значками. Достаем каждый череп, чтобы установить именно останки Куртиашвили, потому что сын с внуком уже прислали мне фотографию: на ней немолодой грустный грузин. И, зрительно совмещая найденный череп с фотографией, находим. Он пока не захоронен, потому что родственники якобы изъявили желание похоронить его на родине. Пока что керченская грузинская община взяла решение этого вопроса на себя: думают, что лучше – везти останки в Грузию или похоронить бойца в Глазовке на грузинском кладбище.

Где-то здесь…

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

— Господи, вы их по именам-фамилиям помните!..

— А как же! Не отпускают меня незахороненные Недосекин Сергей Иванович, Аминов Имат Исхакович, Исаев Иван Павлович и Брусов Иван Гаврилович. Мы подняли их осенью прошлого года, но не все Эльтигенские экспедииции, в ходе поиска которых были обнаружены эти одиночные захоронения, завершены. Останки найдены фрагментированные, вот личность Недосекина установлена по медали. Недосекин и Брусов – ребята, призывавшиеся из Ташкента, – это всё, тупик. В Узбекистане не откликаются, по-русски не говорят, телефонные звонки футболят. Не срабатывает старая практика, через объявления в СМИ, к тому же в Узбекистане принимают наши обращения только через Минюст Крыма.

Мой же алгоритм поиска включает администрации городов, районов, сельсоветов, ЗАГСы. Там я в первую очередь ищу рождение у солдата детей, регистрацию брака, если в медальоне указаны мать или жена, ищу актовые записи о смерти, где указан последний адрес их проживания. Так вот, Недосекин у нас числится пропавшим без вести, а я в архиве нахожу запросы на поиск от его жены еще от 1951 года. Но это Узбекистан, а значит, шансы почти равны нулю.

Или Аминов. Лежит почти десять лет, останки еще от бывших сотрудников Аджимушкайского комплекса остались. Там какую-то двойную бухгалтерию вели, перекрывая найденными останками прошлых лет возможное отсутствие находок в последующие годы. Это дикость, конечно, но как иначе объяснить, что это страдалец Аминов до сих пор не нашел упокоения?!

Мне одной никак не найти его родственников. Одни телефонные звонки съедают мои полпенсии, за прошлую неделю выговорила шесть тысяч рублей. А там запутанный сложный поиск. Сам погибший боец, имя которого установлено по бывшему на нем ордену Красной звезды, уроженец села Бахтеевка Куйбышевской области. Призывался в Армении, я ее всю перевернула. Оказалось, что у него две награды: по одной он числится призванным одним военкоматом, по второму –другим. Но мне этого мало, зато в наградном написано «татарин». Тогда решила «копать» по месту рождения, а сделать это через Подольский архив не столько сложно, сколько дорого. Редко, когда удается выйти на волонтеров, потому что сейчас все коммерцилизированно, за все надо платить. Одним словом, нахожу такого помощника. Он находит в полковых документах место рождения. А в этой Бахтеевке половина деревни Аминовых, и одна молодежь, и никто солдата не признает. Видимо, он уехал оттуда в голодные 30-годы. Нахожу фамилию его жены, которая работала в Армении на одном из рудников, а там утверждают, что никаких документов не сохранилось. Так бедненький и лежит никем не признанный.

Мне кажется, все кого я ищу, – мои дети, и кроме меня за них никто не похлопочет. У меня впечатления, что я с каждым из них за руку познакомилась, потому что пока установишь имя, пока занесешь, пока найдешь родственников, сроднишься с солдатиком.

Поисковая работа на мужскую и женскую не разделяется

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

— Вашему методу поиска могли бы позавидовать Шерлок Холмс с миссис Марпл и Эркюлем Пуаро…

— То, что я сделаю за своим рабочим столом, сделают немногие: не у всех есть опыт, навыки работы даже с доступной оцифрованной базой данных. У нас был случай с Оксаной Шеремет, которая со школьных лет занимается поисковой работой. У нее дед пропал без вести. Она искала его много лет, а ведь как никто другой в этой теме. Я нашла его, он похоронен в Москве с искажением фамилии. Я это к тому, что нужны навыки.

— Как продвигается работа по созданию электронной Книги памяти, которую вы делаете?

— Люди завалили меня информацией, привозят документы, фотографии и ждут, что к 9 Мая их близкий в нее попадет. А занесение в нее только одного человека – ночь работы. Это же не просто указать фамилию, я переворачиваю донесения, потому что бывают совпадения и надо вычленить именно конкретного фронтовика, а не однофамильца, к примеру, или полного тезку.

— Как родственники воспринимают известия о найденных? С воодушевлением или им, простите, по барабану, потому что прямых наследников уже не осталось, а всем этим внучатым не интересно напрягаться материально и душевно?

— Вот 9 апреля мы хоронили 24 мальчика и одну девочку, как мы их называем. Все они рождения в основном 1925-26 годов, все холостые. Еще лет десять назад перед поисковиками не ставилась задача найти родственников, хотя тогда, наверное, еще были живы их самые близкие, жены, братья-сестры. Сейчас уже и детей у многих не осталось. Бывают такие внучатые племянники, что сохраняют память о погибших или пропавших без вести по семейной традиции, у которых эта святость в душе. А есть, как их называю, солдатики-отказники. Находишь прямых наследников, внуков, а им, как вы выразились, по барабану, мои звонки вызывают у них раздражение или негодование.

Был у меня случай с погибшим под Ленинградом бойцом. Медальон читался трудно, поэтому питерские поисковики подключили и меня. Масса телефонных звонков, поиск велся от Архангельской области, откуда боец родом, там подняли архивы, ЗАГСы, хозяйственные книги, задействовали множество людей для поиска — и в итоге я чудом выхожу на его внука, который живет в Москве, занимает большой пост. И я, волнуясь, звоню ему, а он меня грубо обрывает, говоря, что я ему в выходной не даю отдохнуть, и вообще, что я он него хочу. А его реакции ждут все задействованные в работе поисковики: нашедшие бойца, читавшие медальон вместе со мной, искавшие его следы и родных. На следующий день я опять связываюсь с внуком этого бойца в надежде, что он «переварил» мои слова, а он отвечает, что занят и перезвонит. Лет пять уже жду звонка.

И это не единичный случай, когда в ответ на сообщение ноль вопросов и никаких эмоций. Был у меня случай вообще до потрясения. Нахожу в Тбилиси сына погибшего в концлагере бойца, числившегося по всем документам пропавшим без вести. Первая реакция – нормальная, шок, слезы, а через время раздается от него звонок, и он спрашивает, какая ему положена компенсация за то, что его отец погиб и похоронен за границей.

Вот Сулейманов, благодаря которому мы отыскали имена 24 бойцов, тоже отказник. Его живущие в Азербайджане родственники никакого энтузиазма не выразили. Нашли солдата Копеева, а его родственники из Минеральных Вод социально неблагополучные. Или нашли внучку погибшего, а у нее ни фотографий, никаких документальных свидетельства: был ремонт – все вынесли как хлам. У кого-то пожар, кто-то переезжал и бросил старые бумаги за ненадобностью. Мне обидно, я переживаю страшно, потому что я с ними жизнь проживаю, я его представляю, и мне хочется взглянуть на фотографию. Люди очень разные и реагируют по-разному.

Отыскали племянника погибшего бойца родом из Азербайджана. Он так рыдал, что бабушка, мать солдата, не дожила нескольких лет до этого известия. Она была долгожительницей и до самой кончины ждала сына. Но солдата помнят сестры, которые девочками провожали его на войну. Для них это было таким потрясением, что у одной из сестер случился инфаркт. Грустно, но это нормальная человеческая реакция.

Тем не менее, общая тенденция сейчас пошла такая, что молодежь завалила меня по электронке просьбами о поиске своих родных. Каждый день десяток-два писем, и откуда только не пишут.

Чтение солдатских посланий иной раз занимает годы

Наталья Дзюба: «Я постоянно на войне»

— Что, пошла мода от Бессмертного полка?

— Может быть, это как-то простимулировало, начали возникать вопросы и интерес. Есть такой момент, что больше всего пишут армяне: у них отчего-то так считается, если погиб, то непременно в Керчи, если пропал без вести, то это случилось в Керчи. Когда начинаешь спрашивать, отчего зациклились на Керчи, выясняется, что у них другие родственники здесь погибли или без вести пропали, у соседей тоже и у друзей также. Потом оказывается, что многие сюда даже не успели добраться, погибли или под Сталинградом, или умерли от ран в Ростове, или похоронены под Новороссийском.

Есть другие примеры. Нашел меня керчанин Владимир Иванович Зозуля. У него в войну без вести пропал старший брат по матери 1924 года рождения, Денисов Михаил Александрович. Ищу я его чуть ли не с десяток лет, и вот когда я уже решаюсь покончить с поиском, нахожу сведения о нем в архиве Минобороны. Видимо, оцифровали и занесли в новое пополнение. И выясняется, он умер от ран в Польше. Время 4 утра, я еле дожидаюсь 7-ми часов, звоню Владимиру Ивановичу, сообщаю, что нашла. Реакция непередаваемая, у человека смысл жизни был в том, чтобы найти брата. Собирается в Польшу ехать, ему бы материально помочь…

— Спонсоры у поисковиков есть?

— В Керчи-то? Нет! Рассказываю. Жили в Керчи братья Надтока, одного уже нет в живых. Так вот они еще в 60-70-е годы занимались поисковой работой и подняли множество бойцов. Труболитейный завод, что когда-то был в Керчи и на котором работали братья, помог им обустроить на высоте 164.5 в Ленинском районе братскую могилу. С их слов, там захоронено где-то около тысячи человек. Они сами ездили в Подольский архив, списывались с ним, но потом развалился СССР, один из братьев заболел тяжело, и дома у него осело много материала: непрочитанные медальоны, полупрочитанные, прочитанные, потому что родственников в годы развала искать было нереально.

Я когда увидела, предложила свою помощь. Один медальон пролежал у братьев 25 лет. Начала раскручивать и куда ни кинь, тупик: Армения, Азербайджан, Узбекистан – звонки дорогие, и у меня отключили телефон за долги. Лет десять назад это было: подбили меня обратиться к одному человеку. Особняк, мраморная лестница, сидит в кресле молодой мужчина, которому я все объясняю: деньги лично мне не нужны, оплатите мой долг за телефон и выделите мне от вашей организации лимит на месяц, чтобы продолжать поиск. Он меня выслушал и говорит: «Я думал, у вас кто-то заболел, а это необычно, конечно, но меня эта тема не волнует, потому что в нашей семье все вернулись живыми с фронта». Так что после этого я никуда больше не обращалась, и спонсоров у меня нет.

 

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 0 / 5. Людей оценило: 0

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Керчане инициируют создание движения «Вставай, страна огромная!»

В чём богатство Крыма?

Многоводное лето — 2021

Оставить комментарий