ФУТУРОЭССЕ
«Буря! Скоро грянет буря!» — эти слова в устах нежного 18-летнего создания звучат не просто серьезно, а с горячайшей убежденностью. Это не фанатка творчества Горького, не революционерка-анархистка, не потенциальная шахидка — это юная поэтесса-футуристка Евгения Баранова, основатель и лидер группы молодых постимажинистов города Ялты. Если быть точнее — постимажинисток, потому что все представители течения — девушки, такие же с виду прелестные и хрупкие созданья, от которых ну никак невозможно ожидать того, что они «выдают» в своем творчестве. И если бы только у них одних рвалось из душ в поэтические строки это предчувствие «очередной революции»! — началось это до них. Началось это совсем недавно — рождением совпало с новым веком. Мания, поветрие, вирус — массовое возвращение молодой поэзии к футуризму.
Уже никого не удивляет тот факт, что творческая молодежь не может не иметь неистребимого стремления опустошать «корабли современности», заполняя их чем-то, на их взгляд, новым. Но прежде было по-другому. Еще в 90-е годы почившего с миром ХХ-го «новым» считался глубинный философизм и мистицизм (как некогда в символизме — увы, повторяемся, господа!), усложнение образности стиха, затемнение смысла, «затворенные» метафоры и метаметафоризация, демонстрация элитарной эрудиции, игра звуками, словами и синтаксемами до степени аграмматизма (Андрей Поляков) и даже антиграматизма (Дмитрий Марков) — и, как следствие, камерность такой поэзии, труднодоступной, как Джомолунгма, хотя и столь же прекрасной.
«Нововолновцы» не вызвали в Крыму никакого ажиотажа. Их попросту не замечали», — профессор Н.А. Кобзев в своей статье «Крымская поэзия «новой волны» («Предвестие», N 9, 2000; «Черное море», N 2, 2003) вынужден, несмотря на сожаление, быть честным с читателем. Но творческое юношество того времени и не преследовала такой цели, как «Прорыв! Стадионы!» (вновь цитируем Е. Баранову), а вот нынешним молодым поэтам это почему-то нужно просто «до зарезу».
Современная молодежь кричит. Кричит так, как не кричал до нее никто. Хотя, впрочем, почему же никто, если вспомнить, что футуризм — это уже не ново. Он возник в начале ХХ века — также «времени крика». А ныне: начало XXI, как раз, как и тогда, десятые годы… А в подобном случае даже одно совпадение — уже много. Так и хочется сосчитать, сколько лет осталось до 2017-го…
Уже слышу читательское «Не каркай!». Нет, не бойтесь, едва ли в нашем благословенном Крыму и в не менее благословенной Украине суждено произойти серьезной политической революции или войне. «Оранжевую» не считаю серьезной, хотя… и автор этих строк, и описываемые в статье молодые футуристы в буйном 2004-м отметились со своими гражданско-политическими стихами на трибунах как «синих», так и «оранжевых», кое-кто даже пострадал за свое творчество, точнее, за его направленность — от противоположной стороны. В свое время даже на собрания Симферопольского молодежного литературного объединения «Мы» ребята приходили в галстуках небесного и апельсинового цветов, заседания лито срывались из-за политических споров и ссор на идеологической почве… поветрие захватило всех и у многих отобрало разум. Но сейчас — если не считать экономического кризиса (а не считать его, увы, невозможно) — все относительно спокойно. И именно сейчас не помешала бы культурная революция — такая «буря» и такой «прорыв».
Будет уже навязшим в зубах напоминание о том, что писал Лев Гумилев: «Культура рано или поздно вырождается в цивилизацию (проще говоря — в «попсу» — ММ.) и уничтожается ею». Этому-то уничтожению и препятствуют современные футуристы, — на мой взгляд, именно в этом их миссия, хотя далеко не все, по молодости лет, это осознают. Зато все уже успели до предела прочувствовать, что в мире, где в многочисленных газетных и желтожурнальных интервью нам рассказывает, что такое труд писателя и как надо писать… Дарья Донцова, жить нельзя. Нельзя и невозможно в не меньшей степени, чем и в том мире (кстати, оном же), в котором «день ото дня» падают самолеты, а телевидение позволяет себе демонстрировать боевик «Крепкий орешек», перемежая его сводками новостей о трагедии в Беслане (не понятно, то ли это особая форма стеба над зрителем, то ли у телевизионщиков не все дома) — мне этот день запомнился на всю жизнь, даже через годы встает перед глазами экран телевизора. Абсурд, как в жизни, так и в искусстве, набирает обороты. Не тот «абсурд», «театр абсурда», который был в свое время заметным литературным явлением, а самый прямозначный абсурд отупения и отупления. Городской романс деградировал в «шансон», романы жанра «семейной хроники» осериалились, об «ироническом детективе» и текстах эстрадных песен стыдно и упоминать.
Но все-таки и «попса» «попсе» — рознь. Считающийся «попсовым» роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» — ничуть не слабее и не менее масштабен и глобален, чем «Война и мир» Толстого. Просто он читается легче (а язык произведения тоже многое говорит о таланте автора, пусть даже в данном случае многое зависело еще и от переводчика), и потому более популярен — в лучшем смысле этого слова. Из этого напрашивается вывод, что футуризм тоже может быть популярным. И станет, потому что он — с его «душевным стриптизом», отсутствием рамок и страхов (хотя и рожден, во многом, именно из страха перед непредсказуемой жизнью), «откриком» на современность, социальностью и масштабностью даже в произведениях о личном — куда ближе к «народу», нежели еще дышащая ныне, но оч-чень скромно, метареалистическая «новая волна».
Однако вернемся (простите за каламбур) к нашей Барановой. Дабы отличаться от «прошлых» футуристов, она, не мудрствуя лукаво, просто дала «своему» поэтическому направлению другое название — «постимажинизм». Хотя… Пункты Манифеста мало чем отличаются от таковых же начала прошлого века, но век-то — другой, реальность — другая, да литературных наработок за 100 лет куда как много. Значит, и постимажинизм — другое. Впрочем, судите сами. Слово — автору Манифеста…нет, давайте по-футуристски: «ВОТ ВАМ! НАТЕ!!!»
Постимажинизм
Основные положения
1) использование средней, начальной, сложной и неточной рифмы, а также ассонансов и аллитераций;
2) предельная концентрация смысла;
3) наглядность, конкретность и нестандартность Образа;
4) адаптация уже известных футуроприемов и внедрение новых;
5) отсутствие каких-либо авторитетов;
6) эмоция первична, форма вторична;
7) отрицание морали мелкобуржуазного сознания;
8) субъективизм авторского восприятия;
9) борьба с заштампованностью поэтического слова;
10) отрицание цензуры как проявления духовного ханжества;
11) переосмысление культурного наследия;
12) четкие, рваные, запоминающиеся ритмы;
13) эксперимент как основа самовыражения.
Футурочтение. П. Сухно»
Скажете, очень уж похоже на Маяковского и иже с ним? Но точно также можно сказать, что Маяковский похож на Пушкина — тот тоже был новатором и «футуристом» для своего времени — опять-таки начала века, и снова «кричащего». А чем не новатор и не «футурист» Антиох Кантемир для тоже далеко не тихой эпохи Петра Великого? Даже в начале XVII-го был свой «футурист» Симеон Полоцкий — это от него «есть пошли» фигурные стихи, чьи строки располагались в форме креста, сердца, цветка — а кажется, что это такой современный прием, считающийся высшим авангардистским пилотажем! А «Слово о полку Игореве»… Умолкаю, а то и до «Махабхараты» можно дойти, а все будет футуризм. Новое — весьма плохенько забытое старое. Одними смыслами думаем, одними доминантами сознания и бессознательного. Так что же истинно нового у наших футуристов?
А то, что ярко и броско выделяется на фоне топорной поэзии многих пишущих мужчин и «соплелирики» женщин — сила протеста против… много чего, в том числе и этой топорной поэзии и соплелирики. Особенно заметно это было на Международном фестивале молодежной поэзии «Звезда Любви» в Ялте. На фоне десятка абсолютно одинаковых девушек в не менее одинаково-модных платьях и, как по инструкции, произносящих перед выступлением одну и ту же фразу: «Зараз я прочытаю вам вирша, якый прысвячуеться одному хлопцеви…» (да будь я этим несчастным, сбежала бы от таких виршей подальше!), группа ялтинских постимажинисток, и без того сильная и яркая, просто произвела фурор. Работа над словом, отточенность, огранка, смыслоигра, яркая метафорика — это само собой. Но главное — искренность. В желании не просто очистить, а сразу и без разговоров потопить «корабль современности» — потому что, по их мнению, это свиное корыто уже никакой чистке не поддается. Такого доселе Ялта еще не слышала!
Вот как пишет лауреат фестиваля — Мария Кирилленко (Ялта):
Тихий рокот из брюха пианино:
шелушится картавая РЕ.
взрывается МИ, будто рвется мина,
и тонет в ФАтальном огне.
СОЛЬ… Что есть соль земли нашей?
ЛЯ, подружившись с Б, становится падшей,
в предсмертной агонии
мечется СИ,
и фары такси освещают в проеме
хромую ДО…»
А это — Анна Черныш (Ялта), обладатель 2-го места того же фестиваля:
Мухи в потолке
Разноцветным мясом,
Люди по стеклу
В новогодних рясах,
Розовость танцует
Сероватой кашей,
Пряность разновоний
Лезет в нос пара-
…Шея разболелась…
Привожу тексты без комментариев, поскольку они в таковых не нуждаются. Может быть, нуждаются в критике, как и вообще любое произведение (увы, нет совершенства!), но сейчас мне хочется просто цитировать:
Асфальт блестел,
как лысина казненного,
и тишина
звучала завещанием…
…Стреляло двое:
рифма ненайдённая
и пустота,
найдённая нечаянно…»
Евгения Баранова (Ялта)
Шуруп между створками окон ржавеет
Он — певчая птица с разорванной грудью.
Возница кониной попотчевал грохот свирелей
За кровью обляпанный рубль…
Шуруп между створками окон
Ржавеет, он — певчая птица
С разорванной грудью возница
Кониной попотчевал. Грохот
Зверелей.»
Ярослав Минкин (Ялта-Луганск:
Лопнула грань меж живыми, убитыми,
Кончена мама-Земля неудобная,
Будто бы Гитлер навел мессершмиттами
Порчу на карму, — и что-то подобное…
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
…Ересь веселья закатами выпита.
Меряя чванство чайфовое граммами,
город с улыбкой
пара-
ллелепипеда
вычертил небо
пара-
ллелограммами…»
Максим Попелыш-Росочинский Симферополь-Львов)
Начало тридцатых годов.
Поезд приходит в Ростов.
Колесных набатов
ритм грохочет.
Четырнадцать крыш,
перезвон кандалов —
это суть —
разговоры без слов:
так понятней.
Альтернатива терпению молча.
Мне страшно…
Мне кажется, поезд готов
Эту землю
навылет
прогрызть
железным
червем…»
Александр Бурсов (Севастополь)
В больничной палате седые проклятья
Глядели в глаза мне, как в окна рассудка.
Пульсируют вены, закутан в кровать я,
В зубах у хирурга горит самокрутка
И плавится дымом средь жертв препараций…»
Егор Белоусов (Симферополь)
…Барахтаться в людях, молиться на звезды,
Забыв про былой идеал,
Из вен выдирать слой щемящей коросты,
В которой себя потерял…»
Людмила Монастырская (Симферополь-Киев):
Моя мечта шла по проводам
И смеялась ударами тока…»
Надежда Корабленко (Евпатория)
Читая их всех, в первую очередь ощущаешь боль, а уже во вторую — разглядываешь «начальные, сложные, неточные рифмы, ассонансы и аллитерации». Зато сразу бьет по глазам «предельная концентрация смысла», «конкретность и наглядность Образа» — порой с трудом воспринимаемого, а то и откровенно дикого («короста в венах»???) для нефутуристического сознания.
Несомненна и «первичность эмоции». А вот «субъективизм авторского восприятия», увы, как ни прискорбно, вовсе не субъективен, а у всех одинаков. А именно: резко отрицательный. Но о причинах этого уже было сказано: корыто мира не поддается чистке, а только — уничтожению. А жить-то хочется, ребята… Особенно, если «…мне только семнадцать»», и даже в том случае, когда при этом «я уже чувствую старь»» (Е. Баранова). Вот и найдено главное отличие крымского молодого футуризма от «Маньяковского» (неологизм А. Черныш), и даже можно дать современному течению предельно «конкретное и наглядное» название — «Футуризм боли».
Прошу не ассоциировать с «мировой скорбью» романтизма — та была (наравне и в связи с масонством) скорее, игрой, обычаем, ритуалом, который необходимо было соблюдать «уважающему себя» «приличному» поэту (что до Байрона, то его, как и Пушкина, внесем в список «футуристов своего времени»). А ныне — сколько раз в этой статье уже звучало слово «искренность»? Впрочем, если уж мы хотим не повторяться, отличаться от привычного и, в то же время, блеснуть умным словом — могу предложить название более точное, отражающее истинное положение вещей: ведь это поэзия не будущего (future), а именно настоящего (reality), сего момента, сей страшной реальности. А в творчестве юных она предстает еще более страшной, просто невозможно ужасной, гипертрофированной донельзя. И посему — «ГИПЕРРЕАЛИЗМ». Но пусть молодые сами решают, как себя называть, а пока, по привычке, продолжим именовать их футуристами.
Как бы ни называлось рассматриваемое направление, но оно уже имеет свои, абсолютно новые, приемы, один из которых — назову его «прием копейного древка» — хотелось бы проанализировать подробнее.
Трудно было выбирать отрывки для цитирования, потому что стихотворения воспринимаются в целом, неделимо на строки или предложения. Часто целый текст на полторы страницы — это нагромождение сверхэмоциональных образов и картин, нужных лишь для того, чтобы усилить, подчеркнуть, вынести на гребень волны основную мысль, заключенную всего лишь в двух последних строках. Да, эти две строки (иногда — одна, иногда — пол-) — и есть все стихотворение, вся его тема и идея, остальное можно выбросить без потери для смысла. Но только так читатель может увидеть, услышать и принять «во нутро самоё» этот смысл, которого иначе бы не прочувствовал. Пронзить можно и ножом, но копьем на длинном древке дотянешься до куда большего числа «непробиваемых» читательских душ, не столько тупых и бесчувственных, сколько не желающих видеть и ощущать мировой ужас.
Такие стихи не для разбора и рецензирования, не для препарации на тропы и фигуры. Они даже не для чтения «с листа». Они именно для ора, для стадиона и микрофона. Но пока еще читатель и слушатель не готов к восприятию подобного, и аудитория футуристов мала: молодежные литобъединения, квартирники, творческие «тусовки», нечастые молодежные литературные фестивали. На страницы официальных печатных изданий футуристам пробиться практически невозможно, поэтому их удел — поэтические сайты, самиздатовские сборники и немногочисленные альтернативные журналы вроде «POLUS-Крым» (опубликовавший в N 4 М. Попелыш-Росочинского, а в N 5 — Е Баранову) или самиздат г. Николаева — эстетик-шок журнал «кЛЯП».
Из официального же молодежного сборника «Вселенная поэзии» все наиболее душераздирающие стихотворения были безжалостно изъяты редакционной коллегией — за что теперь сборник обвиняют (в среде футуристов) в чрезмерной «белизне и пушистости» — хотя и туда много чему интересному и неоднозначному удалось «просочиться». А на некоторое время назад чудом прорвавшийся на страницы молодежного журнала «Алые паруса» футуристический (гиперреалистический) рассказ автора этих строк обрушилась волна отрицательной критики от мэтров и корифеев: мол, это пропаганда насилия и разврата, и такое-де вообще нельзя печатать в молодежных журналах!
Да не пропаганда, а вопль отчаяния человека, стремящегося выбраться из этого самого насилия и разврата — и не могущего. Да и где еще это печатать, как не в молодежных журналах? «Испорченная» (якобы) молодежь не «исправится» от «розовых соплей», которые там печатать «можно». Она, молодежь, по-прежнему будет собираться в группы и группировки, для того, чтобы… хорошо, если читать/писать футуризм. Лучше читать об «этом», чем делать «это». Читая о зле, особенно если написано сильно и ярко, можно возненавидеть зло. И в этом еще одна миссия «футуристов боли».
Хотя есть среди них и те, кто явно перегибает палку и переходит за рамки предупреждения — к откровенной деструктивности. Имеют место быть и такие стихи, от которых даже сильные, но легко внушаемые (а о суггестивной силе «крикописи» можно и не говорить!) личности могут подвигнуться на… Так что, отчасти правы те, кто не пускает молодых футуристов в печать. Грань невероятно тонка, и только истинно талантливый почувствует, куда уже нельзя делать шага. А талантливы, увы, далеко не все «футурящие» и редактирующие творчество последних для печати. «Давайте все вместе уродовать солнце!» — авторство призыва скроем, но позволим себе оный привести, поскольку хотя бы один пример необходим, дабы дать понятие о «загранности». Едва ли текст, включающий эту цитату, написан от души — скорее, в целях выделиться «смелостью».
Есть футуризм от сердца, прочувствованный всем существом — и футуризм по моде, «от-футур» — не более, чем холостой «выпендреж» и дешевый эпатаж, только с целью себя показать и собой удивить. Бич всякого яркого направления в искусстве всех времен — эпигонство, и ныне оно также процветает на «крови» пишущих «кончиком нерва».
Но для футуризма слишком узко слово «мода». Лучше сказать — «волна» («новейшая волна» — не менее!), которая сметает и еще многое сметет на своем пути. Как, например, уже сумела пробить брешь в скепсисе и недоверии, насмешках и неприятии себя авторами-традиционалистами всех возрастов. Заметно влияние футуризма в творчестве крымских мэтров — особенно ярко эта особенность прослеживается в журнале «POLUS-Крым» — но, как ни удивительно, в прозе. Футуристической «зверскостью» отличается фантастический рассказ Ирины Сотниковой «Здравствуйте, господин директор. Прощайте, господин директор». Как только ни издевается автор над главным героем, чтобы привести его (а с ним и читателя) к «очищению» и «спасению»! Но виден зрелый писатель, способный абстрагироваться, — юные этого делать еще не научились, и в большинстве случаев в своем творчестве «издеваются» над собой, доводя до катарсиса, прежде всего, себя, а последует ли за автором читатель — это уже его дело. Как правило, следует — как за харизматическим святым, каковые, что ни говори, а великомученичествовали, прежде всего, для собственного спасения.
Но вернемся к проявлению гиперреалистического в произведениях авторов старшего поколения. Роман «Уравнение для дворника» Гарифа Поленберга — зрелого писателя, — как ни прискорбно, приближается к «загранности», а иногда и переходит ее. Эту вещь я бы точно не советовала печатать в молодежных журналах. Для нее нужен «нехилый» читатель. Но тот, кто выдержит это, кто узрит тот «луч света», ради которого автор вырубил столь длинное и мощное «древко», — тот очистится вместе с героями и их чудовищным миром, и поверит в возможность спасения от зла мира реального, нашего.
Что до поэзии мэтров, то более-менее «настоящее» футуристическое начало прослеживается только у Анатолия Стоянова, да и то это не современный «футуризм боли», а скорее близость к «старому», игра в «я и под Маяковского могу». Но — смесь футуроэпигонства с заметной авторской индивидуальностью рождает нечто достаточно оригинальное:
Плесень уныла на сыре эпитетов ваших…
Намеревались всучить от козлов молоко?
Скуку разлитой в стаканы
души-простокваши
выпейте сами — сами грызите засохшие грани
у текстов-сырков! …
Чем не попытка «вписаться» в культурную революцию? Автор — в ее рядах, но не «впереди с флагом», не «грудью на пулемет», не «на костер за идею», как юные садомазохисты от поэзии. Наверное, это и к лучшему. Фанатизм быстро приводит к «сгоранию» — молодые часто не выдерживают собственного надрыва и так же рано, как начали писать, бросают «это гиблое дело».
Чувствую, что у читателя уже сложилось мнение, что юный футуризм — это только негатив, злость и разодранность. Нет, в нем огромное множество тем. Есть прекраснейшие образцы футуристической любовной лирики. Понятно, что рваные строки и сбивающиеся ритмы априори не предназначены для описания счастья, потому 95% «футуролюбви» — несчастная. Но — и сильная, и дерзкая.
Милый!…
Ты больше, чем пьяная блажь,
дольше,
чем вплавь — до туземного берега.
Милый, ты звонкий, ты русский,
ты — наш!
На хрен сдалась тебе эта Америка?!»
Е. Баранова
Тема предназначения поэта — вот еще одна из наиактуальнейших и наиболевых у футуристов. Может быть, они даже чересчур сильно осознают себя поэтами — в непримиримый, бескомпромиссный противовес непоэтам вообще, традиционалистам и графоманам. Поэзия для этой молодежи — не только сочинение стихов, но образ жизни, состояние, движение. Как движение хиппи, например. Всем телом и душой — в футуризме. «Футуролюбовь», «футуропутешествие», «футуроприкид», «футуроприкол» — обилие таких понятий в «быту» молодых талантов говорит само за себя.
В стихах же юноши любят противопоставлять себя как классикам, так и современным мэтрам традиционной поэзии:
Меня не знали! Я врывался!
Старью показывал оскал.
Непревзойденным оставался,
Когда прекрасное искал.
Они молчали, релаксуя,
Они сходились на аврал,
Ведь, ненавидящий попсу, я
Громил, и рушил, и орал!»
М. Попелыш-Росочинский
Девушки же не вылезают из сравнений Себя-Поэта-Необыкновенной с обычными, заурядными «мещаночками», — как правило, рефлексируя о том, что последние, в силу предсказуемости, удобности и покорности, более любимы противоположным полом (включая поэтов), чем воины-амазонки «эпохи» «дев-гениев и постимажинизма» (определение Е. Белоусова):
Ты светлая, как зимняя аллея,
ты теплая, как мамонтовый мех.
Я горче. Я пронзительней и злее,
чем Истина. Я пере человек…
***
…Ведь Орфею нужна как минимум
Заурядная Эвридика…
***
…Милый, ты думаешь лучше — она?
Закостеневшим утробновым бытиком?..»
Е. Баранова
Другие аспекты темы «поэта и поэзии»: борьба с критикой и цензурой, сущность и происхождение вдохновения, хрупкость дара и его же сила, жертвенность поэта во имя самого разного (человечества, идеи, дешевой известности и др.), переосмысление трагических историй классиков — все это также есть у футуристов, но здесь пока не наблюдается чего-то особенно оригинального, за редкими исключениями. Посему с примерами повременим.
Существует и пейзажный, и философский, и даже религиозный футуризм, футуропародии, футуроюмор, но, как правило, это уже несколько иные направления: нечто, напоминающее эгофутуризм Северянина, или, к примеру, переплетение с метареализмом и фаэзией. Смесь, точнее, чередование двух «волн» (хотя и с преобладанием мета-) можно наблюдать в творчестве Елены Коробкиной (Евпатория), автора, широко представленного в печати и Интернет, создателя поэтического нарпавления «фаэзия», которое заслуживает отдельной статьи.
В своеобразной манере экспериментального стиха — сочетания авангардного аграмматизма и формотворчества с футуристическим экстримом работает дружественное ялтинским постимажинистам литературное объединение СТАН в г. Луганске. Их стиль представлен в настоящем эссе на примере творчества Я. Минкина. Можно назвать еще имена Анатолия Грибанова, Ирины Гирляновой, Александра Сигиды, Елены Заславской, Людмилы Гонтаревой, Даны Шакаловой и др. Работа над формой снижает «децибелы» футуровоплей луганцев, делая их стихи более рассудочными, нежели творения темпераментных крымчан. Но не зря так подружились два объединения — взаимное творческое обогащение и обмен футуронаходками выводит обе группы на новый, более глубокий и «взрослый» уровень.
Интересен также пока еще мало описанный в критике стиль в украиноязычной поэзии, который назван его основателями «постфутуризмом». В этом направлении более чем успешно работает «Гильдия Непризнанных Гениев постфутуризма «Неабыщо» в г. Житомире (Илья Стронговский, Олег Левченко, Вероника Кавун, Наталия Шеремета и др.) и их крымская последовательница Елена Стоянова. Ее «пост-опыты» на украинском языке тоже представлены в «POLUS-Крым». Русскоязычная поэзия и проза, и даже литературная критика и публицистика Елены, хорошо известные в Крыму и за его пределами и в представлении не нуждающиеся, также футуристичны по своей природе.
В качестве же еще одного — несколько необычного — штриха к «портрету» футуризма хочется представить творчество блестящей поэтессы-эгофутуристки, чье имя (абсолютно настоящее) загадочно так же, как и ее стихи, которые можно охарактеризовать как «неосеверянинство». Это Ариолла Милодан из Ялты — единственная из группы постимажинистов, которая не кричит, а «поет»:
…Я люблю играть в недосказанность,
Как мираж, создавать таинственность,
В недопетость и недосвязанность,
Облекая недоединственность.
Останавливать страсть за мгновение,
До того, как она насытится,
Мысли, чувства и впечатления
Дневникам изливать, как сыплется…
Я привыкла…
А вместо этого —
Нагло, залпом, на подоконнике:
Хочешь? — На!
Но — ни блика светлого!
Крест на солнце! Фа в пентатонике!»
Хоть стихотворение и построено на ставшем уже футуротрадицией «приеме копейного древка», но острие этого копья — пронзающе, а само древко изукрашено переливающимся узорочьем и — самоценно. А самая возможность «петь» и «узорить» в стиле футуризма — это лучшее оправдание этому течению на обвинения его в «одно-крико-образии». Хотя, в общем-то, никто в оправданиях не нуждается.
Можно назвать еще несколько имен молодых ярких футуропоэтов и футуропрозаиков. Например, те, кто появился совсем недавно и чье творчество мною еще не слишком хорошо изучено: молодая, яркая литературная группа из Севастополя, одним из самых выразительных представитителей которой является истинный гиперреалист Павел Сухно — молодой поэт, в последнее время бурно «прошедшийся» по печати, интернету, литературным фестивалям, победитель поэтического ринга на «Синани-фесте» в 2008 году. Также можно назвать имена Семена Сполохова (Севастополь), Анны Коробкиной (Бахчисарай) и др.
Не отстает и крымская столица. На смену Симферопольскому молодежному литературному объединению «МЫ» пришли целых два творческих юношеских объединения: Республиканская Литературная студия им. Н. А. Кобзева (руководитель — Виктория Анфимова) и Клуб начинающих писателей «Хорошо». Если ребята — члены студии — пишут больше в традиционной манере (хотя и не все), то «хорошисты» уже успели прославиться своей гиперреалистической стилистикой, близкой к постимажинизму ялтинских поэтесс, но, тем не менее, у них ярко проявляется собственная манера, в первую очередь, в том, что они в большинстве случаев выражают свои поэтические мысли и чувства при помощи верлибра. Наиболее яркие поэты Клуба — Наталья Малая и Сергей Стойко, их творчество уже достаточно хорошо известно в печати и на просторах Интернета.
Но пора остановиться, а то так футуристами окажется вся пишущая молодежь. Действительно, по «капле» от этой «волны» есть в творчестве всех известных мне юных дарований — такова уж дерзкая природа молодости.
Но как ни смягчай автор этих строк своею же рукой созданное «зверское» впечатление о футуризме, никуда не уйдешь от факта, что данный стиль в поэзии создан все же для того, чтоб ругать, хулить, обличать, требовать, угрожать, кликушествовать, а не восхищаться, хвалить и воспевать.
Существует весьма интересное мнение о «новой волне» и «вырвавшейся» из нее «новейшей» — нашем футуризме — православных религиозных литераторов и литературоведов, которое мне хотелось бы здесь привести.
В представлении современных людей, потерявших Бога (что особенно остро, хотя порой лишь подсознательно, ощущается тонкими душами творческих личностей), этот мир предстает настолько бессмысленным и абсурдным, что ни описать его, ни выразить к нему свое отношение простым и ясным языком становится невозможно. «Русский язык, созданный для того, чтобы славить Бога и сотворенный Им мир, отказывается его хулить, — пишет блестящий православный санкт-петербургско-крымский поэт Татьяна Шорохова (которая, по ее же словам, постоянно борется с проявлениями футуризма в своем творчестве, и хоть побеждает чаще, но далеко не всегда). — И у талантливых поэтов на подсознательном уровне возникает желание создать для «хуления» некий новый язык, новые поэтические формы, образные средства». «Предельные» метафоры, разорванные слова и переставленные их части, экстремальная игра смыслов, подавляющее количеством и поражающее качеством словотворчество, употребление неологизмов, современной лексики и, порою, лексики «непечатной», — все это становится наивернейшим способом отражения хаотически-разорванного мира и такого же его восприятия. «Новая» поэзия, по мнению православных критиков (И.А. Ильина, А.С. Хомякова, диакона Андрея (Кураева), архимандрита Киприана (Керна) и др.) — ярчайшее, талантливое, а порою даже и гениальное воплощение в искусстве всеобщего современного чувства «богооставленности» и душевной пустоты.
Поэтому не удивительно, что в стиле футуризма можно ругать абсолютно все. Включая самый футуризм. «Футурьё мое» — самокритично обозвал свою поэзию М. Попелыш-Росочинский, одновременно запустив в среду собратьев по направлению ставшее крылатым собирательное самоназвание оных — «футурьё».
А, например, автор этих строк, в свое время не принимавшая этого течения, писала:
***
…футуристы-недомерки, что
кричат, размахивая ртом…
^^^_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
***
Господи!
Как он растет! —
кипарис.
Что наконечник копья Святогора!
Сможешь ли, дерзкий поэт-футурист,
дать ему слово, а в слове — опору?
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
«Юноша бледный», готовый на риск
словораспила для мозгопрогрева,
видишь ли, «кипа», «пари» или «рис» —
тоже слова. Но дрова, а не древо.»
И только позже осознала, что эти стихи написаны также в стиле футуризма-гиперреализма, с использованием тех же приемов. Так что постепенно это направление завоевывает сердца и «перья» даже своих недругов, и заставляет задуматься, почему так происходит, в чем эта непреодолимая сила.
Впрочем, возможно, еще и в том (и это уже футуристам в минус), что такие стихи, как ни странно, писать сильно — легче. Намного легче, нежели хорошие традиционные. Футуризму в его классическом понимании (не берем новаторство Симеона Полоцкого и далее) — всего 100 лет, а стихосложению «простому» — десятки веков. Куда труднее сказать что-либо новое в том виде творчества, где, как кажется, все уже давно сказано.
Да и не лишним будет напомнить, что самый лучший творческий стиль — индивидуальность. Всевозможные «волны» схлынули — Маяковский, Цветаева, Бродский etc. — остались. Посмотрим, какие «глыбы» влетят в стан классиков на гребнях наших «новой» и «новейшей» «волн»…
