Крымское Эхо
Архив

Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман

Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман

К своему высшему научному достижению — докторской степени – Надежда Прокофьевна Суслова (на фото) пришла в 24 года. Она с блеском защитила в Цюрихе диссертацию на немецком языке и получила диплом и лавровый венок с надписью «Первой в России женщине-доктору медицины». Она открыла дорогу к образованию тысячам женщин. Она была в числе тех, кто отрицал институт брака, традиционные представления о роли женщины в семье и обществе, кто боролся за личное освобождение и равные с мужчинами права. Но всей своей дальнейшей жизнью она доказывала обратное: место женщины в социуме – служить МУЖЧИНЕ, живя с ним в браке, заключенным по ЛЮБВИ!

Федор Федорович Эрисман
Года за полтора до защиты диссертации, летом 1865 года, Надежда знакомится с швейцарцем Гульдрейхс Фридрих Эрисманом (в России он принял имя Федор Федорович) — сыном сельского пастора из местечка Гонтеншвюль (Швейцария).

Он родился 24 ноября 1842 года. В четырехлетнем возрасте потерял отца и воспитывался матерью. Первоначальное образование получил в сельской школе, затем учился в гимназии в Аарау, в 1861 году поступил в Цюрихский университет на медицинский факультет. Это был энергичный, увлеченный юноша, полный планов и мечтаний в духе времени. В 1865 году сдал экзамены на доктора медицины и стал ассистентом профессора-окулиста Горнера.

 

Федор Федорович Эрисман

Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман
Эрисман искал близких по духу людей и встречу с Надеждой Прокофьевной воспринял как большое счастье: «Так было, когда ты встретилась мне, когда ты произвела на меня такое впечатление, что я стремился любой ценой понять тебя. У меня не было определенной цели, я учился понимать тебя, я начал тебя любить».»

В другом письме он пишет: «Моим идеалом, моей постоянной мечтой является иметь друга, который мог бы со мною делить все мои мысли, стремления и желания и который со мною вместе мог бы работать, чувствовать и думать. Если ты имеешь такое же желание и хотела бы стать моей, — я готов с ликующим сердцем протянуть тебе руку и сказать: «Я — твой» {…}. Если мы пожелаем работать вместе, то мы должны поставить перед собой вопрос: «Где то место, которое будет наилучшим для успешного развития наших идей?»

Мой ответ на это такой: только там, где наука наиболее продвинулась вперед, где она бьет ключом, где дело будет продолжено и после нашей смерти. Там, где Великая Французская революция уже заложила фундамент будущего и ростки этой революции нужно развивать дальше {…}. Мы должны найти себе работу среди цивилизованных народов, где в поте лица будем зарабатывать себе хлеб».»

1867 год. В это самое время в Цюрихе готовилась к защите диссертации Надежда Суслова. Ничем иным, как своей наукой, она не занималась. Ей было очень трудно, особенно психологически: успех был еще так далеко, к тому же не было твердой уверенности, что ее затея, «смешная» в глазах многих, не обернется фарсом.

В автобиографической повести «Из недавнего прошлого» от лица своей главной героини Веры Надежда Суслова отразила основные чувства и тревоги, испытанные ею в период обучения в Цюрихе: «Она (Вера) возбуждала большое нерасположение к себе всего местного населения; но над ней больше смеялись, чем преследовали, как вредное явление, а потому ей было можно существовать. Среди этих людей, ждавших с улыбками издевательства комического конца всей ее затеи, она ни с кем не знакомилась, ища друзей только в книгах, и лучшие годы первой молодости прошли в полном одиночестве не только без всякого даже отдаленного участия в окружающей жизни, но даже без возможности высказаться…».

В Цюрихе под руководством И.М.Сеченова в декабре 1867 г. Надежда защитила (на немецком языке) докторскую диссертацию. На защите диссертации Н.П. Сусловой Эрисман не был, но в том же декабре они вместе совершили путешествие по Германии. Тогда и стало понятно, что не Суслова останется в Швейцарии, а Эрисман последует за нею в далекую Россию.

Бюст Эрисману»
Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман
Весной 1868 года Н.П. Суслова вновь уезжает в Вену, где они с Эрисманом поженились. На их свадьбу приехали из Граца И.М. Сеченов и М.А. Обручева-Бокова (лучшая подруга Надежды, ставшая впоследствии женой Сеченова). Эрисман готовится ехать в Россию, изучает русский язык по книге И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга».

12 февраля 1868 г. он пишет Надежде Сусловой в Петербург, куда она возвратилась в январе: «С тех пор, как я понял, что ты являешься дочерью своего народа, я уже не пытаюсь больше отыскать для тебя поле деятельности. Свои планы я тоже изменил. Как жаль, что я не являюсь твоим соотечественником! В настоящее время могу считать, что я происхожу из твоего народа, потому что идеи, которыми живет твой народ, мне гораздо ближе, чем те, которые волнуют людей у нас на Западе <…>».»

В начале марта 1869 года Эрисман переселился в Россию и, выдержав 26 экзаменов на русском языке (это была форма утверждения заграничного диплома), получил право врачебной практики.

Квартира Эрисманов в Петербурге и клиника по глазным болезням находилась на углу улиц Ивановской и Кабинетской. Частная практика, хоть и давала небольшие средства, вряд ли соответствовала кипучей энергии и устремлениям Федора Федоровича.

Уже через полгода по приезду в Россию, в ноябре 1869 года, он обратился в Медицинский департамент с предложением обследовать глаза 2000 школьников с целью установить оптимальные размеры школьной мебели, нормы освещения и т. п. Через месяц Эрисман обследовал… 4350 учеников и опубликовал результаты этой работы.

 

Из отчета Московского Университета за 1884 год

Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман
В 1870 году в Петербурге выходит его объемный труд «Училищная гигиена», ставший первым учебным руководством по этому предмету. В 1870 году в журнале «Архив судебной медицины и общественной гигиены» Эрисман издает труд «О влиянии школы на происхождение близорукости» — итог широкого обследования зрения русских школьников. Но все же петербургской публике он стал известен благодаря громким статьям «Настоящее состояние в санитарном отношении домов кн. Вяземского в Петербурге» и «Подвальные жилища в Петербурге» (опубликованным также в «Архиве судебной медицины и общественной гигиены», 1871).

Дело в том, что в середине 1860-х годов санитарная сторона жизни Петербурга оказалась «в полном запущении», что вызывало рост инфекций и смертности. По некоторым сведениям, за пятилетие 1854—1858 годов петербургское население уменьшилось «вследствие одной только смертности, на 25078 человек».

Особую тревогу вызывал дом князя Вяземского у Обуховского моста. Этот дом даже описан в романе Вс. Крестовского «Петербургские трущобы», а позднее в фельетонах Н.И. Свешникова «Вяземские трущобы», которые частью вошли в его книгу «Воспоминания пропащего человека» (1930). Статьи Эрисмана получили широкий резонанс, но пока существенно его положения в России не изменили, лишь насторожили власти.

В этот период ни на какой службе в России Эрисман не состоял. Устроиться в Петербурге было очень нелегко. Для энергичной натуры Эрисмана бездеятельность была мучительна. Он пытается работать с различными издательствами, в 1876 году в «Сборнике сочинений по судебной медицине» напечатал два рецензии на книги по гигиене. Хотя такая работа обеспечивала лишь небольшой гонорар, но все более отчетливо очерчивала для Эрисмана сферу его деятельности. Он часто и порой очень длительно пребывает за границей исключительно из необходимости профессионального совершенствования…

Получался замкнутый круг: необходимость подготовки новых научных изданий требовала от Эрисмана частых поездок за границу, а частые поездки не давали времени устроиться на службу. Заграничные поездки, необходимые в положении Эрисмана, жестоко сказывались на семейных отношениях.

Надежда Прокофьевна время от времени живет одна, Ф.Ф. Эрисман по-прежнему за границей и пишет ей частые письма. В октябре—декабре 1872 г. — он в Цюрихе, за этот период сохранилось 22 его письма к Надежде Прокофьевне.

Лишь в марте 1873 г. он ненадолго вернется в Петербург, но уже в апреле — вновь за границей, на этот раз в Мюнхене, где почти два года будет совершенствоваться в гигиенической лаборатории Петтеркофера. Лето 1874 г. Надежда Прокофьевна Суслова провела за границей, куда поехала для встречи с Эрисманом. В Мюнхен. И так постоянно…

Кроме того, Федор Федорович активно интересовался политикой, был приверженцем Карла Маркса, тесно контактировал с русской эмиграцией в Швейцарии, поддерживал русских студенток в Цюрихе и т. д. В материалах III Отделения значилось, что Ф. Эрисман — «крайний революционер, член Интернационала, в постоянных сношениях с самыми подозрительными личностями эмиграции», а жена его «принадлежит к числу первых, вступивших в Интернациональное общество женщин».

Это все, несомненно, стало причиной, почему из очередной заграничной поездки в 1873 году Эрисману вдруг было запрещено вернуться в Россию. Более того, на родину не могла возвратиться и приехавшая летом 1873 года к мужу в Швейцарию Н.П. Суслова. «Мужу моему запрещено возвращение в Россию, — писала 25 августа 1873 года Надежда Прокофьевна к А.Ф. Кони. — В Берне отказались визировать и мой паспорт, не спросясь разрешения петербургских властей».»

12 сентября она опять сообщает Кони: «На днях я получила из русского посольства в Берне отказ в паспорте для возвращения в Россию». Причем это произошло тогда, когда умер брат Надежды Прокофьевны Василий. Тогда вернуться в Россию Надежде Прокофьевне Сусловой помог Александр Ефимович Голубев, с которым она познакомилась еще в Швейцарии, готовясь к экзамену…

Эрисман однако еще долго не мог покинуть Швейцарию. В этих обстоятельствах он, швейцарец, отказывается от мысли остаться у себя на родине и занять предложенную ему тогда же великим гигиенистом М. Петтеркофером кафедру гигиены. Эрисман ждет возможности уехать в Россию и 11 февраля 1874 года в письме к жене спрашивает: «Я слышал о большой амнистии. Не повлияет ли она на мою судьбу?».

Дом Н. Сусловой и А. Голубева в Лазурном (Алушта)»
Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман
Не теряя времени, он работает над «Руководством к гигиене, обработанным по лучшим и современным источникам» — изданием, готовившимся специально для России, и эта книга на протяжении пяти лет (1872—1877) печаталась отдельными выпусками как приложение к «Сборнику судебной медицины».

В сентябре 1874 года Эрисман участвовал в съезде Германского гигиенического общества в Данциге и, вернувшись, наконец, в Россию, сдал информацию о съезде в журнал «Отечественные записки», возглавляемый Н.А. Некрасовым, М.Е. Салтыковым-Щедриным, Г.З. Елисеевым. «Отечественные записки» демонстрировали публичное «снятие опалы». Хотя под статьей нет подписи «Ф. Эрисман», авторство ни для кого не составляло секрета. Статья написана талантливо, просто, доступно. «Наш труд будет вполне вознагражден, — заключает статью Ф.Ф. Эрисман, — если нам удастся возбудить в читателе хоть некоторый интерес к гигиеническим вопросам; и в особенности, если в кружки, которые, по своему положению, могут влиять на администрацию городов, проникнет убеждение, что и наши санитарные условия заставляют еще желать весьма многого».»

Когда Суслова окончательно поселилась в России, она сразу же приступила к врачебной практике. По российским законам женщина не могла получить звание доктора медицины. А лица, удостоенные его в заграничных университетах, держали специальные экзамены. Медицинская комиссия под председательством профессора С.П. Боткина дала Н.П. Сусловой право на врачебную практику в России. Но предстояло еще доказать, что женщина может заниматься врачеванием, в чем сомневались многие мужчины-медики того времени. Вся последующая врачебная деятельность Н.П. Сусловой опровергла эти сомнения.

Первое свидетельство о ее медицинской деятельности в России содержится в письме ее мужа, Эрисмана, написанном в июле 1870 г.: «Хотелось бы мне знать, обладает ли какой-либо врач в Петербурге симпатией, даже любовью своих пациентов в большей мере, чем ты; хотелось бы знать, есть ли такой врач, которым пациенты довольны больше, чем тобой».»

По воспоминаниям современников, Федор Федорович «во всех отношениях был человек блестящий». «Он обладал настолько счастливой внешностью, что его можно было назвать красавцем {…}. Его нельзя было не заметить. Рыжеватый блондин, — среднего роста — он казался высоким. Правильные черты лица, полные жизни большие голубовато-серые глаза под густыми бровями темнее волос. Когда он говорил, в его глазах играли веселые искорки. Во всей фигуре — типичной для спортсмена, было что-то победоносное: широкие плечи, прямая походка, легкость и быстрота движений.

Откинутые назад густые волосы открывали высокий лоб; пышные усы обрамляли правильной формы рот; длинная, книзу остроконечная борода доходила почти до середины груди. Голос Федор Федорович имел звучный, говорил четко и складно, по-русски {…} почти без иностранного акцента. Всегда веселый и бодрый, Федор Федорович смеялся каким-то особенным, звонким и заразительным смехом; этот смех появлялся как-то неожиданно, и окружающие невольно ему подражали {…}».

Другое свидетельство — врача С.И. Мицкевича, слушавшего лекции Ф.Ф. Эрисмана уже в Московском университете: «Вспоминается на кафедре его красивая, внушительная фигура с большой рыжевато-русой бородой, по внешности — настоящий Фридрих Барбаросса, как мы его в шутку называли. Его общественная деятельность, содержательность и хорошее оформление его лекций, приветливое, товарищеское обращение с лаборантами и студентами — все это привлекало к нему симпатии передового студенчества».»

Надежда Суслова была, напротив, человеком молчаливым, сосредоточенным. Софья Ковалевская так описывала ее внешность: «Небольшого роста, но крепкого сложения, со смуглым бледным лицом, с неправильными чертами и сильно заметным калмыцким типом, она скорей могла показаться дурнушкой, чем хорошенькой. Но все ее существо дышало энергией и силой, а серые умные глаза глядели так прямо и так смело из-под черной прямой линии сросшихся на переносице бровей, что придавало всему лицу печать оригинальности, почти красоты. Пройти мимо этой девушки, не заметив ее, было невозможно».»

Судя по списку адресов проживавших в С.-Петербурге врачей, она и в 1876 г. все еще была единственной женщиной-врачом. Суслова продолжала врачебную практику до 1889 г. как гинеколог и педиатр, а также помогая при родах.

Уважение коллег-мужчин, которое снискала Суслова, сломало барьер, преграждавший женщинам путь в медицину. В 1872 году в Петербурге открылись первые Женские врачебные курсы, а в 1897 году был открыт Петербургский женский медицинский институт.

В печати того времени сообщалось: «Русские студентки разбросаны по всем университетам Европы, где только допускаются женщины, и повсюду составляют подавляющее большинство между учащимися женщинами». В конце XIX в. в университетах Швейцарии обучалось 748 женщин, из которых 560 были русскими. Только в 1872 году в Цюрихском университете обучалось более 50 русских студенток. Многие из них не имели материальной поддержки и «едва существовали».

Мать студентки Веры Фигнер организовала сбор пожертвований в пользу наиболее нуждающихся, что немедленно было запрещено полицией. Но мечта учиться — непреодолимая сила. И в Херсоне две выпускницы гимназии А.М. Герценштейн и ее подруга Берлинерблау решили ехать в Цюрих. «Это были первые две пионерки в нашей провинциальной глуши (и чуть ли не вообще в провинции), которые в 1870 году, после упорной борьбы с родными… отправились в Цюрих», — писал С.Л. Чудновский, помогавший девушкам подготовиться по математике. Их провожала молодежь Херсона, и все как один человек почтительно обнажили головы.

Но вернемся к Надежде Сусловой и ее мужу
В отношениях между супругами наметился разлад. Надежда Прокофьевна — натура цельная, и причина ее постоянной душевной муки в том, что она сталкивалась с разочарованием. Она, врач, не может найти себе достойной деятельности, в жизни мужа она играет далеко не первую роль. Федор Федорович был все время во власти новых идей, увлекаясь ими всецело, ради них легко расставался с привычным.

Они люди разного общественного темперамента и себя в жизни представляли по-разному: он полон планов и мечтаний в духе времени, она училась, чтобы работать и приносить пользу своей родине. Но тяжелый медицинский труд не приносит ни радости, ни средств… К тому же супруги подолгу живут врозь.

Хотя, может быть, причиной разрыва стали новые романы супругов? Ей приписывали роман с А.Е. Голубевым — ему то, что он близко сошелся с некоторыми русскими слушательницами университета в Цюрихе. Много проводил времени в их обществе…

 

Диплом Надежды Сусловой

Надежда Суслова и ее первый брак. Суслова-Эрисман
Но пока еще в 1872 году Надежда Прокофьевна получает любовные письма от обоих.

Ф.Ф. Эрисман — Н.П. Сусловой из Цюриха в Лондон 7 мая 1872 г.»«Милый друг, Так я и сижу без тебя, и скучно мне и грустно; я чувствую, что с хорошею, чистою совестью могу сказать, что ты не потеряла для меня ту магическую силу, которая так быстро и неодолимо на меня действовала с первого нашего знакомства и которая нас наконец свела (соединила) {…}. Я, далее, чувствую, что вся моя жизнь, хотя бы она соответствовала моим идеалам, сразу бы истратила всю свою прелесть, если бы ты перестала принимать в ней самое близкое, самое интимное участие. … Много лет прошли с тех пор, много воды протекло [в] Цюрихское озеро, — я опять здесь, передо мною поднимается твой образ, и с такою же страстью, как тогда, я бы обнял тебя теперь…»

А.Е. Голубев — Н.П. Сусловой в Цюрих 14 июля 1872 г. «Милый друг мой! Я с некоторою боязнью употребляю это название: Ваше последнее письмо (3 июля), суровое, холодное письмо, заставляет меня бояться, что Вы хотите лишить меня этого дорогого права. … Вы не вполне доверяете мне. Не думайте, что я говорю это в упрек Вам: нет! Я знаю, что нет той высокой степени доверия, какая была в Ваших отношениях ко мне, — я не заслужил: Вы мне подарили ее. Я принял подарок, не отказался от него только потому, что надеялся вполне заслужить его со временем.

Я очень дорожил им, но и всегда боялся за него, знал, что пока доверие это держится не на очень прочном основании; знания полного, необходимого для такой прочности, не было. Мне всегда казалось, что Вы не видите меня таким, каков я на самом деле …{…}.. . Если Вам не будет тяжело, напишите мне хоть немножко из Швейцарии, главное о том, отдыхаете ли Вы и как проводите время, и когда — определенно — будете назад в Петербург. Федору Федоровичу передайте мой поклон. Напомните ему о карточке, мне обещанной, да не забудьте и сами о том, что Вы обещали мне Ваш портрет. Этого {нрзб} преступления Вы меня лишать не должны — не вправе.
Ваш брат Александр».»

Н.П. Суслова — Ф.Ф. Эрисману из Лондона в Цюрих 19 июля 1872 г.:»«Твои последние письма дышат такою бесконечною нежностью, что я не могу [покойно] читать их. Ты никогда не был так добр ко мне, как в этих письмах. Я даже боюсь, что твое мягкое настроение относительно меня ненатурально, что оно пройдет и я не увижу тебя таким добрым и милым, как в этих письмах. … Пожалуйста, сними с себя портрет для моего медальона, только непременно хороший портрет {…}…. Будь милый, добрый и веселый. Мы будем очень счастливы, когда увидимся, не правда ли? Но доживу ли я до этого свидания? — Никогда у меня не было такого нетерпения тебя видеть, как теперь. …Мы часто ходим гулять вчетвером (с Боковой, Сеченовым, В. Ковалевским. —авт.), но я так молчалива и печальна во время этих прогулок, что ужас. Мне мешает быть веселой и чем бы то ни было радоваться в твое отсутствие. Как же мы будем жить нашу жизнь в вечной разлуке?
Прощай, будь здоров и счастлив. Твоя Надя».»

2 ноября 1872 г. Голубев посылает Надежде Прокофьеве новую длинную записку, наполненную негодованием и обидой: «Нет! Не могу больше выносить, я должен высказать Вам мысль, мое несчастье! Вы меня любите. Это я вижу, это я чувствую. Это не дружба, это — страсть того же характера, как и у меня. Вы почему-то не хотите дать ей воли, Вы умышленно уродуете отношения, чтобы скрыть всякий след. И напрасно! Я вижу, или, может быть, воображаю себе, но в данном случае — ведь это все равно! Я не могу понять причины, заставляющей Вас поступать так, но, поверьте мне, — я умею уважать ее.

Нет нужды мучить меня так страшно, заставлять меня своими решительными “нет, никогда” сомневаться в самом существе Вашего чувства, сомневаться наперекор тому, что я вижу, что говорит мне мое сердце. А это так больно, больно!.. {…} Милый друг! Сбросьте эту фальшивую ледяную корку, дайте мне почувствовать всю прелесть, всю теплоту Вашей любви! Или, если я ошибаюсь, оборвите сразу все эти бесчисленные нити, которыми связано с Вами мое сердце. {…}».

Конечно, такие письма заставляли в который раз поверить в будущее. Надежда Прокофьевна чувствовала себя виноватой и потому просила Голубева забыть ее навсегда. Затем следовал приступ отчаяния Голубева. Ф.Ф. Эрисман вновь по какому-то делу уезжал за границу. Все шло по кругу…

Так или иначе, летом 1877 года Н. П. Суслова и Ф.Ф. Эрисман расстались. Разрыв с Эрисманом дался Надежде Прокофьевне нелегко. Но рядом всегда был Александр Голубев. Вначале она жалела мягкого симпатичного Голубева, в чьем характере соединились романтизм и бескомпромисность во всех жизненных ситуациях. Потому она и пишет ему письма, надеясь при этом преобразить его любовь в дружбу.

Его безграничная преданность составила противоположность отвлеченности Ф.Ф. Эрисмана. Теплота участия, сочувствие постепенно переросли в потребность переписываться, видеться… В этот год они часто виделись, жили неподалеку, в 15 минутах ходьбы, посещали друг друга, вместе появлялись в театре, на концертах.

Ф.Ф. Эрисман — Н.П. Сусловой 5 января 1878 года из Мюнхена в Петербург. «… Я, по крайней мере, страдаю невыразимо, тем более, что, глядя назад, я вижу весь ужас моего поведения. Да, ты называешь это именем правильным, это было пошлостью, и я за нее должен быть наказан… Но, милая, дорогая моя, ведь смертная казнь отменена повсюду, потому что она лишает преступника возможности исправиться. Ведь смерть — это исчезновение навеки, это полное уничтожение… А твое письмо носит смерть, оно отнимает у меня все последние надежды…

О, я не стану теперь себя оправдывать, это было бы трудно и даже невозможно, но я знаю очень хорошо, что всего этого не было бы, если бы ты не отвернулась от меня так рано, так давно, а приласкала бы меня. Ведь трудно жить человеку без того, чтобы кто-нибудь его ласкал. Всякий человек ищет кого-нибудь, кто относился бы к нему нежно и добро, кто бы его утешал в тяжелые минуты жизни и кто бы относился к нему хорошо, несмотря на пороки.

Ты не могла этого, ты требовала безусловного, и когда что-нибудь не доставало, тогда ты отворачивалась. Последствием этого было то, что я искал других женщин, не любя их, а просто потому, что мне нужно было нежности преданного мне и любящего меня существа. В этом-то и состоит мое несчастие; я был бы менее несчастлив, если бы действительно мог любить кого-нибудь, если бы я мог отдаться кому-нибудь всей душою. Но нет, у меня нет свободы в этом отношении; душа осталась там, где она приютилась 12 лет тому назад; она прикована к твоей душе, что бы ни случилось со мною.

О, не говори, что у меня к тебе «добрые чувства»; еще меньше говори о «наплыве жалости». Моя душа всегда была там, где ты, и теперь она с тобою; здесь — только мое дело — вероятно, и его скоро не будет — а сердце мое, чувство мое — все там; я мысленно преследую тебя на каждом шагу, я мечтаю только о свиданьи с тобою, я больше на свете ничего не хочу… хочу только, чтобы ты меня простила и меня любила…».

Но Надежда Прокофьевна не смогла простить мужу его измены… С 1879 года Н.П. Суслова и А.Е. Голубев живут вместе, и в 1883 г Эрисман начал бракоразводный процесс… А 29 января 1885 г. Голубев и Суслова венчалась. Они до смерти будут жить в Кастеле…

А что же Эрисман?
Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Эрисман участвовал в проведении дезинфекционно-ассенизационных работ на театре военных действий в Болгарии, а с весны 1878 года он руководил работой комиссии и ассенизационно-дезинфекционной команды от Красного Креста.

После окончания русско-турецкой войны Эрисман был приглашен (1879) Московской земской санитарной организацией для проведения обследования фабрик и заводов Московской губернии. Такого обследования раньше не проводилось нигде и никогда. В этой организации с 1886 по 1892 гг. Эрисман работал штатным санитарным врачом. Интересами земства Эрисман жил до конца своего пребывания в России и вся его работа в университете была во многом подчинена этим интересам.

В 1881 году Совет Московского университета пригласил читать доцентский курс молодого, но уже известного своими руководствами Ф. Ф. Эрисмана. 1 декабря 1882 года состоялась первая его лекция по гигиене. Важнейшими ее положениями были: «гигиена есть наука об общественном здоровье»; «не каждый врач… может быть специалистом по гигиене, но каждый может и должен усвоить гигиенический способ мышления»; «умение устранять санитарные недуги общества… вернее спасает от болезни и смерти, нежели все рецепты и лекарства вместе взятые»; «санитарное направление (профилактическое) в медицине одержит блестящую победу над чисто врачебными тенденциями»; «предупредительной медицине — гигиене — предстоит большое будущее».

В ноябре 1881 года Советом Московского университета Эрисман был утвержден в ученой степени доктора медицины, а вскоре был избран на должность приват-доцента по гигиене и эпизоотии. В 1884 году он был утвержден в должности ординарного профессора по кафедре гигиены.

В 1885 году, после развода с Н.П. Сусловой, Ф.Ф. Эрисман женился во второй раз: на враче, дочери петербургского фабриканта из обрусевших немцев, бывшей студентке медицинского факультета в Цюрихе Софье Яковлевне Гассе. По воспоминаниям современницы В.Е. Осиповой-Грепачевской, это была очень скромная женщина, «заботливая жена, мать и хозяйка»: «Наружностью Софья Яковлевна обладала незаметной — полная блондинка, маленького роста, с довольно коротко остриженными волосами. Ее украшали большие, светло-голубые глаза, спокойно и добродушно глядевшие на все окружающее. Эрисманы всегда кому-нибудь помогали, кого-нибудь брали на воспитание, давали возможность получить образование…». У Эрисманов родились два сына и дочь.

О Федоре Федоровиче Эрисмане можно сказать, что он был выдающимся русским и швейцарским ученым-гигиенистом, а равно же русским и швейцарским видным общественным деятелем. Швейцарец по происхождению, Эрисман начинал свою научную карьеру в Цюрихе; женившись на Н.П. Сусловой, в 1869 году поселился в России и прожил здесь 30 лет; он стал профессором Московского университета, много сделал для улучшения санитарного состояния Москвы и Петербурга. Ф. Ф. Эрисман проявил себя в Московском университете как блестящий организатор. По его плану и под его руководством был построен на Девичьем Поле Гигиенический институт (1890). В 1891 году при институте создана городская санитарная станция, которая анализировала пищевые продукты московских рынков.

Федор Федорович был почетным членом разных собраний, в том числе и Общества Симферопольских врачей. В Общество входили как симферопольские врачи, так и небольшое число врачей из других городов Таврической губернии, а также «почетные члены», такие видные представители русской медицины, как И.М. Сеченов, Ф.Ф. Эрисман, Н.В. Склифософский, Г.Н. Минк, И.И. Мечников и др.

В 1896 г., в связи с выступлением в защиту студентов медицинского факультета, арестованных полицией, был уволен из университета и переехал в Цюрих, где с 1901 г. заведовал санитарной частью городского управления. Член социал-демократической партии Швейцарии (с 1897). В Цюрихе он прожил, активно занимаясь исследовательской и общественной деятельностью, еще почти 20 лет.

В 1914 году разразилась первая мировая война, которая застала многих русских в Швейцарии. Ф.Ф.Эрисман и его семья оказывали нуждающимся русским материальную помощь, раздавая им личные деньги и собранные у знакомых вещи. Умер он в 1915 году.

В Москве Федору Федоровичу Эрисману сооружен памятник (1937 г., скульптор Шевкунов) у гигиенического корпуса 1-го медицинского института им. И.М. Сеченова (ныне Московская Медицинская академия им. И.М. Сеченова), в Петербурге его именем в 1918 г. Петропавловская больница переименована в больницу имени Эрисмана.

С 1 января 1935 г. больница им. Эрисмана передана I Ленинградскому Медицинскому Институту как клиническая база Первого медицинского института им. И.П. Павлова. В Днепропетровске на Аллее выдающихся ученых Днепропетровской медицинской академии установлен памятник Ф. Ф. Эрисману, а в Швейцарии его именем названы улица и построенный при его консультативной помощи рабочий квартал. Двухтомником избранных произведений Эрисмана (М., 1859) и сейчас пользуются студенты-медики, ученическая «парта Эрисмана» знакома всем конструкторам школьной мебели…

Иван Михайлович Сеченов, хорошо знавший Эрисмана, сказал: «…он из швейцарца превратился в русского, искренне полюбил Россию и отдал все лучшие годы своей жизни на служение ей».

 

По материалам публикаций
доктора филологических наук, профессора
Таврического национального университета Л.А.Ореховой

 

[color=red]См. также:[/color]

[url=http://old.kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=10696] Надежда Суслова: За мной придут тысячи!
К 170-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ[/url]

Вам понравился этот пост?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 5 / 5. Людей оценило: 1

Никто пока не оценил этот пост! Будьте первым, кто сделает это.

Смотрите также

Одной дорогой в разные стороны

У крымской политики потерялась изюминка

Симферополь поглотит «Матрица»?

.

6 комментариев

Аватар
Омбудсмен 09.01.2014 в 12:14

О КОМ СТАТЬЯ, а главное ЗАЧЕМ?

В статье о Эрисмане написано больше, чем о Сусловой.
А не проще было взять русскую Википедию и просто указать линки
-http://ru.wikipedia.org/ Надежда_Прокофьевна_Суслова
-http://ru.wikipedia.org/wiki/Эрисман,_Фёдор_Фёдорович

То,что есть, даже не статья,а компиляция .напечатанных ранее сведений.
И вообще не понятно,зачем в эти праздничные дни тулить на сайт статью о врачах.
Автор-ша, даже не удосужилась предварить статью вступлением с кратким описанием своих мыслей по поводу ее работы.

НУ И ЧТО?

Ответить
Аватар
гы 09.01.2014 в 12:48

Лучше бы вышла замуж за Февзи Февзиевича Эмирасана.Тоже созвучно Эрисману_Фёдору_Фёдоровичу.Толку было бы больше.

Ответить
Аватар
Серёга 09.01.2014 в 13:21

Не читал, и не осуждаю… *07

Ответить
Аватар
ялтинец 09.01.2014 в 21:34

Спасибо автору!

Ответить
Аватар
екатерина 10.01.2014 в 14:30

Ишь как забирает за живое! (это я про комментарий предыдущий). Наконец-то Суслова воспринимается как человек, а не как памятник женщине-врачу. И без банальностей обошлось. Как раз хорошо написано, деликатно и уважительно к историческим персонажам и истории в целом, и с любовью к документу. Жду продолжения.

Ответить
Аватар
Гость 11.01.2014 в 01:29

Жутко! "Они до смерти будут жить в Кастеле…" В горе, значит! А вообще-то похоронили ее ВОЗЛЕ Кастели, и старнно, что нет этого фото в статье…

Ответить

Добавить комментарий для гы Отменить