На своем

У Диляры Вагаповой характер такой, что фронтом командовать. И хотя это фраза киношная, о Диляре Арслановне лучше и точнее не скажешь. Действовать решительно ее научил отец, и пока здоровье позволяло ей работать, казалось, вокруг ее места на Центральном рынке Керчи так или иначе крутилась жизнь всех поселившихся в городе крымских татар. К ней шли и идут за советом и помощью, зная, что ей сам черт не брат, что она всегда готова помочь и если вбила себе в голову, что действовать надо так, а не иначе, остановить ее никому не под силу.

Так учил ее отец. Недавний случай.

Одну из керчанок в программе национального телевещания обвинили в нецелевом использовании собранных на ремонт мечети средств. Диляра-ханум обзвонила всех причастных к выходу в эфир той программы – от начальника до исполнителя – и добилась приезда журналистов в Керчь, детального рассмотрения дела и извинения перед незаслуженно обиженной. Если вам удастся побывать в Новом поселке, вы сразу отыщете улицу, где стоит Дилярин дом: она единственная в районе освещается в темное время суток. Это тоже результат ее настойчивости, хотя старалась она не для себя: улица ведет со станции в район большой жилой застройки.

Ее семья первой получила официальную прописку в Керчи. Сегодня этим фактом никого не удивишь, но шел 1976-й год, когда репатриация был хрустальной мечтой крымских татар, и то, что ей удалось пробить своей настойчивостью советскую власть в масштабах отдельно взятого города, уже было победой. Их с покойным мужем дом на окраине Керчи стал пристанищем для всех: случалось, здесь находили приют одновременно восемнадцать-двадцать человек, добивавшихся возвращения в Крым. В национальное движение Диляра пришла одной из первых. До сих пор сохранились листовки, написанные и отредактированные ее рукой.

Это было эйфорическое время хрущевской оттепели, когда казалось, что надо только захотеть, собраться всем миром и открыто объявить о своем желании вернуться в Крым, как государство признает свою ошибку. Национальное движение крымских татар вовлекало в свою орбиту молодежь, включая и знавших о Крыме только по рассказам старших. Как младший брат Диляры, Шевкет, родившийся в нынешней Нижегородской области, – первом месте жительства на чужой стороне.

Сама Диляра – коренная крымчанка. И хотя ее села Черкес-Кермен близ Бахчисарая давно нет на карте полуострова, она помнит его, как будто это было вчера. Все ж таки ей было семь лет, когда она отправилась в свое далеко вынужденное путешествие из Крыма. Оно вспоминается ей в деталях. «Это я могу забыть, что вчера было, — улыбается Диляра Арслановна, — а те дни у меня перед глазами, как живая картина. Это еще счастье, что буквально накануне высылки возвратился из госпиталя наш комиссованный отец, поэтому нас депортировали всей семьей. Рано утром вошли в дом военные, и отец решил, что нас поведут на расстрел, поэтому велел ничего с собой не брать. Мать взяла Коран, а семнадцатилетняя сестра бросала в мешок все, что попадало под руку, – я почему-то запомнила, как она кинула мясорубку.

В кузов «студебекера» нас, детей, казаки забрасывали, как легкие мешки, а матери ловили в кузове. На станции погрузили в телячий вагон, и я помню, как в углу, который отгородили от наших все впитывающих в себя глаз, рожала молоденькая женщина, почти девочка, мужа которой накануне высылки забрали на фронт. Ребенок родился мертвым, но она завернула его в тряпки и крепко прижимала к себе. Когда на станции вошли забирать умерших в дороге, она не отдавала его, цепко держась за мертвое тельце, – его с силой вырвали у нее. Неподалеку от нас на корточках сидела старуха, повторяя по-татарски одно слово «сынок», а рядом – ее муж, держа фотографию этого самого сына, воевавшего на фронте».

В Горьковской области, куда попала семья Диляры, на станцию вывалил весь местный люд: хотели своими глазами увидеть, что на голове у крымских татар и вправду растут рога. О них рассказывали всякие небылицы, местные жители приняли настороженно, вслед каждому неслось «предатель», русские дети дразнили сверстников «свиным ухом». Поначалу разместили в школе, в каждом классе по пять семей, потом переселили в барак для заключенных. Чудом, во многом благодаря матери, бывшей знатной портнихой и обшивавшей семью коменданта, и отцу, умевшему находить со всеми общий язык, семье удалось перебраться в Среднюю Азию.

Там прожита половина жизни, там осталось многое, в том числе и могилы отца-матери, но родиной те места так и стали. Ни таджики, ни узбеки, с которыми Диляре довелось прожить бок о бок десятки лет, крымских татар особо не жаловали. Во всяком случае, своими так никогда и не признали, несмотря на единую мусульманскую веру, создаваемые молодые семьи и общих внуков. «Поэтому никогда никому не верьте, что крымских татар насильно согнали с насиженных мест и заставили вернуться на родину предков! – уверенно заявляет Диляра Арслановна. – Мы все рвались домой, и старики, и мы, едва помнившие себя на родине, и родившиеся на чужбине. Наши люди любовь к Крыму впитывали с молоком матери, и не стоит удивляться, что в национальное движение шли подростки.

Мой младший брат участвовал в акциях на Красной площади, месяцами полуголодным жил в Москве, оббивая пороги Верховного Совета СССР. Я пачками писала письма в Кремль, собирала подписи и деньги для тех, кого народ делегировал добиваться справедливости, ходила на допросы в местное управление КГБ, вынуждена была уйти с любимой работы, опасаясь, что на меня как материально ответственную «повесят» недостачу и посадят. Многие удивляются, что крымские татары так долго и так настойчиво добивались возвращения на родину. А как иначе, ведь если у армян, греков, немцев, болгар есть историческая родина, и Крым был местом жительства, то для нас Крым та самая единственная родина и есть. Другой у нас нет, не было и не будет! Трое моих сыновей родились и выросли в Средней Азии, но всегда знали, что родина их в Крыму».

Не все, я в этом уверена, будут рады, услышав такое признание. Но тут ничего не поделаешь: крымские татары твердо уверены в своей правде, и национальное движение, сумевшее добиться реабилитации и возвращения народа, только подтверждает их силу и сплоченность. Хотя Диляра Арслановна в эту самую сплоченность да еще единство, которые очень хорошо выглядят со стороны, ничуточку не верит. «Их нет, — без тени сомнения уверяет она. – В отличие от республиканского меджлиса наш, керченский, оккупировали ваххабиты. Сейчас в нем почти не осталось людей, стоявших у истоков национального движения». Как каждый крымский татарин, Диляра Арслановна даже гордится своим национализмом — в полной уверенности, что именно это и помогло им выстоять и сохранить себя.

Она обижается на соотечественников, в чьих домах перестал звучать родной язык. И смешанных браков Диляра-ханум категорически не признает, хотя старший ее внук Нариман, родившийся в Крыму и свободно владеющий четырьмя языками, кривится, едва заслышав ее безапелляционные речи. Несмотря на то, что, следуя традиции, Нариман дома говорит на родном языке, читает Коран, по праздникам посещает мечеть, участвует в общественной жизни, как юрист помогает соотечественникам и после смерти отца, старшего сына Диляры Арслановны, содержит как подобает мужчине мать и сестру, он толерантен в своих высказываниях и поступках.

«Я живу в демократической стране, — без стеснения возражает он бабушке Диляре. – И женюсь не на национальности, а на любимом человеке!». И хотя Диляра-ханум по привычке оставляет за собой последнее слово, бросая внуку «посмотрим!», она ничуть не скрывает своей гордости за него.

Встретив Диляру Арслановну на улице, вы ни за что не дадите ей семидесяти шести лет. «Да что вы!» – с молодой игривостью говорит мне она, когда я советую ей не распространяться о своем возрасте. При этом она сама едва оправилась после смерти мужа, тяжелой болезни и несет самый горький материнский крест – потерю старшего сына. Жизнь будто испытывает ее на прочность: вот и сейчас она, оставив дом на родственников, дежурит у постели тяжело травмированного среднего сына. И при этом Диляра Арслановна умудряется устраивать праздники для соседей. Недавно отмечали двадцатилетие своего поселка Янъы Хыдырлез, где нашли кров вернувшиеся в Керчь репатрианты.

«Мы в Керчи единственными в Крыму не знали никаких проблем с выделением земли, — говорит Диляра-ханум. – Добрым словом вспоминаем бывшего мэра Дмитрия Савича Мартынюка, который подсказал, где лучше обустраиваться нашим людям, помогал стройматериалами, а когда все было по талонам, выделял продукты для общей кухни. Знаю, не всем это по душе пришлось, потому что этот район предназначался для дач местных начальников, но он дал нам возможность начать здесь строительство».

В доме Диляры Арслановны запросто можно устроить музей национального движения крымских татар – столько у нее хранится документов, фотографий, каких-то не всегда понятных, но памятных вещиц. Даже тетрадка с собственноручно переписанным ею текстом из «Колокола» Герцена, где он рассказывает о крымских татарах. Этой тетрадке полвека, фотографии ее родной деревни и того больше. Прощаясь с Дилярой, с которой мы знакомы не один год и успели не раз и не два поспорить и даже продолжительное время не общаться из-за ее непримиримости и неуступчивости, я спрашиваю у нее, примирятся ли русские с тем, что крымские татары ведут себя здесь хозяевами, а крымские татары с тем, что русские не хотят уступать им своих позиций, и получаю заведомо известный мне ответ: «никогда!». И все же мир нашему общему дому, где у каждого есть свое место, свое мнение и своя судьба!